Я, Чудо-юдо - Мерцалов Игорь - Страница 39

Сказку все присутствующие знали почти наизусть, даже я, несмотря на колорит иной эпохи (в версии Баюна говорилось не о солдате, а об артельщике, над которым старуха решила посмеяться, памятуя народное присловье, что «артельщик топором сыт»). Однако слушали с удовольствием, до тех пор, пока неожиданное происшествие не оборвало нить повествования.

Пых! С уже знакомым легким хлопком и короткой вспышкой посреди горницы возник Рудя. Хотя узнать его было мудрено.

Господи, на что он был похож! Полуголый, едва прикрытый грязными лохмотьями, покрытый кровоточащими язвами и ожогами, он судорожно стискивал правый мизинец, на котором блестело кольцо, глядя на нас безумным взором и как будто не узнавая. Мы вскочили на ноги.

– Рудя!

Он вздрогнул, услышав мой голос, и вдруг бессильно рухнул на пол. А когда я подхватил его на лапы и понес к лавке, бравый саксонец… разрыдался! Не заплакал, а именно разрыдался, безутешно и безудержно, ровно дитя, которому не купили игрушки.

– Их вейс нихт… Чудо-юдо, это ты!.. За что? Фер Готт… – это или нечто похожее слышалось время от времени, но все утопало в потоке рыданий.

– Господи помилуй, – перекрестился Платон. – Куда же его занесло-то?

– Не знаю, но это будет почище торговых рядов, – пробормотал кот.

Я попытался встать, но Рудя вцепился в мою шерсть мертвой хваткой.

– Разожмите ему пальцы, – попросил я Платона и Семена.

Когда они справились, второй раз за сегодня снял с себя лечебный талисман и надел фатерляндцу на шею. После этого принес из шкафа заветную склянку, о которой говорил Заллус. До сих пор ни у кого, слава богу, не возникало потребности в ней, и я не знал, каких дозировок требует средство. Что ж, склянка мала, очевидно, зелье сильнодействующее. Я плеснул пол-ложки, прицелился и влил в рот трясущемуся рыцарю.

Рыдания тотчас прекратились. Прекратились и судороги, Рудя замер с открытым ртом, не дыша. Я уже было испугался, но тут он шумно втянул в себя воздух и крякнул, как после стопки спирта.

И началось… Как же его, бедолагу, крутило! Оказывается, средство было не просто сильным, а прямо-таки зверским! И явно имело концентрацию, рассчитанную на чудо-юдинский организм. Однако я не назову свои действия ошибочными – хотя и перепугались мы за нашего саксонца преизрядно, вскоре успокоились, заметив, что язвы и раны его затягиваются буквально на глазах.

В целом метания Руди заняли пять-десять минут, потом он затих и засопел, погрузившись в здоровый сон. Я не стал снимать с него амулет, укрыл одеялом, и мы сели пить чай, переживая случившееся. Потом разбрелись по комнатам, только Баюн остался подле болезного – дежурить.

Наутро я нашел Рудю все еще слабым после пережитого, но, по крайней мере, он уже мог связно говорить. В первую очередь рыцарь попросил прощения за недостойное поведение – проливать слезы рыцарям Фатерляндского ордена предписывалось только от умиления перед добродетелью коллег или от праведного гнева на бесчинства врагов. На вопрос, что случилось, сперва принялся врать:

– Ничего особенного, ничего достойного внимания. Все было очень хорошо. Роковая случайность бросила меня в руки недругов, и если бы не это, все сложилось бы самым лучшим образом. Теперь мне надо… некоторое время отдохнуть, да, но я потом обязательно вернусь домой…

Что любопытно, хотя произношение его выдавало немца, слова рыцарь больше не коверкал. Похоже, он давно уже научился чисто говорить по-русски, но отчего-то не хотел этого при мне показывать. То есть прикалывался так по-своему! Но меня сейчас занимало другое.

– Рудя, ты кому лапшу на уши вешаешь? – самым доброжелательным тоном поинтересовался я. – Видно ведь: что-то у тебя стряслось. Выкладывай начистоту!

– Да все в порядке! – предательски дрогнувшим голосом воскликнул он.

– Кто тебя обидел?

– Никто! Э, то есть… мои недруги.

– Кто такие, где прописаны?

– Да это никто, это так…

– Советую задавать вопросы по порядку, – вклинился заинтригованный Баюн и тихо спросил у меня: – Мужиков позвать?

– Не надо никого звать, – решил я. – Давай-ка и впрямь по порядку. Первое: где ты приземлился?

– Да так, – сказал Рудя и опустил глаза.

– В зал магистрата, что ли, свалился посреди заседания?

– Ты знал? – округлив глаза, спросил Рудя. – Да, так и было. Ты прав, Чудо-юдо, я… а ты… О, как ты мудр! – Он судорожно всхлипнул, закусил губу, и вдруг его прорвало: – Ты во всем был прав, а я тебя не слушал. Ты говорил, что мои высокие идеи – торная дорога в ад. – Не припомню, чтобы говорил именно такими словами, но суть рыцарь ухватил верно. – А я… я тебя не слушал…

Некоторое время от него невозможно было добиться ничего, кроме уверений в том, что я мудр, а он глуп. Сказал бы мне кто пару месяцев назад, что настанет день, когда я буду разубеждать в этом саксонца – я бы не поверил. Пришлось дать страдальцу фруктового сока, после чего он решился-таки поведать о том, как триумфальное возвращение превратилось в сокрушительное фиаско.

Подозрения, возникшие у меня после короткого, но насыщенного путешествия Платона в Новгород, полностью подтвердились. Рудольфу Отто Цвейхорну еще следует благодарить неведомых создателей телепортирующей магии за то, что кольца не воспринимают мысленные указания владельцев буквально, ибо, по собственному признанию, надевая кольцо, рыцарь «разрывался между желаниями тотчас предстать перед магистратом и переместиться в костел, дабы очиститься от скверны общения с язычниками и еретиками».

Честолюбие победило. Заседание магистрата, по описанию подозрительно смахивающее на соревнование по литроболу, было в самом разгаре. Поначалу у Руди достало чувства юмора счесть выкрики «Изыди, сатана» шуткой – пусть не очень удачной. Только когда его скрутили и поволокли в темницу, он понял, что дело табак.

Коротко говоря, давно вернувшиеся и подвергнутые допросу морячки показали, что своими глазами видели, как доблестного Рудольфа Отто Цвейхорна растерзало по прибытии на остров жуткое чудовище, с которым означенный Цвейхорн вступил в неравный бой, крича: «Я его задержу, уходите и не возвращайтесь, ибо не надеюсь я вернуться живым из этого боя, и шлю с вами мой последний привет Фатерлянду и последнюю волю мою: все, чем владею – замок, земли, денежные сбережения, скотину и прочее – завещаю светочу во мраке злобном, моему горячо любимому Фатерляндскому ордену!»

Нужно ли говорить, что после оглашения «последней воли» дознание было прекращено, а всякие сомнения в честности моряков развеяны. Обычно щепетильная в вопросах подобного рода фатерляндская братия неожиданно быстро успокоилась и отпустила моряков на все четыре стороны. Имя Цвейхорна, в последний раз возникнув на страницах орденской хроники, было вычеркнуто из приходской книги и списков налогоплательщиков, после чего рыцарь прекратил свое существование.

Само собой, появление «умертвия», вздумавшего присвоить имя всеми любимого и почитаемого (во всяком случае, постоянно ставящегося в пример молодежи) Рудольфа встретило среди орденской братии единодушное возмущение. «Умертвие» было бито и заточено в темницу, подвергнуто пристрастному допросу, осмеяно и обругано за «нелепые выдумки».

Несчастное «умертвие», отчаявшись, уже готово было расстаться с жизнью, но не тут-то было. Дотошность фатерляндцев, с которой так и не познакомились чуть ранее моряки, здесь была явлена в полной мере. Рыцари желали досконально разобраться, кто именно из демонов ада решил погубить орден столь мудреным способом, в чем именно этот способ заключался и, главное, нельзя ли адские козни повернуть во благо и процветание ордена?

Ни дыбы, ни настоящего каленого железа Руля, к счастью, не отведал. Заслышав, как скрипит одно и пахнет другое, он стал охотно соглашаться с любой бредятиной, какую только фатерляндцы ему ни инкриминировали, хотя прекрасно понимал, что этим только на время отодвигает применение пыток. А удары плетью он сносил и вовсе нечувствительно, стоило ему только бросить взгляд на более серьезные инструменты.