На другом берегу осени (СИ) - Никонов Андрей - Страница 8

- Об этом не беспокойся. С завтрашнего дня я тут работаю, так что давай, пойдем – покажешь мне мое рабочее место, заодно в отдел пропусков на первом этаже зайдем, мне бейджик полагается. И не ворчи ты так, слушай, а столовая тут есть? Тоже обязательно надо посетить, а то сам знаешь, работа работой…

Родственники прошлись по корпусу. Получили, к удивлению Павла, бейдж и пропуск в отделе пропусков, с такой оперативностью он сталкивался нечасто, заглянули в буфет, где Артуру не понравилось, общепит он такой общепит. Прошли по переходу до соседнего корпуса, забрать снимки – сеть опять по непонятной причине барахлила, и электронные копии не заносились в общую базу.

- А вот это наше теперь отделение, - Павел распахнул правую створку двери, пропуская Артура в коридор, где уже сидели несколько человек. – Пойдем ко мне в кабинет. Антонина Алексеевна, что с вами опять?

Старушка, держащая руку на весу, горестно вздохнула.

- Ох, Пашенька, в ванной подскользнулась. Вот теперь рука болит.

Участок в районе кисти представлял собой налитый синевой шар.

- Так, давайте-ка в процедурную, сейчас подойду. – Павел открыл дверь кабинета, пропуская Артура, подошел к раковине. – Ты посиди пока, я сейчас.

- Уверен? Я ведь тоже могу помочь.

Павел скептически поглядел на нового медбрата, потом кивнул, промывая мылом между пальцами.

- Ладно. Может и вправду поможешь. Халат в шкафу. И перчатки не забудь надеть.

Артур натянул перчатки на свежевымытые руки, посгибал пальцы.

- Берегись, народ. Врач к тебе идет, - подмигнул он травматологу. – Ну что, пошли, коновал, посмотрим, на что ты способен?

- А ты молодец, - когда за старушкой и придерживающей ее за локоть медсестрой закрылась дверь, Артур снял перчатки, бросил их в бак с отходами. – Там ведь сепсис начинался, еще день-два, и все. Даже если просто прокол сделать и жидкость спустить, не помогло бы. А ты исправил. Правда, энергию зря потратил, но не так много, на заливку останется.

- Какую заливку? Ах, да. Забыл уже. А что я делал?

- Как бы тебе обьяснить, слепому, что такое зеленый цвет. Ты когда руками дотрагиваешься до пораженного места, под пальцами формируется энергетическая конструкция внутри тела больного. Представь себе рыбку, которая плавает в аквариуме и корм ест. Вот эта конструкция – такая рыбка, она далеко от тебя уплыть не может. Но все нездоровое она сжирает. Так понятно?

- Отчасти, - Павел сморщился. – А увидеть это мне – никак?

- Пока нет активации – никак.

- А ты значит, видишь и можешь делать?

- Ну да, - легко согласился Артур.

- Прям все можешь вылечить?

- Теоретически – да. А практически – моя рыбка чуть больше твоей, просто она мои команды выполняет, а твоя – дурнем прет, наугад. И если что, может и навредить, сожрать не то что нужно. Так что хорошо, что ты травматолог, тут что-то испортить сложно. Ведь главная заповедь у вас какая? Не навреди.

- Да понял я, понял. Пойдем, с нашими тебя познакомлю. А то нехорошо получится, мимо завотделением сделали все.

Завотделением травматологии и ортопедии Непейвода был только «за», особенно после рукопожатия с новым сотрудником. Сам представил медбрата Громова коллективу, под шепот медсестер и саркастические ухмылки врачей, лично сводил в уже знакомую рентгенологию, наказал старшей медсестре выделить медбрату полагающиеся по нормам спецодежду и тапочки, заикнулся про проставу, потом поглядел на юное, почти детское лицо младшего Громова и посоветовал с этим не торопиться. Тем более что впереди выходные, и вообще пить вредно, как и курить. Короче говоря, отнесся к Артуру, как к родному.

По больнице уже ползли слухи, что блатного взяли. Павла здесь любили и уважали, так что все валили на Иосифа Соломоновича, которого уважали и боялись. А страх, как известно, делает органы зрения непропорционально большими, да так, что видно даже то, чего нет. В разговорах со старшим Громовым тема нового сотрудника ловко обходилась, а вот среди своих косточки перемывались вовсю. Вспомнили и влюбленность Лейбмахера в свою аспирантку Светочку, еще остались свидетели этих пылких чувств, и пропажу мужа Громовой, и еще много чего. Таня из кардиологии подлила масла в огонь, утверждая, что сама видела, как мальчик обнимал «отца», пока тот бился в судорогах.

К вечеру половина больницы была уверена, что новенький – сын главврача, а другая половина – в этом пока сомневалась, но готова была поверить. В то же время Артур каких-то враждебных чувств не вызывал, ну взяли медбрата и взяли. Должность так себе, работы много, зарплата небольшая, тем более в травме, дорогих лекарств там нет, на гипсе много не заработаешь. «Хорошенький мальчик» - вынесли свой вердикт медсестры, и остальным только оставалось с этим согласиться.

Всем, кроме Маши, которая этому хорошему мальчику не верила ни на грош. Так же, как и слухам о ее с ним родственных связях, дедушка до сих пор был тот еще ходок, но дядю Толю Громова он боялся до усрачки, она уж это точно знала. Девушку вообще вся эта шумиха вокруг такого малозначительного обьекта бесила. Она уже уселась в свою красную Мазду, когда из дверей больницы на парковку вышли двое – Павел, на которого бы она смотрела бесконечно, и этот маленький поганец, глаза бы его не видели. Оба залезли в лендровер Громова, причем младший после короткой перепалки сел за руль, и автомобиль вырулил со стоянки через поднятый шлагбаум на улицу. Непонятно почему, но девушка решила поехать за ними. Что, на самом деле, было несложно - словно чувствуя, что за ним едут, но скорее всего из-за неопытности, младший Громов ехал медленно, периодически притормаживая, держался правого ряда и, как всякий не слишком опытный, а потому дисциплинированный водитель, сигнал поворота подавал заблаговременно.

Даже выйдя на Каширку, он не особо прибавил, дачники уже отьездились, не сезон, так что движение было довольно свободное. На хорошо освещенной дороге преследуемый обьект было отлично видно. Машины проносились на ста двадцати мимо тошнивших лендровера и мазды, Маша бесилась, но дистанцию держала. Так они проехали Домодедово, пересекли бетонку. Погоня продолжалась больше часа, девушка уже жалела, что поддалась странному порыву и бросилась за предметом обожания. Или ненависти. Так, ругая себя последними словами, она вслед за дискавери свернула направо с шоссе, на двухполоску. Через три километра цель погони снова повернула направо, проехала еще с километр и ушла влево к перегородившему путь шлагбауму, со стоящими по бокам фонарями.

- Приехали, блядь, - в сердцах сказала девушка.

Шлагбаум поднялся, однако лендровер не стронулся с места. Он поморгал аварийкой, посигналил, снова поморгал. Потом стекло со стороны водителя опустилось, и оттуда помахали рукой.

Причем голова, высунувшаяся вслед за рукой, глядела именно в ее сторону. Прямо на нее.

Губы младшего Громова шевелились, он кивнул Маше головой, мол, чего стоишь, и подождал, пока она подьехала и встала сзади. Только тогда лендровер медленно тронулся, включив правый поворотник.

Девушка вздохнула, обогнала дискавери, подождала, пока тот проедет шлагбаум, и снова пристроилась сзади.

Лендровер меж тем проехал несколько домов, стоящих на главном вьезде, свернул направо, проехал еще три участка и остановился возле высокого кирпичного забора, за которым виднелось большое строение.

Оранжевые фонари над воротами заморгали, на участке зажегся свет, и створки начали разьезжаться. За ними оказалась бетонированная площадка на несколько машин, лендровер сдал вправо, освобождая место для мазды, которую от улицы отрезали закрывающиеся ворота. Вздохнув, Маша заглушила двигатель и выбралась из машины.

Мощеная плитняком дорожка уходила к трехэтажному коттеджу. Стоящие по бордюру фонари неярко светили, бросая отблески на машины, выхватывая из темноты пустые клумбы и скамейки.