Небо нас ненавидит (СИ) - Накул Александр - Страница 10

Пожар, — понял Квендульф, — Горим!

Горело совсем рядом, прямо на набережной. И когда Квендульф догадался, что именно там горит, ему стало дурно, словно после прокисшего пива..

Койванский замок, где собрались перед восстанием умеренные, тлел, словно куча торфа. Огонь уже был внутри, во внутреннем дворике, комнатах, выглядывал из окон, дровяных сарайчиках. Каменные стены и глиняная черепица крыш ещё скрывали пламя — но над приземистыми башнями уже поднималась огромная колонна чёрного дыма.

Кто поджог? Почему? Как? Почему не защищали.

Квендульф побежал назад.

Он чудом не споткнулся о ненужную теперь верёвку, брошенные возле пустой чаши. Как пущенная стрела вылетел на площадь перед мостом, где торчат три чёрных обелиска — и почти налетел на Лейдольфа.

Приятель был почти в порядке и даже весел. Только плащ порван и левая рука перебинтована, чуть повыше локтя.

— Замок горит!.- выдохнул Квендульф

— Вижу, — был ответ.

— Это безумие, — произнёс Квендульф, — Почему мы не защищали наш замок?

— А толку его защищать? — проревел на ухо друг, хватая его за рукав. — Если нас туда загонят — будет ясно, что уже конец. А пока ещё не конец. Отходим!

Квендульф подумал, что насчёт конца его друг заблуждается. Раз их смогли обойти с той стороны, где Собор — значит, радикалы либо разгромлены, либо просто решили не восставать. Это, извините, конец.

У восстания и так было шансов немного — теперь Квендульф это понимал. Но если оказалось, что трое из четверых просто не явились на поле боя…

Теперь и правда вся надежда на магию. Или на быстрые ноги.

Они отходили улочками северо-восточной стороны. Квендульф не знал этих кварталов, и просто следовал за приятелем. Только теперь он разглядел, что вместе с ним отступают и другие. И даже порадовался, как их много. Одни шагали гордо и держали напоказ трофейное оружие. Другие были ранены, но не замечали этого. Некоторые явно искали место, чтобы сесть, привалиться к стене и, наконец, сдохнуть.

Повстанцы отступили туда же, на северо-восток. Видимо, был приказ или какой-то план на этот случай — просто Квендульфу никто не сказал.

И где-то позади и справа шла конница. Почему-то она двигалась тише, хотя Квендульф задумался и догадался в чём дело. Боковые улицы не мостили, так что теперь лошади шли по глине.

Значит, рядом есть и просторный проспект. Но выходить туда не следует. На конных нападать не рискнут — а вот пехотинцы, особенно потерявшие строй, станут лёгкой добычей.

Квендульф буквально шеей чувствовал, как ненадёжно их теперешнее положение. На набережной — солдаты узурпатора, они идут с севера на юг. А значит, до этого они были возле Собора. Почему их не остановили? Неужели главные силы были только на том берегу?

Откуда вообще узурпатор узнал, что надо перекрывать мост и бить по замку? Неужели нашёлся предатель, который выдал их планы.

Квендульф попытался над этим задуматься, но очень скоро усмехнулся бесплодности своих попыток. Он же был новичком, почти чужим среди повстанцев. Приехал из другого города, ввязался в мятеж. И даже толком не понимает, по какому поводу восстание.

Пусть даже они взбунтовались не зря. Квендульфу тоже не нравилась, как он вынужден жить — а как вынуждена жить его мать, ему не нравилась ещё больше. Но он всё равно никого здесь не знал. Да, предатели были. И нет ничего странного в том, что они были. Когда учувствует столько людей, кто угодно может затесаться.

Удивительно, что они вообще пошли атаковать Красный Дворец — а не начали грабить запертые на ночь лавки в ближних кварталах.

Но почему ни пастырь Регинмод, ни монах Сибби, ни те офицеры, которые, по словам Лейдольфа, «нас тоже поддерживают» — ничего не сделали, чтобы этого не случилось? Почему не выставили дозоры? Почему не захватили мост с самого начала? Что это вообще за идея странная — атаковать через мост, где сотня может удержать тысячу?

И ещё — почему на мост, когда строй гвардейцев распался, не пошла конница? Что им мешало?

И тут дома расступились. Они оказались на проспекте — том самом, о котором Квендульф догадывался.

И прямо напротив них было кладбище.

8. Арад-Нинкилим, младший жрец

Когда живёшь в одном из священных городов, ты не сомневаешься, что старые боги по-прежнему сильны. Когда ты ходишь по их улицам — ты чувствуешь, что они за тобой наблюдают.

Но сейчас, на церемонии, ты чувствуешь их присутствие. Поэтому на церемонии допускают не всех.

Почти все старшие и младшие жрецы рассаживались по циновкам в Большом Круглом Зале, где белые, как мрамор, стены смыкаются над головой, словно половинка мирового яйца, а под ногами безупречно отполированный пол из загадочного чёрного камня. От белых одеяний рябило в глазах, а вот головы отличались — одни более смуглые, другие менее, есть несколько бледных, как утренний песок, что приехали овладевать мудростью. Бритые головы врачей, косицы кузнецов и лудильщиков, завязанные в хвост волосы агрономов, землемеров и звездочётов.

Ряды циновок были такие ровные, словно их разметили по линейке.

Арад-Нинкилим боялся, что он слишком поглощён своими мыслями и это будет заметно. Но напротив — после первого удара гонга, что возвестил начало церемонии, его охватило присутствие. И охватило так сильно

Неужели боги знают?..

А как же. Они всё видели.

Но, раз не скрутили уже наутро смертельной болезнью, — не так уж сильно он их прогневал. Скорее, наоборот. И Нинкилим, Богиня Мангустов, наверняка за него заступится. Ведь он ей посвящён даже своим именем, которое, если перевести с языка богов, это и обозначает — «Раб Богини Мангустов».

Церемония захватила его целиком, от пяток до кончика завязанных в хвост волос. И только на краешке сознания теплилось — даже не мысль, а просто ожидание печального исхода.

Единственное, что говорит в пользу Арад-Нинкилима — это то, что он до сих пор жив.

Суд богов его пощадил. Или, что тоже возможно, пока не собирался. Вдруг они чем-то другим заняты.

Но есть ещё суд человеческий…

И он куда понятней, чем суд богов. Но и куда глупее.

Если есть, что сказать — это скажут перед началом главной мистерии. Не положено, чтобы её омрачать то, что происходит всегда, теперешними преступлениями.

На помост поднялся старший жрец Кити-Лишир — невероятно старый, морщинистый, с чашей чистой воды в высохших руках. На боках чаши переплелись серебристые змеи.

Вода — это важно. Чистую горную воду пьют боги, людям она доступна только на праздниках. Коричневую воду каналов и солёную чёрную воду моря пить тоже нельзя. Ещё до потопа Эа придумал, как обмануть беспощадную природу, где нет места для только что созданного человека — он выкопал колодцы, научил рыть каналы и открыл секрет сбраживания.

Металлическую, отдающую глиной колодезную воду тоже пить нельзя, ей только умываются. Но если сварить из неё финиковое пиво, — то пить можно. И холодным в жаркие месяцы, и горячим, когда идёт дождь и поля превращаются в грязь.

Одним словом, Эа хитро всё придумал. Священные города появились в долине благодаря ему — хоть и были посвящены разным богам.

Арад-Нинкилим уважал Эа за это тайное могущество. Если бы не Нинкилим, он бы поклонялся только ему.

И именно поэтому старший жрец Кити-Лишар так пугал юношу. Кити-Лишар тоже был хитрец, достаточно увидеть его бритое лицо с лёгкой улыбочкой. Такой хитрец легко разгадает всё, что угодно.

Но пока ритуал шёл своим чередом. Кити-Лишар отпил из чаши и начал вступительную часть. Она была всё той же, что раньше, и пока ничего не значила. Но именно повторяемость этих смутно-понятных слов языка богов наполняла трепетом.

Горели жаровни с благовонной смолой, поднимая к своду потолка столб белого дыма. Их жуткие отсветы ползали по статуям, и каждый видел, как они начинают дышать и прислушиваться.

А Кити-Лишир продолжал, уже от себя. Но он по-прежнему говорил на языке богов, безукоризненно-правильными фразами, словно читал с таблички: