Изнанка мира
(Фантастические были) - Сергеев Дмитрий - Страница 41

— Эльвира? — спросил Артем, словно был не уверен.

— Ты еще помнишь, как меня зовут? — со злой иронией в голосе вопросом на вопрос ответила женщина, поправляя съезжающий с плеча ремень увесистой дорожной сумки.

— Ты уезжаешь?

— Пытаюсь. А ты что, за мной следишь?

— Ну вот еще, больше мне заняться нечем.

— Конечно, конечно, ты всегда так занят! — и она, задев Артема сумкой, быстро прошла мимо.

Егорова поражала та апатия, с которой город встретил происшедшее. Может быть, это была растерянность, но, казалось, никто ничего не пытается делать, все только ждут. Мысли опера отвлекла открывшаяся в железной ограде калитка. Из нее вышел насколько богато, настолько же безвкусно одетый человек с огромной золотой цепью на шее. На цепи висел непомерно большой медальон с изображением русалки, держащей в руках кубок. В этом человеке Артем узнал своего бывшего подопечного, из своих сорока лет примерно пятнадцать просидевшего в местах отбывания наказания. Во дворе возле трехэтажного дома с нелепой башней стоял «Мерседес» с открытым капотом, уже, видимо, порядком разозливший своего хозяина.

— Эй, начальник, что стряслось? — с высокомерной ухмылкой спросил оперативника тип с медальоном.

— Не знаю, — ответил Егоров, не останавливаясь.

— Как это не знаешь? А кто знает? Не знают они ничего! Только деньги государственные прожирать…

Егоров не дал ему договорить, сделав то, что ему хотелось сделать много раз, но чего он не мог позволить себе раньше. Вернувшись, оперативник взял наглого типа всей пятерней за лицо и втолкнул его в калитку так, что тот, громко звякнув цепью, уселся на мощенную камнем дорожку.

— Ты думаешь, это все? — услышал Артем, отойдя уже довольно далеко.

Он нехотя обернулся.

— Это тебе так не пройдет! — кричал обиженный тип с цепью на шее, нервно тыча указательным пальцем в сторону Егорова. — Можешь считать, что ты уже не работаешь!

Опер вдруг саркастически рассмеялся и неожиданно поразился странному сходству своего смеха с хохотом старого бомжа на железнодорожном вокзале.

В отделе было все по-прежнему. И даже людей у входа и в коридорах, кажется, не уменьшилось и не увеличилось.

— Что нового? — на всякий случай спросил Артем у дежурного.

— Все старое, — ответил тот. — Пропали все животные, дети и несколько взрослых. С утра отправили двоих на велосипедах в ближайший поселок узнать, что там, но они так и не вернулись. Короче, полный мрак. Как тут не поверишь во всякую чертовщину?

— Состояние у меня какое-то странное, — сказал участковый Васин, сидевший на стуле у окна и заполнявший какие-то бумаги, разложенные на подоконнике.

— Это у тебя нервное переутомление, — объяснил дежурный. — Я себя тоже странно чувствую.

— Скорее всего, это давление, — вмешался помдеж. — Надо проверить пульс. Дай.

Помдеж взял участкового за руку, глянул на часы и, вспомнив, что они стоят, попросил Егорова:

— Давай, чтобы не путаться, ты будешь про себя считать секунды, а я удары пульса.

Артем ничего не считал, безразлично глядя, как помдеж тщательно ощупывает руку участкового.

— Ну что? — спросил тот нетерпеливо. — Что?

— А черт его знает, где у тебя пульс! — почему-то разозлился помдеж и зачем-то пошел к неработающему пульту.

Васин сам было принялся за поиски, но, быстро утратив интерес к этому занятию, махнул рукой.

К вечеру, о котором можно было судить по заметно потемневшему небу, все в отделе устали от напряженной и при этом какой-то безрезультативной, бессмысленной работы. Все стали испытывать чувство опустошения и одолевающее безразличие ко всему. Многие незаметно расходились.

Егоров вышел на улицу. Небо уже стало похожим на вынутую из печи и быстро остывающую золу. Городские кварталы на его фоне выглядели беспорядочным нагромождением черных ящиков. Артема больше не волновало утерянное оружие. Нет, он, конечно, еще надеялся, что ему придется понести наказание за свою оплошность, но лишь в том случае, если наконец прекратится начавшееся утром светопреставление. Иначе до его утерянного пистолета никому дела не будет.

— Куда? — спросил себя опер, стоя на крыльце. — Домой? Ни за что!

И он побрел к уютному кабачку, в который ему раньше приходилось заглядывать по уголовным делам. Хотелось как-то развеяться и провести вечер в шумном месте.

Нарушив тишину совсем опустевших улиц, до слуха Егорова долетели едва слышные завораживающие тягучие звуки. Они все усиливались, и, наконец, впереди на багровом фоне четко обрисовался силуэт человека, сидящего на крыше торгового киоска. Свесив ноги и покачиваясь в такт музыке, он играл на саксофоне. Поравнявшись с музыкантом, опер остановился. Худощавый саксофонист, лет тридцати пяти на вид, в надвинутой на глаза кепке играл самозабвенно, ни на кого не обращая внимания и ничего не видя вокруг. Огненные блики играли на зеркальной поверхности инструмента, преломляясь в его изгибах. И было в этом что-то притягивающее, навевающее щемящую тоску, и одновременно нелепое и абсурдное.

В кабачке «Идиллия» действительно было людно. Видимо, многие руководствовались теми же соображениями, что и Артем, не желая в этот вечер оставаться наедине с неизвестностью. Видневшееся в узких, похожих на бойницы окнах тускнеющее зарево помещения почти не освещало. Поэтому на столах в простеньких керамических подсвечниках и в расставленных тут и там на полу высоких металлических канделябрах горели свечи. Несмотря на то, что столы были заставлены едой и питьем, никто из посетителей не ел и почти никто не пил. А те, кто все же заставлял себя пить, были так же трезвы, как и все остальные. Не было и обычного обилия музыки. Толстенький тапер пытался играть на стареньком рояле, который так же, как и маэстро, был не в лучшей форме и сильно фальшивил. Под эту музыку также фальшиво, с недовольным выражением лица танцевала почти обнаженная девица, к которой никто не проявлял интереса.

— Что? Работа? — спросил вертлявый бармен, появляясь из-под стойки, как черт из табакерки. — Будете кого-нибудь арестовывать и сажать?

Егоров не ответил. Облокотись локтем о стойку, он внимательно осматривал зал, то и дело натыкаясь взглядом на знакомые лица.

— А, по-моему, мы все и так уже сидим, и довольно прочно, — продолжил бармен, протирая бутылку. — Пить будем? Наливаю бесплатно.

— Ну налей, — согласился опер, ощутив потребность чем-то себя занять.

— Чего налить?

— А какая разница?

— Верно, никакой, — в свою очередь согласился бармен и наполнил высокий фужер.

Артем сделал глоток — ни вкуса, ни запаха, все, как и утром.

— Надеюсь, вы не думаете, что у меня плохой товар?

— Не думаю, — оборвал разговор Егоров, увидев в затемненном углу волнующе знакомый профиль.

Эльвира держала в руке такой же большой фужер. Она вяло, очень нехотя делала из него небольшой глоток, после чего тонкой струйкой выливала часть содержимого сосуда прямо на стол. Снова медленно делала глоток и снова лила на стол. Егоров осторожно, как бы с опаской, подсел рядом. Женщина посмотрела на Артема тем застывшим взглядом, который Артем в этот день видел у многих.

— Ты явно за мной следишь, — усталым и безразличным голосом сказала Эльвира, но в глазах ее блеснула едва заметная искра.

— Не пришел твой поезд? — ухмыльнулся Артем.

— Неужели ты здесь на работе? — снова спросила она, словно не слыша вопроса. — Или так, взгрустнулось?

— От кого ты хотела уехать — от меня, от себя или вообще от всего, что связывает тебя с этим городом?

Вытаявшая под фитилем свечи выемка быстро наполнялась расплавленным воском.

— Если ты меня преследуешь, то какой в этом смысл?

Расплавленный воск, переливаясь через край выемки, стекал вниз, наростами застывая на подсвечнике.

— Но, как видишь, сегодня никто никуда не уехал и, может быть, уже не уедет. Наверное, потому, что уезжать бесполезно. Мы обречены все свое носить с собой. Это только кажется, что можно от чего-то уехать, — Артем последний раз глотнул из бокала и с раздражением отставил его в сторону.