Я, Чудо-юдо - Мерцалов Игорь - Страница 71

И вроде бы – что в нем такого? Цветок и цветок, со щербинкой. Шесть лепестков цвета огня, алые на концах золотистые у основания, с проблеском изумрудной зелени между ними. Пушистые листья, по форме напоминающие старого доброго конторщика фикуса. А в чашечке – голубые и синие тычинки, почти фиолетовые в центре.

Эти переливы цветов были настолько гармоничны, что казались подвижными… Словно что-то все время менялось в цветке… У меня закружилась голова, и я распрямился, обнаружив, что давно уже толком не дышу.

Да, пожалуй, я поторопился назвать цветок невзрачным. Ни один другой огнецвет не притягивал взора с такой силой.

От моего движения очнулись и другие – оказывается, все, даже котеныши, стояли неподвижно, зачарованные неизъяснимой прелестью цветка.

– Сколько у нас времени, как думаешь? – спросил я кота как самого глазастого в нашей компании.

Он понял, о чем речь, оглянулся на открывающуюся от озера часть острова.

– Немного есть. Если викинги продолжат в том же духе, думаю, к вечеру осмотрят все от пляжа до подножия, займут наблюдательные посты и Черномор прикажет занять гору. С вершины весь остров как на ладони. Но часа два у нас должно быть, если не заметят.

Как по команде, мы пригнулись.

– Значит, можно еще окопаться. Рудя, у нас веревка есть?

– А как же! – Саксонец похлопал рукой по своей суме. – Маловато, правда.

– Можно натянуть поперек тропы, викинги в траве едва ли заметят, упадут.

– А что толку?

Я пожал плечами:

– Мелочь, а приятно.

– Не умеешь ты, Чудо-юдо, оборону держать, – снисходительно заметил Рудя.

– Естественно. В моем мире военное ремесло продвинулось далеко вперед, тактика ведения боя принципиально изменилась…

У Руди загорелись глаза.

– Ты мне расскажешь?

– Только не сейчас, ладно? Вот если живыми останемся – непременно расскажу. А сейчас ты у нас – ведущий специалист, так что давай, выкладывай соображения.

– Да, конечно, – сказал Рудя, осматриваясь. – Так. Ага, то-то думаю, на что это похоже? Мой дедушка под Зальцбургом оказался в таком же положении. Он рассказывал, что спрятал тяжелую конницу на склоне, около обозов, и когда пехотинцы сделали вид, что дрогнули под натиском врага…

– Рудя, мы не под Зальцбургом. И конницы у нас нет.

– Да, да… Эх, сюда бы штук шесть орудий…

– И орудий нет. Ни одного.

– Да тут и катапульты подошли бы.

– Я всегда думал, что катапульты – осадные орудия.

– Когда шарахнешь по толпе – врагу наплевать, осадное оно или нет, – ответил Рудя. – Мой дедушка под Бельско-Бялой, застигнутый врасплох на переходе, велел собрать катапульты и так удачно ударил по центру пехотной фаланги, что…

– Рудя; у нас все равно нет катапульт.

– Что ты меня все перебиваешь? – возмутился рыцарь. – Я вспоминаю самые удачные сражения в истории войн, чтобы выбрать наиболее подходящую тактику. И кое-что уже выбрал.

– А именно?

– Надо настрогать рогаток и расставить в траве. Это тебе не веревка, тут уж, если напорются…

Я, признаться, не нашел связи между этой идеей и помянутыми Рудей историческими примерами, однако согласился.

– Неплохо звучит. Иди начинай, я сейчас, – сказав так, я обратился к Баюну: – Если все пойдет, как мы думаем, такая заварушка начнется, что детям здесь точно не место. Прямо сейчас отправляйся на поиски укрытия. Уведешь туда котят, а дальше смотри по обстоятельствам. Но, честно говоря, лучше с ними и оставайся сразу. Стрелок из тебя неважнец, для рукопашной тоже ростом не вышел. А разведка тут уже не понадобится. Так что детей спасай.

Баюн церемонно наклонил голову:

– Благодарю за заботу, не сомневайся, я обязательно воспользуюсь твоим великодушным предложением. Укрытие пойду искать немедленно, но время, когда нужно будет оставить тебя, позволь определить самому.

– Без базара, хвостатый, – ответил я.

Баюн созвал семейство, построил, велел хором сказать «Спасибо, дядь Чудо-юдо, удачи и до скорого свидания» и увел в дебри разнотравья. Я помахал им вслед лапой и обратился к грустно улыбавшейся девушке.

– Настена, не хочу навязывать свое мнение, но, кажется, есть вариант… – Я наконец-то вспомнил, что за мысль проклюнулась у меня во время последней стоянки, – Ты ведь согласна с тем, что викинги, воюющие с самим островом, омерзительны? А могла бы ты пожелать, чтобы они увидели себя со стороны?

– Косоглазие, что ли, наслать? – не поняла Настя.

– Да нет, боже мой, я в нравственном смысле! Пусть они увидят себя такими, какими видим их мы. Пусть ужаснутся низости своего падения…

– И раскаются, грешники? Чудо-юдо…

Ее взор осветился, словно бы отблеском незримого, но ощутимого сияния Цветка… Нет, в тот момент мне подумалось другое. Наверное, это было слишком смело с моей стороны, но я вдруг подумал: это сияние нежности…

– Чудо-юдо, – сказала она. – Такое чудо не каждому батюшке в церкви сотворить дано, а ты меня просишь. Но попробовать… пожелать этого… Да, я могла бы. Пожелать…

И тут неожиданно странная дрожь пронзила меня. Это воспринималось как вибрация чуть ли не на атомарном уровне. Тотчас возникло ощущение, будто меня закружил смерч. На миг в глазах помутилось…

И мир изменился. Я не могу этого объяснить – не потому, что слов не нахожу, а потому, что не могу выделить из них самые верные. Слишком много сравнений – и ни одного совершенно точного.

Ну примерно как собственный голос в записи услышать. Или долгое время смотреть через синий светофильтр, а потом сменить его на зеленый. Или – вот, пожалуй, довольно точное сравнение – походить на ходулях и спрыгнуть с них.

Настя ахнула и отшатнулась, а глаза ее округлились так, что мне страшновато сделалось.

– Чудо-юдо? – послышался невдалеке возглас Руди. – Что с тобой?

– Что со мной? – переспросил я.

И не узнал свой голос. То есть не сразу узнал. Потому что это был именно мой голос – мой, а не Чудо-юдин! Я поднес к лицу руки – руки, а не лапы. Правда, не совсем такие, какие вечность назад стучали по клавишам компьютера. Я изменился. Очевидно, нагрузки, которым я подвергал тело чудовища, сказались и на моем собственном облике, и теперь я с удивлением обнаружил у себя широкие плечи и развитую грудную клетку, а не выставку ребрышек. И все же это был я…

Рудя, подбежав, восхищенно цокнул языком:

– Анастасия, ты его расколдовала!

Однако Настя не спешила разделять восторги. Богатая гамма чувств сменилась на ее лице, а потом вдруг губы девушки разъехались в стороны, и она заревела – да от души, с чувством, в голос, как, я думал, умеют только младшие сестры детсадовского и начального школьного возраста, когда жестокий старший брат – умник! – под предлогом приготовления уроков сметает со стола любовно составленный кукольный сервиз.

– Настя, ты что? – кинулись мы наперебой утешать ее.

Рудя поднес ей флягу с водой.

– Господи, да что же я за дура-то такая? – выговорила девушка, отпив два глотка и пролив не меньше пяти. – Это же я желание загадала… Подумала про то, что нужно пожелать, а пожелала то, что захотелось… Глупость пожелала!

– Разве может быть глупостью развеяние злых чар? – подивился Рудя. – Воистину правы те, кто вещает, будто чистое сердце любящей девы способно разрушить черные козни колдовства…

– Что ты глупости мелешь? – прошипел я.

– Какая любовь? – в тон мне воскликнула Настя. – Да если бы… Это глупое минутное желание глупой девки: посмотреть, а каков он, Чудо-юдо, на самом деле? Просто любопытно стало… И вот на любопытство лишний лепесток ушел!

Я взглянул на огнецвет – и, правда, на моих глазах один из лепестков пожух и упал наземь. Осталось пять.

– Да нечего убиваться, – как можно более ласково сказал я, прикасаясь к ее щеке (и поражаясь забытой остроте ощущения).

– Ага, скоро враги придут, а ты с человеческими силами! Чудо, я же не знаю, получится ли у меня пожелать – искренне, глубоко, – чтобы ты опять страшным чудовищем сделался!