Возвращение - Лисина Александра - Страница 8

— Доброй ночи, ллер.

Рен Эверон еще долго с подозрением следил за неподвижно стоящим эльфом, однако Тирриниэль не сделал попытки догнать Эланну или извиниться за резкий тон. Он, казалось, даже не дышал, пока неотрывно смотрел на клубящуюся под ногами бездну. Только пальцы сжал с такой силой, что перила под ними жалобно хрустнули, да прикрыл нещадно горящие веки, чтобы сгустившаяся темнота не испугалась его жутких глаз.

ГЛАВА 3

В южном крыле снова царила неестественная тишина. Было настолько тихо, что Тиль даже начал надеяться, что Бел все-таки вернулась. Однако увидел у дверей стражников Эланны и тут же понял, что ошибся.

Кажется, эта часть дворца была ошеломлена музыкой. Слишком уж невероятно было услышать ее здесь. И слишком ценили алиарцы владеющих голосом, чтобы позволить себе нарушить волшебство, оставшееся после умолкшей флейты.

Равнодушно пройдя мимо почтительно склонившихся эльфов, владыка Л’аэртэ плотно прикрыл за собой дверь, молча кивнул Ташу, как раз дежурившему в коридоре, а затем направился в дальнюю комнату, существование которой до сих пор оставалось для алиарцев тайной за семью печатями. Она была маленькой, эта запретная комната, однако ее единственному обитателю большего и не требовалось — молодому, но уже смело разросшемуся белоснежному ясеню пока было рано показываться на глаза посторонним.

Остановившись на пороге, Тиль, как и всегда, почтительно наклонил голову, отдавая дань покровителю своего рода, которого они рискнули пронести в этот мир. Просто удивительно, что ясень смог так быстро прижиться. Невероятно, что он согласился принять эту землю. Немыслимо было видеть и понимать, что в самом средоточии силы чужого владыки вдруг проросло и активно продолжало развиваться крохотное семечко, в котором Л’аэртэ веками черпали силу.

Хотя если уж начистоту, первым его принес сюда Таррэн. Ему требовался источник на случай, если нельзя будет воспользоваться порталом. А когда темный лорд в спешке покидал Алиару, росток, которому он позволил вырасти прямо во дворце Эланны, не только не погиб, а разросся еще больше, раздобрел, набрался сил. И, словно понимая, что на Эолларе он все еще слаб, затаился. А когда хозяин вернулся, этот хитрец так резво пошел в рост, что даже Таррэн удивился.

Тирриниэль, ощутив теплую волну от родового дерева, благодарно зажмурился, однако не позволил себе расслабиться, потому что у корней, низко склонив голову и горестно обхватив ее руками, сидел его единственный сын, который отчаянно нуждался в помощи.

— Таррэн?

Таррэн медленно обернулся, и у владыки Темного леса сжалось сердце: таким измученным он не видел его никогда. Бледное лицо, глаза — как два провала в бездну. Бескровные губы, серая кожа… казалось, что-то сжигает его изнутри, каждый миг отнимая жизнь. Так, бывает, смотрят безнадежно больные на пришедшего к ним жреца. Так страшно меняются люди, когда в одно мгновение теряют смысл жизни. Так приговоренные ждут смерти от удара палача. И так безмерно страдающие мертво следят, как утекают последние капли крови из порезанных вен.

Увидев обреченный взгляд сына, Тиль едва не отшатнулся.

— Святые небеса… Таррэн, что случилось?! Где Элиар?!

— Ушел, — глухо отозвался тот.

— Почему?!

— Я отпустил его, отец. Все оказалось бесполезным: его сила, твой венец, мои узы. Мы рискнули отпустить на свободу силы ясеня, но и это, как видишь, не помогло: Белка… мне кажется, она не вернется.

Владыка Л’аэртэ вздрогнул, когда Таррэн без сил опустился на колени, согнувшись как сломленный болезнью старик. А потом оторопело воззрился на скорбно застывшее дерево.

Погодите… как он сказал?! Эти безумцы позволили корешкам ясеня выбраться за пределы южного крыла и расползтись по дворцу в поисках Белки?! Рискнули засветиться и позволить отцу Эланны узнать, что во дворце, где он искренне считал себя неуязвимым, существует совсем иная сила. Та самая, которой ему будет нечего противопоставить, потому что природа ясеня, как и самой основы магии Создателей, такова, что он станет постепенно прорастать внутрь стен, полов, потолков, камня и заменять их собой! Избавляясь от лишнего, подстраиваясь под новые условия, неумолимо разрастаясь и постепенно превращая дворец владыки Эоллара в самые настоящие чертоги, которые будут подвластны лишь одному хозяину — старшему в роду Л’аэртэ!

Тирриниэль судорожно сглотнул.

Бездна… выходит, сегодняшнюю песню слышал не только он, а все живущие тут эльфы! Живые и мертвые, смертные и бессмертные, люди и нелюди… И ладно Таррэн — без Белки он сам не свой… но Элиар?! О чем думал этот белобрысый мерзавец, когда пошел на это, не посоветовавшись со старшими?!

Владыка Темного леса открыл было рот, чтобы разразиться гневной тирадой, однако бросил взгляд на склонившегося до самой земли сына и неожиданно передумал.

— Таррэн… — Тиль осторожно присел рядом, тронув его за плечо. — Таррэн, не надо.

— Мне плохо, отец…

— Бел вернется. Она ждала тебя не для того, чтобы бросить. К тому же у вас есть Тор, Тебр, Милле. Даже Тир все еще нуждается в вас! Как бы Бел ни обиделась, она вернется — ради детей, дочери и внуков. А когда это случится, ты сможешь все ей объяснить.

Таррэн медленно покачал головой:

— Ты не понимаешь, отец.

— Чего именно?

— Мне больно, — глухо уронил Таррэн, не поднимая глаз. — Мне так больно, что это уже невозможно выносить… Будто сжигает что-то изнутри. Что-то, чего не было прежде и с чем я, как оказалось, совсем не умею бороться.

Тиль нахмурился:

— О чем ты?

— Мне больно, отец. — Таррэн крепко зажмурился, с силой прижав левую руку к груди, где гулко и безрадостно билось сердце. — Днем и ночью. В покое и в лабиринте. Когда беру мечи, когда смотрю, разговариваю… и особенно, когда вспоминаю. Каждый миг. Каждое мгновение. И я не знаю, как это остановить.

— Таррэн? — Тирриниэль нахмурился еще сильнее, а потом заставил сына поднять голову и похолодел: его глаза были пустыми, как выжженный дотла котлован. Но в то же время тлело в них что-то такое, отчего у немолодого владыки мороз пробежал по коже. — Что с тобой происходит?!

— Не знаю, — прошептал Таррэн, пошатнувшись, словно от порыва ветра. — Кажется, я схожу с ума, отец… но каждый раз, когда закрываю глаза, я вижу, как она умирает, и ничем не могу помочь. Это сон… но и не сон тоже, потому что каждый раз мне становится больно. Невозможно остановиться… невозможно успеть… и спасти ее тоже невозможно. Я сделал что-то не так, отец. Я позволил ей погибнуть. И это сжигает меня изнутри.

Тиль совсем встревожился:

— Таррэн, опомнись! Это просто сон!

— Нет, отец… я не справился. Или не справлюсь… очень скоро…

— Это просто сон! — не сдержавшись, рявкнул владыка Темного леса, встряхивая сына за плечи. — Ничего больше!

— «Огонь» говорит обратное, — шепнул Таррэн непослушными губами. — За последнее время он стал еще сильнее. Я едва могу удерживать его внутри. Он злится… в бешенстве оттого, что я не пускаю его на волю. Не знаю, сколько еще я смогу… но Бел так и не пришла. Разорвала узы, а без них «Огню» некуда деваться. Когда-то я еще мог… один… даже здесь. Но сейчас все по-другому. Почему-то я больше не могу с ним бороться… почему, отец?

На Тиля взглянули два алых провала на месте некогда зеленых глаз, и владыке стало нехорошо — столько мощи оттуда выплеснулось, так много магии… причем магии, почти ничем не сдерживаемой! Эта борьба отнимала у Таррэна все силы! Она причиняла ему боль! Выматывала сильнее, чем что-либо другое! Хотя, конечно, не так сильно, как невесть откуда взявшееся чувство вины за ничтожный проступок, на который в прежние времена никто и внимания бы не обратил. Даже Белка. Однако здесь, на Алиаре, это все-таки случилось: Таррэн, похоже, впервые не сдержал своего раздражения… она тоже вспылила и заупрямилась… и это почему-то сделало «Огонь жизни» нестабильным! Как в те времена, когда на Лиаре правил владыка Изиар, а его магия срывала покров безумия с бесчисленного количества разумов.