Последние километры
(Роман) - Дмитерко Любомир - Страница 44

— Неужели без Рузвельта антигитлеровская коалиция в самом деле развалится?

— Развалится или нет, но сопротивление немцев удвоится. Появилась хотя бы какая-то — пусть даже иллюзорная — надежда. Моральный фактор. Однако пошли к картам!

Накануне, поздно вечером, Йозеф Геббельс возвратился в Берлин из очередной поездки на недалекий теперь Восточный фронт. Возил туда, кроме зажигательных речей, сигареты и коньяк из награбленных по всей Европе запасов. Над Берлином гудели чужие бомбовозы, беспомощно метались в небе серебристые щупальца прожекторов, проносились в темноте молнии трассирующих очередей, грозным фейерверком вспыхивали разрывы зенитных снарядов.

Чем ближе к центру, феерическое зрелище разгоралось все сильнее, видно было как днем. Пылала недавно сооруженная Новая имперская канцелярия, Адлон-отель, соседние здания. Министерство пропаганды с облупленными стенами и карнизами, без окон и дверей торчало странным привидением. У подъезда толпились представители берлинской прессы, ожидая от него, рейхсминистра пропаганды и рейхскомиссара обороны Берлина, подбадривающих новостей с фронта. Во избежание надоедливых вопросов Геббельс хотел уже приказать шоферу с ходу проскочить на закрытый двор. Но заметил вдруг, что корреспонденты радостно возбуждены, приветливо машут руками. И он приоткрыл окошко:

— Господин рейхсминистр! Рузвельта нет!

— Рузвельт мертв!

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — повторил главный пропагандист агонизирующего рейха. И быстро выскочил из машины, которую затормозил догадливый шофер.

Прихрамывая, Геббельс бежал по узкой лестнице вниз, в подвал, где укрылось от бомб его министерство. А за ним, как в дни триумфов «господствующей расы нордических сверхлюдей», катился, спотыкался, сопел и топал ногами длинный хвост репортеров.

— Господин рейхсминистр! Как вы оцениваете это знаменательное событие?

— Повлияет ли оно на ход войны?

— Что нового на Восточном фронте?

А он шаркал все ниже и ниже, опираясь на палку, и только на последней ступеньке вдруг остановился, поднял вверх руки и, преодолевая одышку, голосом пророка произнес:

— Друзья мои, наступает новая эра!

И снова поковылял в свои апартаменты, крикнул кому-то из подчиненных: «Шампанского!», вбежал в кабинет и плюхнулся в огромное кожаное кресло, почти с головой утонул в нем. Все идет так, как предвидели великие астрологи Германии. Перелом должен произойти, и он произойдет!

Кабинет имел прямую связь со штаб-квартирой Гитлера. Возбужденный Геббельс снял трубку и, захлебываясь от счастья, произнес:

— Мой фюрер, поздравляю вас! Рузвельт умер. Звезды указывают, что вторая половина апреля будет для нас поворотным пунктом. Сегодня пятница, тринадцатое апреля, это и есть поворотный пункт!

— Я всегда верил в свой гороскоп и в гороскоп Германии, — прохрипело на другом конце телефонного провода.

— Да, да, мой фюрер, ваш гороскоп счастливый!

В подтверждение резонности своих слов Геббельс хотел было напомнить, что оба гороскопа, составленные лучшими гамбургскими звездочетами, провозвещали начало великой войны в 1939 году, сплошные победы до 1945 года, затем цепь горьких поражений и опять новые триумфы — со второй половины апреля. Однако не сказал: фюрер знал об этом и сам. Геббельс лишь добавил:

— Еще раз поздравляю, мой фюрер. Хайль Гитлер!

Он верил в то, что судьба действительно не отвернется от Германии. В самом деле, действительность не раз подтверждала силу пророчества звезд. Например, когда 20 июля 1944 года в растенбургском «Волчьем логове»[1] взорвалась подложенная преступниками бомба, казалось, — всему конец. Но провидение спасло фюрера. Или взять раннюю весну этого года, когда красные вышли на Одер. Небывало раннее половодье на Одере и в верховьях Эльбы остановило их наступление. Будто нарочно для того, чтобы события затянулись до апреля. И вот — новое знамение божие!

Геббельс схватил последнюю радиосводку. Москва еще не сообщала о смерти президента США. Красные войска ничего не знают.

Бросился к машине. Приказал заменить шофера, потому что этот валился с ног, и снова помчался сквозь Бранденбургские леса на огневые позиции защитников Берлина.

Командующий армией развернул карту и жестом пригласил Березовского подойти ближе. Оба склонились над двухверсткой.

— Вот здесь у них… — Нечипоренко сделал резкое ударение на последнем слове и еще раз повторил: — Здесь у них сильно укрепленная Шпрембергская высота. Укрепление нужно прорвать. Во взаимодействии с пехотой. Тут пятидесятикилометровых рейдов не будет. За высотой… вот отсюда… — Он ткнул пальцем в карту, — до Берлина… — провел рукой в воздухе, потому что места на двухверстке не хватало, — всего полсотни километров. Хорош кусочек?..

— Я ждал этого четыре года, товарищ командарм.

— Рад, что на этот раз мы с вами нашли общий язык.

Генерал-майор Маланин спросил с порога:

— Новость слыхали?

— Узнали от щедрот господина Геббельса, — пустил шпильку командарм. — Итак, правда?

— К сожалению. Разрешите выехать в войска. Нужно разъяснить политработникам, агитаторам, что смерть президента не повлияет на развитие событий.

— Вы уверены в этом?

— Во всяком случае, Гитлера уже ничто не спасет. А Германию спасать нужно.

— Э-э, — отмахнулся Нечипоренко. — Мы про мораль, а они — про секретное оружие расплаты.

— Гитлер еще только надеется на секретное оружие, а у нас оно есть.

— Реактивные самолеты?

— Не только. Я имею в виду наше моральное оружие, которое помогло нам отстоять Сталинград и теперь поможет взять Берлин.

— Почему же оно секретное?

— А разве для миллионов людей мира это не секрет, не загадка: как мы выстояли, благодаря чему побеждаем. — И продолжал: — Это оружие появилось не сегодня. Оно — от Ленина, от баррикад Октября. Именно поэтому мы воюем против гитлеровцев, а не против немецкого народа. — Обращаясь к Березовскому, произнес: — Хочу поблагодарить вас, Иван Гаврилович.

— За что?

— За встречу с Гауптманом. Да и за речь лейтенанта Шаубе. Мы напечатали ее листовкой и разбрасываем с самолетов на вражеские окопы. Что называется, на голову самому Геббельсу.

Через три дня после смерти Рузвельта советское командование официально уведомило союзников о начале Берлинской операции. Это сообщение застало главнокомандующего союзническими вооруженными силами в Европе генерала Эйзенхауэра в его штаб-квартире вблизи Франкфурта-на-Майне. Сэр Дуайт-Девид Эйзенхауэр играл в крокет с лейтенантом Джоном Эйзенхауэром, своим сыном, офицером штаба. Главнокомандующему как раз нужно было провести деревянный шар сквозь «паука» — основную проволочную фигуру игровой площадки, когда адъютант Мекдоналд доложил ему о важном известии. Эйзенхауэр вытянулся, держа в руках легкий ясеневый молоток для удара по крокетным шарам. У него было некрасивое, обезьяноподобное лицо, он знал об этом, но зато выправкой обладал стройной, несмотря на то что ему шел пятьдесят пятый год. Это незадачливые газетчики выдумали, будто его увлечение игрой в гольф — чудачество, хобби. Святая наивность! И гольф, и крокет, и ежедневные спортивные упражнения — все подчинено одной цели.

Минуту-две Эйзенхауэр молчал. Потом передал молоток адъютанту.

— Поиграйте за меня, Мекдоналд. Извини, Джон. Дела…

Чтобы иметь эффектный вид, он четко отпечатывал шаги длинными худыми ногами. Со стороны могло показаться, что он ступает на котурнах. Джон улыбнулся: «Как не прячь старость, она все равно высунет нос!»

Штаб главнокомандующего разместился в подвалах разрушенного завода, который на протяжении последних лет работал для нужд войны. Такое размещение отвечало интересам безопасности: уничтоженные здания вряд ли кто станет бомбить вторично. Часовой эффектно отдал честь главнокомандующему. Так повторялось каждый раз, когда генерал входил в свое комфортабельное убежище или выходил из него.