На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович - Страница 35

— Дома — это далеко?

— На Карла Либкнехта.

Годунов поморщился: название-то знакомое, но наверняка ещё по детским воспоминаниям. Вот улица Розы Люксембург точно была и есть в его родной, так неожиданно покинутой реальности, а…

— По дороге завернем, — осторожно ответил он.

Как ни странно, вышло действительно по дороге: имя Либкнехта носила Васильевская, соседствующая с Комсомольской, по которой двигала колонна. И надежда Годунова найти пластинку с чем-нибудь симфоническим и грозным оправдалась в такой степени, на какую он и рассчитывать не смел.

Но все это произошло получасом позднее. А перед тем ему предстояло ещё одно знакомство и опять-таки по инициативе неугомонного Игнатова.

Встречам с теми, кого он знал только по книгам, Годунов удивляться уже перестал. Меньше суток прошло, а вот перестал — и всё тут. Ведь не удивлялся же он, в самом-то деле, когда пересекался по службе с бывшим сокурсником? Если люди бродят одними тропками, идут похожим курсом, нет ничего странного, что когда-нибудь да и встретятся.

Хотя встреча с этим вот младшим лейтенантом, в отличие от знакомства с Гороховым, крепко впечатлила.

Начать с того, что он, Годунов, едва не попалился на «школе пожарных». Все ж таки, как ни крути, «опыт работы попаданцем — один день» — это чертовски мало. Когда Игнатов подвел к нему светлоглазого молодого мужчину лет тридцати и представил: «Товарищ Мартынов, оперативный работник и вообще надёжный человек… ну и в школе пожарных поработал, знамо дело», — Александр Васильевич решил было, что ослышался. Хорошо хоть, переспрашивать не стал.

Потому что буквально в следующее мгновение сообразил: а ведь работают они, работают, описанные в книгах законы попаданства!

Некоторые — уж наверняка. Сам, помнится, посмеивался: ну никакой фантазии нет у современных писателей! Как ни возьмутся рассказывать, с чего это вдруг герой весь из себя информированный, да именно в тех вопросах, какие подсовывает ему жизнь после попаданства, так непременно выясняется, что одну-другую книжку буквально вчера на досуге читал.

Эх, верно народ подметил: хорошо смеется тот, кто смеется последним! Уходя в крайний (или тут как всё ж таки придётся сказать: в последний?) раз в школу, Годунов оставил на кухонном столе книгу «дедушки русского спецназа» Ильи Старинова «Записки диверсанта», которую читал за завтраком. Остановился аккурат на главе об этих самых «пожарных», которые на самом деле партизаны, — и вот те раз!

Вообще-то, командированный в Орёл старший майор такие вещи знать просто обязан, так что — более чем кстати.

И Александр Васильевич не преминул нахально продемонстрировать информированность:

— А товарищ Родольфо, случаем, не в Орле обретается?

Поймал на себе два недоуменных взгляда. Да, выходка, конечно, ребяческая — туману нагнать и показаться более сведущим, чем ты есть на самом деле. Однако ж не бессмысленная — впечатление-то произвел. Тем более — риск нулевой… в сравнении с прочими рисками. Как раз в этих числах Старинов должен быть отозван из Орла, но вдруг?.. Хотя это «вдруг» не ахти какое дружественное может оказаться: диверсант номер один напрямую Ставке подчиняется, мигом выяснит…

— В Орле сейчас Старинов, нет? — более понятно переспросил Годунов.

Вчера уехал, — ответил партсекретарь. — Товарищ Мартынов вот остался, да ещё трое сведущих товарищей. Одного я, уж не обессудь, с собой возьму, остальные — с тобой. А товарищ Мартынов при тебе навроде ординарца будет, не возражаешь? Вот и правильно, — Игнатов широко улыбнулся.

«Адъютант моего превосходительства», — Александр Васильевич едва заметно усмехнулся. Но озвучивать эту мысль не стал, дабы снова не спровоцировать партсекретаря.

— Потом ещё спасибо скажешь, что я тебе такого помощника, как Матвей Матвеич, сыскал, — заключил Игнатов.

И когда он назвал мамлея по имени-отчеству, до Годунова резко дошло: так это ж будущий писатель-документалист! Мало ли Мартыновых в средней полосе России? Но чтобы именно Матвей Матвеич… Нет, точно, волею судьбы и партсекретаря ему в спутники назначен лучший из исследователей истории орловского подполья, чьими книгами Санька Годунов зачитывался в юности. Писатели тогда представлялись ему великими мудрецами, чуть ли не небожителями.

А сейчас покачивается на сиденье «эмки» прямо перед ним самый настоящий (ладно, будущий) писатель да глазеет по сторонам так увлечённо, как будто бы видит что-то значительное и прекрасное в скучненьком, признаться по чести, осеннем пейзаже. А ведь он прав, есть во всем вот в этом своя притягательность. Он, пейзаж этот, существует как будто бы вне времени и вне пространства — лет сто назад был таким и через сотню будет таким же.

— Запоминаете, Матвей Матвеевич? Вот и правильно. Вдруг лет через… э-э-э… несколько захотите книжку обо всем об этом написать?

Мартынов обернулся:

— Не могу знать, товарищ старший майор. Не зарекаюсь. Я же ещё год назад корреспондентом ТАСС по Орловской области работал, да время-то неспокойное… — он неопределенно пожал плечами.

— А я почему-то уверен, что вы напишете книгу. И не одну. Так сказать, увековечите всех нас и день сегодняшний, — Годунов улыбнулся. И тоже принялся смотреть: а вдруг удастся высмотреть в этом вот вневременном пейзаже четкую примету, так сказать, эпохи?

Так ничего и не высмотрел; разве что опоры линии электропередач да телефонные столбы были деревянные.

…Да, всё-таки пока не окажешься в ситуации, когда время — вопрос жизни и смерти, не оценишь в полной мере такое завоевание прогресса, как телефон. Первого секретаря Дмитровского райкома разбудили ночным звонком, и сейчас, надо надеяться, в городе большой аврал и боевая тревога — по местам стоять, к срочному погружению. Если судить по телефонному разговору, Федосюткин — мужик сообразительный и деятельный. Кажется, в той реальности он возглавил партизанский отряд. Наверняка Годунов не помнил, но, по логике, так и должно было случиться. И всё-таки лишнего Александр Васильевич говорить не стал, ограничившись указаниями, с которыми нельзя было медлить. И не только потому, что привычка ничего важного по телефону не говорить была вбита на уровне рефлексов. По телефону ещё и реакции человеческие не отследишь, не то что с глазу на глаз. А планы новоявленного командования реакцию могли вызвать… гм… неоднозначную, вплоть до настойчивого желания связаться с вышестоящим партийным руководством и уточнить. И тогда все могло закончиться, не начавшись.

Досадно всё-таки, что приходится думать не только о деле, но и о том, чтобы не засыпаться по глупости, чертовски досадно! Вылетит слово, которое, как известно, не воробей, а для местных — вообще колибри или страус какой…

Кстати о словах и о телефонах: первым делом, первым делом самолёты. То есть надо будет по приезде узнать, как движутся дела у Одина… тьфу ты, у Одинцова! Из какой только потайной каморки сознания высунула нос эта школярская привычка привешивать прозвища?! А что, одноглазый Один — он Один и есть, эдакий ариославянский типаж, куда там до него всяким выморочным «истинным арийцам» вроде Гитлера и Геббельса? И творить сверхчеловеческое этому Одину, хошь-не хошь, а придётся.

История авиации никогда не числилась среди главных интересов Годунова; если он что-то и выцепил из читаных книжек, то походя, не нарочно. Смутно припоминалось: знаменитые «ночные ведьмы» станут массовым явлением несколько позже, ну а пока женщины-пилоты — такое же редкое явление, как женщины-танкисты в масштабах всей военной истории.

Правильно припоминалось. Когда на совещании Одинцов сказал: «Самолёты есть, техников худо-бедно найду, не в том количестве, в каком следует, но найду», — и повторил безнадёжное: «А вот пилотов у нас нет», — пришлось Годунову самому озвучивать лежащую, казалось бы, на поверхности мысль о девушках-аэроклубовках.

Сказал — и увидел на лице военкома такую усталость, какой не бывает даже от самой тяжкой работы. Сразу понятно: наступил Одинцову на любимую мозоль. Наверняка те девчонки ещё летом осаждали военкомат, требуя отправить их на фронт. А что они, девчонки, умеют? Взлет-посадка? Когда небо чистенькое, как нарядное платьишко? А на земле только две неприятности — строгий инструктор и ворчливый механик?