Я, Чудо-юдо - Мерцалов Игорь - Страница 73

– Да ложись же!

Словно оцепенение спало. Я не просто залег – откатился в сторону, как на учениях, и, когда хлестнула по траве крупная дробь, подскочил и прыгнул к ребятам… и рухнул, как подкошенный. Левая икра была прострелена. Удача еще, что только она… Однако сразу стало ясно, что бой для меня кончился. Это в обличье Чуда-юда я мог не обращать внимания раны… ой, больно-то как!

Платон потянулся к своему топору, но Рудя крикнул:

– Нет, прикрой меня! Пали!

Захватчики между тем передали разряженные ружья назад и выставили над щитами пистолеты. Сейчас дадут новый залп… А мы даже насыпи сделать не успели, вот досада!

Платон, видно, где-то в своих странствиях насмотрелся на оружие – уверенно вскинул сразу два пистолета, взводя курки большими пальцами. Грянул дуплет. Шипя от боли, я тоже извернулся, подхватил последний пистолет прямо с перевязью и выстрелил лежа.

Кажется, мы кого-то зацепили. Конечно, смешно было рассчитывать столь малой огневой мощью прикрыть рыцаря, но, пожалуй, на секунду мы отсрочили ответный залп.

А Рудя не медлил. Никаких рогаток он не настрогал, зато успел привязать к каждой из отнятых у ван Дайка гранат по куску веревки, получив своеобразную пращу. И теперь он запалил фитили от костра и от всей обрусевшей в нашей компании немецкой души запустил их одну за другой. Гранаты легко перелетели через стену щитов.

Пистолеты викингов пальнули вразнобой. Пули защелкали по листьям, но в тот же миг рванула первая граната. Дымное облако застлало тропу, щиты упали, открыв фрагменты страшной картины. Второй взрыв последовал через пару секунд.

А когда дым рассеялся, мы увидели пустую тропу с несколькими неподвижными телами, деревья с посеченной корой, опадающие зеленые листья.

– Отбились, – словно не веря себе, сказал Рудя и упал на спину.

В его груди красовались три больших – палец просунуть можно – рваных отверстия. Гады, достали…

– Рудя! – заорал я, хватаясь за него.

Встать даже на колени не удалось, боль в ноге скрутила меня и согнула пополам. Тут же рядом послышался голос Насти:

– Быстрее, Платоша, быстрее!

Что там такое? С трудом разлепив глаза, я увидел, что Платон уже перетягивает мне ногу ремнем, а девушка склоняется, чтобы смочить ее зельем.

– Стой! – прохрипел я. – Настя, не смей! Сперва Рудю лечи, ему крепче досталось!

– Молчи уж, – выдохнула она, разматывая склянку и снимая крышку.

Зелья оставалось на самом донышке.

– Не смей! – очень натурально прорычал я, почти так, как мог бы с час назад.

Настя вздрогнула и отшатнулась. Взглянула на Рудины раны, побледнела и молча занялась саксонцем.

Платон затянул ремень, стянутый вокруг голени повыше раны. Я стиснул зубы, чтобы не закричать. Новгородец сдвинул шлем на затылок и оглянулся:

– Как там?

– Живой, – ответила Настя, но в тоне ее успокоенности не слышалось.

Вернувшись ко мне, Настя протянула склянку:

– На, хоть капли слизни. Авось да поможет. Амулет я Рудольфу оставлю, ему нужнее.

– Конечно. Платон, ты начинай ружья заряжать. Или у них, – указал я на место побоища, – можно забрать, если уцелевшие далеко откатились. Они ведь сейчас опять полезут, втык получат от начальства и полезут. И мне дай какой-нибудь пистолет, я заряжать начну. Настя! А ты сколько еще собираешься тут рисковать? Лети домой!

Я надеялся, что Черномор, завидя пороховой дым или еще как-нибудь узнав о стычке, пожелает рассмотреть поле боя и хоть ненадолго приподнимет свой Темный Покров.

– Да не брошу я тебя, бестолковый! – воскликнула она. – Не могу!

– Ты клялась, – напомнил я.

Вроде бы что такого сказал? Чистую правду, не более. Обо всем уже говорено, и не раз. Нет – заплакала.

Ох уж эта Настя… Нет – ох, уж это мне «безотказное женское оружие». Пора по ТВ рекламу крутить: «СЛЕЗКИ! Помогают управлять мужиками двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Слезки – мои верные помощницы!»

Да нет, это я так бухтю, не всерьез. У Насти все по-настоящему, и радость, и горе.

– Пойду проверю, как там котята, – сказал Баюн, ни на кого не глядя.

– Настя, – позвал я. – Настена, хорошая ты моя! – А вот этого уже не понимаю. В этих-то словах что такого, специально слезоточивого? – Настена, да ты пойми простую вещь. Не может человек своими желаниями управлять, именно теми, что из глубины души исходят, – не может!

– Нет! Цветок желания должен исполнять, а он что делает? Да я сейчас сорву его, растопчу – пусть никому не достается.

– Что ты, девица? – ужаснулся Платон. – Этакое чудо Божие губить?

– Платон, оглянись: здесь были боги, но не было Бога! Остров старых ересей – вот что такое эта Радуга. Гнездо язычества! Сорву…

– Стой! – крикнул я ей вслед, сам испугавшись, насколько невыразителен мой голос.

Может, и правда, так лучше всего? Чары надо мной уже не довлеют, и если незачем будет колдунам стремиться его захватить – поди отстанут. Ну что им толку с нас со всех? А если не отстанут – ну хоть напакостить им…

– Это же остров – убить! – воскликнул Платон. – Убить, как они…

Настя замерла над Цветком, опустив лицо.

– Не могу…

Я закрыл глаза, чувствуя, как наваливается предательская слабость. От зелья рану пощипывало и холодило, сперва довольно приятно, усыпляюще, а потом вдруг неожиданно сильно, до нового приступа боли, и тьма перед глазами закрутилась, дрожа от уже знакомой вибрации…

– Ого! – сказал Платон.

По простреленной ноге словно нож прошелся, потом что-то громко хлопнуло – это ремень, и так туго затянутый вокруг голени, лопнул под разросшейся плотью. Мышцы налились небывалой силой. Хотя – почему небывалой?

Я просто обрел свой прежний чудовищный облик, ни больше, ни меньше.

С последней вспышкой боли пуля вышла из ноги – могучий организм вытолкнул инородное тело.

Я встал. Нога побаливала, но вполне терпимо.

Настя смотрела на меня совершенно измученными глазами, стоя на коленях перед цветком с тремя лепестками. Однако на губах ее играла улыбка.

– Вот видишь, Чудо? Можно…

– Случайность, везение, счастливое стечение обстоятельств, – сказал я, присаживаясь рядом с ней. – Спасибо, Настя, но больше рисковать нельзя. Не обижайся – но подумай о том, что даже одна случайная ошибка может нас погубить. А вдруг ты – опять же по случайности – просто изведешь лепестки до конца и без особого толку? Ведь сама себе этого никогда не простишь. Что хорошего будет?

Она прижалась к моему плечу.

– Почему так? Почему человек над желаниями своими не властен?

– Потому что он человек, вот и все. Сильный человек – тот, кто держит равновесие, слабый – тот, над кем его желания властвуют. А властвовать над глубинами души… Знаешь, мне вот подумалось, что эти языческие боги, может быть, только тем и отличались от нас, что умели управлять подсознанием. Для волшебства Радуги этого достаточно, потому и прослыли богами. Вот и весь секрет. Мы люди, мы так устроены, и другими не бываем. Почти никогда. Настя, хорошая моя, славная, не трави душу, лети домой, – несколько неожиданно даже для себя свернул я на старое.

Она улыбнулась и достала кольцо.

– Чудо, а ты, правда, не собирался влюбить меня в себя?

– Правда, – сказал я.

– Вот за то я тебя и люблю, – шепнула она, мило залившись краской.

И едва успела надеть кольцо.

Думаю, промедли она хоть секунду, кое-кто дымчатый и хвостатый все бы испортил. Нет, у него была веская причина, я не виню… Просто удивляюсь настойчивости совпадений.

– Ребята, котята! – бессвязно кричал Баюн, выкатываясь из травы прямо мне под ноги. – Котята пропали! Чудо, помоги найти. Настя, пожелай…

– Стоп! – сказал я. – Настя уже дома, сами управимся. Только внятно объясни, что стряслось.

– Котятков моих в укрытии нет! Исчезли! Чудо, ну зачем ты ее отпустил? А вдруг их похитили? Я должен знать, должен знать!

Несчастный четвероногий отец метался как в бреду.

– Спокойно, Баюн, спокойно, сейчас найдем. Где укрытие? Нет, не показывай: думаю, как раз в эту минуту Черномор смотрит на нас, а может, фантом Заллуса поблизости шатается. Просто скажи – укрытие ведь недалеко?