На орловском направлении. Отыгрыш (СИ) - Воронков Александр Владимирович - Страница 19

— Одну минуту, товарищ старший майор, — в ответе сквозило нескрываемое изумление. Но, надо отдать красноармейцу должное, подобрался он мигом, коротко взглянул на дежурного за столиком: что, мол, делать?

Тот уже делал: в руках телефонная трубка, на лице недоумение. И не через минуту, как обещано было, а секунд через десять выдал результат:

— Фомин… — Неловко, будто бы ему вдруг стал тесен ворот, повел головой. — Проводи.

Фомин тоже был отнюдь не юноша и тоже глядел оторопело, словно ему тень отца Гамлета показали. Хотя, если рассудить, сотрудник НКВД подобного ранга, вырядившийся по гражданке и рыскающий, аки тать в нощи, — сюжетец помощнее. И реализму в нём не сказать что больше.

А военком-то, похоже, здесь. Тем лучше, не придётся долго терзаться неизвестностью.

Добрая сотня шагов по полутёмным лестницам и коридорам вслед за Фоминым — а боец оглянулся всего раз-другой и то, похоже, лишь для того, чтоб убедиться: визитер не отстал и не заблудился. Радоваться или печалиться? С одной стороны, явное опровержение придумок кинематографистов о чуть ли не поголовной паранойе в Красной Армии. С другой — не слишком ли уж монументален пофигизм?

Так ничего и не надумалось: за очередным поворотом ярко высветился дверной проем.

Интерьер кабинета, понятно, оказался «как в кино». Да и его хозяин лицом и, что называется, статью напоминал киногероя: косая сажень в плечах, ладно пригнанная лётная форма, светлые волосы, зачесанные ото лба назад. И черная повязка, закрывающая левый глаз. Правый, вполне ожидаемо серо-голубой, смотрел вопрошающе, но уверенно.

— Здравия желаю, товарищ старший майор. Военный комиссар Орловской области майор Одинцов. Разрешите ваши документы.

«Во как!» — уважительно подумал Годунов, мигом корректируя своё отношение к здешней осмотрительности. Не полагается военком на дежурного и на русский авось, сам удостовериться желает. На фоне бегства командующего округом и бардака, который с большой натяжкой можно было назвать эвакуацией, кабинет с тяжёлым письменным столом, лампой под зелёным абажуром и с портретом Сталина на стене вдруг представился Александру Васильевичу райским островком порядка и организованности. А что держат двери нараспашку… ну так главное — бдят. Подобные вещи за годы службы Годунов научился улавливать мгновенно. Это сразу расположило его к майору, и убирать удостоверение он не торопился. В конце концов, корочки — единственная его надежда на легализацию, (словцо-то какое, прям из шпионских романов!), нельзя, чтобы военком усомнился в подлинности документа.

Не усомнился.

— Товарищ старший майор! На текущий момент силы гарнизона…

Это, конечно, очень важно. Без всякой натяжки — жизненно важно. Однако начальственный гнев изображать всё ж таки придётся. Во избежание последующих неудобных вопросов. Одинцов-то, по всему видать, не из раздолбаев.

— Вас ничего не удивляет, майор? — жёстко прервал Годунов и военкома, и собственные несвоевременные мысли. — Например, то, что я прибыл без предупреждения? И без сопровождения? — выдержал коротенькую, в один вздох, но очень весомую паузу. — Или мой, с позволения сказать, внешний вид?

— Прошу прощения… — сухо начал Одинцов.

— И есть за что. Что вы там о силах гарнизона? — Александр Василевич уперся кулаками в столешницу. — Начштаба округа чётко рапортует командующему Брянским фронтом: дескать, у вас тут артиллерии — хоть генеральное сражение давай, а на деле? А дело, по всему видать, швах. Железнодорожный-то узел зенитки надёжно прикрывают, нет? Про авиацию даже не спрашиваю. Тут, правда, без победных рапортов обошлось. А вот лично у меня не обошлось, как видите. В двух километрах от города под бомбёжку угодили, — Годунов перевел дух. — Так что никого со мной теперь нет и ничего, кроме удостоверения, предъявить в подтверждение своей личности и своих полномочий не могу. Придётся вам пока что поверить мне на слово…

Угу, то-то и оно, что поверить. То-то и оно, что пока. Пока не найдется кто-нибудь, чьих полномочий хватит, чтобы связаться со Ставкой, но…

«Дуракам везет», — помнится, любила повторять бабушка.

Вот и появилась возможность проверить. Даже то, что на корочках следы копоти, оказалось на удивление кстати… А кто он, Саня Годунов, если не дурак? Самая разумная мысль: надо-де отсидеться, осмотреться и озадачиться собственной судьбой, у него, конечно, возникала… Точнее, не возникала, в том смысле, что не вякала. Пряталась серой мышкой в самом темном уголке сознания — и не возникала.

Нормальный человек не преувеличивает роль личности в истории и не преуменьшает значимости собственного физического существования. А если он ещё и осведомлен, чем все кончится по большому счёту, то есть знает не только о мае и сентябре сорок пятого, но и об августе девяносто первого, и об октябре девяносто третьего? Как должен поступить такой нормальный? Сжечь удостоверение? (Спички — вот они, в боковом кармане, вместе с не початой, но уже основательно измятой пачкой папирос «Дюбек». Вот и все его личное имущество, не считая тяжеленных часов, похожих на те, которые Саньке-отроку подарил на память дед. Они долгие годы выполняли роль талисмана и на экзаменах, и на соревнованиях, и в походах, разве что от рутины не спасли… да и затерялись при одном из переездов совершенно странным образом, как будто наскучило им сопровождать раздолбая, до сорока с лишним лет так и не удосужившегося постичь истинную цену времени). Ну, сжег бы. А дальше что?

А дальше возникают, так сказать, варианты, как не быть принятым за дезертира или шпиона и сохранить голову на плечах. Если очень повезёт — даже и повлиять на что-то попытаться, всё ж таки послезнание — не совсем бесполезная штука. Наиболее запомнившиеся из альтисторических романов предлагали для достижения подобных целей самые разнообразные модели поведения. Некоторые вероятности казались осуществимыми. Только вот незадача: жизнь у него была одна, что не давало никакого простора для эксперимента. Ну, допустим, удалось с первого раза выбрать нужное направление действий и нигде не напортачить. Отлично. Но для осуществления задуманного нужно время. Опять же допустим, что незначительное. По меркам мирного времени, угу. У войны свои сроки. И в эти немногие месяцы уместится и падение Орла, и оборона Тулы, и, вполне вероятно, Московская битва. И с каждым днем твое, Годунов, послезнание будет обесцениваться.

И вообще, слишком много допущений! Слишком много, чтобы думать об этом всерьёз… Вот только совсем не думать, наверное, не выйдет.

Думать думай, но и дело делай. Присказка про белку в колесе многовековой практикой подтверждена. Вот и изволь, Александр Василич, крутиться. Да не просто так, а с толком, создавая не панику, но поступательное движение.

Вломиться со всего маху в прошлое, имея в кармане эдакие корочки, — и отсидеться? Преотличная во всех отношениях идея — отсидеться в подводной лодке, по которой хреначат глубинными бомбами!

…А ежели душой не кривить, ты ведь сразу определился: не настолько ты нормальный — правы, ох, правы оказались школьные коллеги! — чтобы стоять в стороне от того, что свершается здесь и сейчас, выгадывая какие-то будущие шансы. Завтрашний шанс — он то ли будет, то ли нет. Особенно с учетом военного времени и отсутствия каких бы то ни было документов, кроме пресловутого удостоверения.

Значит, в полном соответствии с традициями альтисторического жанра, будем считать сей документ прямым указанием к действию. Тем более что от метания громов и молний пора переходить, так сказать, к конструктивному диалогу. Ну и, памятуя о том, что в ногах правды нет, присесть, наконец.

— Товарищ Одинцов…э-э-э… позвольте узнать имя-отчество?..

— Игорь Григорьевич.

— …Игорь Григорьевич, как вы наверняка уже поняли, я уполномочен проинспектировать готовность города к обороне. Однако ж тут, я уже оценил, впору вести речь не об инспектировании, а об организации обороны города с нуля. Я связывался со штабом округа, — раз уж приходится играть, то почему бы не ва-банк? — но мне так и не смогли внятно ответить, где находится командующий.