Пляшущие тени (СИ) - Игнатьев Сергей - Страница 28

Древо заиграло яркими зелеными красками, сияло в облаке золотистого света, но Иштван не видел этого. Был слишком занят своей яростью. Черные вихри и ржавая крупа, смешиваясь, смерчами вились в его глазах.

— Денис, нет! — закричала Оксана, выпуская Лозу…

Лоза не упала, а потянулась вверх, сливаясь с ветвями Древа, возвращаясь к нему, прирастая вновь.

Иштван едва заметно покачал головой, двигая указательным пальцем, лежащим на курке. Оксана бросилась ко мне, чтобы столкнуть с линии огня.

А я ухватился. Как тогда, много лет назад, будучи глупым восьмиклассником, в стычке с такими же глупыми и злыми подростками, ухватился взглядом за ржавчину, из которой моей ненависть выхватила черные вихри и ржавую труху. Только теперь я ухватился взглядом за мерцание золотой и изумрудной пыли. За живую зелень Древа.

Свет стал разгораться все ярче. Мириады ярко-зеленых пылинок в теплом желтом свете. Невесомая пыльца и легкий шелест ветвей.

— Харом! — процедил Иштван, нажимая на курок.

Время остановилось. Мне открылся целый мир. Новое, неведомое измерение. Необозримые пространства, полные теплого золотого света, яркой зелени, разноцветных искр и цветов, полные жизни…

Пуля не долетела до моей груди. Рассыпалась, растворилась мириадами крошечных золотых и изумрудных искр.

Сила, пробужденная мной, подхватила Иштвана. Он покачнулся, выпуская пистолет.

Время стало медленным, вязким, как кисель. Я повернул голову и увидел испуганное лицо Оксаны, бегущей ко мне. Она медленно-медленно двигалась навстречу. Я подхватил ее, повалил вниз, укрывая собой, упав лицом в снег.

И тут время ускорилось, и ослепляющая вспышка превратила мир в белый лист. В белую пустоту. В ничто.

Я зажмурился, попытался стереть снег с лица, разобрать, что происходит вокруг.

Вокруг Древа бушевали силы. Я видел их воочию. Они прорвались в мир зримыми образами, сошлись в отчаянном противоборстве. Вихри, поднятые волей Иштвана, цвета ржавчины и пороха, кружились веретенами, сходясь с клубами золотой и изумрудной пыли, брызнувшей во все стороны от Древа.

Иштван вознес над головой скрюченные руки. То ли пытаясь защитится от того, от чего нет защиты. То ли вознося молитвы к силам, которые не слышат молитв.

Он орал что-то неразборчивое, широко раскрывая рот. Остатки рассудка покинули его.

Застыв в вычурной позе античного трагика, он кричал, глядя как наполняет его вихрь золотых и изумрудных искр, наполняет жизненной силой, вырвавшейся из другого измерения.

Ярость Иштвана и жизненная сила Древа сошлись в поединке, а он оказался между двух огней. Между двух стихий. Золотые искры кружили вокруг него. Два черных вихря хлестали по небу, вырываясь из его глаз.

Черные смерчи сорвались. Понеслись навстречу нам с Полиной, но золотая и зеленая пыль поглотили их, растворили, рассеяли. На миг весь лес вокруг нас погрузился в зеленое и золотое сияние.

Я услышал, как страшно кричит Иштван. Он промахнулся. Впервые за свою долгую карьеру «минуса», промазал.

Вновь вспыхнуло. Лицо мое опалило нестерпимым жаром.

Я уткнулся лицом в снег.

Нашлась сила, которая его переборола, оказалась ему не по зубам. Сила жизни против силы ярости.

Это был настоящий прокол в ткани миров, то, что я увидел, прежде чем произошла белая вспышка. Не знаю, что предстало перед моими глазами в тот миг… Другое измерение, а может, сияние райских садов… Но это спасло нас с Оксаной.

Вспышка исчезла, и рой черной пыли стал медленно оседать в морозном утреннем сумраке. Черная пыль, крупицы пепла. Все, что осталось от Иштвана.

Оксана лежала с закрытыми глазами. Она побледнела, губы ее посинели. Я потряс ее за плечи, прислушался к дыханию.

Не зная, что делать, я просто влил в нее остатки своих сил и повалился рядом. Из носа у меня потекла кровь, перед глазами ходили багровые пятна. Острая боль пронзила виски.

Оксана закашлялась.

— Жива, — еле слышно прошептал я.

Она задвигалась рядом, лицо ее оказалось возле моего. Оксана с трудом перевернулась.

— Дениска! Как ты?! — она пыталась кричать, но из горла ее вырывались лишь приглушенное сипение.

Нас с ней порядком вымотало.

— Жить буду, — я разлепил потрескавшиеся губы, пытаясь улыбнуться.

Оксана уткнулась мне в отворот «аляски», заплакала. Я оторвал дрожащую руку от земли, попытался погладить ее по вздрагивающей голове, спутанным мокрым волосам.

— Все позади, — сказал я. — Ну, прекрати, не плачь. Все кончилось.

— Древо засохло, — Оксана прижалась ко мне, всхлипнула. — Умерло… Теперь никому не подарит бессмертия…

Древо чернело на наших глазах. Оседали снежные вихри и пепел, поднятые локальным катаклизмом, развернувшимся на наших глазах. Древо становилось черным, сухим, ветви его облетали, золотая и изумрудная пыль рассеивалась. Листья упали на землю, свернулись сухими стручками, истаяли пеплом на глазах. Смешались с истоптанным снегом.

Остался от Срединного Древа лишь высохший черный скелет, с обвисшими бессильными плетьми руками-ветвями.

— Оно подарило жизнь нам, — сказал я. — А бессмертие… Иштван просто забыл, что ничего не бывает даром.

Оксана прижалась ко мне.

— Жизнь, — сказал я. — Жизнь цвета зеленой листвы.

Я засмеялся. И Оксана засмеялась сквозь слезы, уткнулась носом мне в плечо.

— С новым годом! — сказал я, неловко обнимая ее.

— И тебя! — прошептала она. — Зажгли мы елочку… Так и она сгорела. Хреновый у нас праздник получился.

— Точно.

Мы с трудом поднялись на ноги, кряхтя, как старики. Продолжая обнимать ее, я уткнулся носом Оксане в щеку.

— Как насчет чашечки кофе? — спросил я.

— Дурак, — сказала Оксана, прижимаясь ко мне еще сильнее, поцеловала меня в окровавленную щеку. — Все ты к одному сводишь.

— Только не плачь, хорошо? — сказал я, гладя ее по голове. — Все уже позади.

— Это я от радости, — сказала она, всхлипывая и шумно шмыгая носом.

Мы в обнимку поковыляли через заснеженный лес, по цепочке наших собственных следов. Побрели, волоча ноги и спотыкаясь в снегу, как отступающие от Москвы французские гренадеры.

Мертвое дерево, бессильно опустив ветви, осталось за нашими спинами. Пепел оседал на его коре, впитывался в нее. Но жизни в нем уже не осталось.

Мы брели по колено в снегу, поддерживая друг друга, цепляясь друг за друга так крепко, как хватается утопающий за спасательный круг.

Навстречу нам, растянувшись широкой цепью, бежали черные тени. Что-то кричал, размахивая пистолетом, Влад. Ему вторили, размахивая фонарями, Стас с Троллем. Буксовал, слепя фарами, джип, вздымал клубы снежной крупы. Утреннее солнце играло на заснеженных еловых лапах, на обледенелых ветвях, на сугробах, мерцало на снегу розовыми и желтыми бликами.

Эпилог

Старый особняк, расположенный в самом центре Москвы, в глухом дворике, обсаженном липами, смотрится фантасмагорической картиной.

Тьма клубится над ним густыми черными облаками, слегка дрожащими от порывов призрачного ветра. Лепестки красного огня подсвечивают дом, вплетаясь в черное облако, весело ссыпая искры и складываясь в причудливые узоры. Красное и черное.

— Опаздываете, молодой человек, — бубнит в нос насупленный Геннадий Владленович, обряженный в сверкающий плащ и цилиндр. — Все уже в сборе!

Сегодня все мы вместе. Сегодня наш день.

Это происходит очень редко. Когда свет с тьмой сходятся посреди обитаемого мира в своем грандиозном танце. Когда ночную мглу рассекают огненные крылья. Когда само небо замирает в ожидании. Именно тогда мы собираемся вместе.

Вокруг меня «минусы», боевые товарищи, коллеги, знакомые, соперники в борьбе за власть, приверженцы черных сил. Любители отрицательных величин. Те, кто пишет поперек линованной бумаги.

Мы привыкли ходить по лезвию бритвы. Мы привыкли рисковать всем, что имеем, во имя великих целей. Мы не питаем иллюзий и не страдаем от излишнего идеализма. Свобода — единственное, что мы ценим. Мы, Конгломерат. Люди Тени.