Пыльные окна (СИ) - Игнатьев Сергей - Страница 42

На миг показалось, что джип отстал.

Нет, куда там. Джип полетел по встречной полосе, вильнул, уклоняясь от столкновения с малолитражкой, и снова понесся по пятам, явно нацеливаясь на бампер моей «бешки». Вот сейчас поддаст, и полетим мы с Димой кубарем на обочину.

Впереди показался железнодорожный переезд.

Звенел семафор, медленно опускался шлагбаум. С левой стороны в туманной дымке надвигалась, звеня колесами, громада товарняка.

Успеем, подумал я, когда колеса «бешки» уже стукнули по шпалам. Шлагбаум едва не царапнул по крыше.

Позади уже громыхал проходящий состав.

«Бешка» неслась вперед, по пустой полосе. Дима опустил окно, высунул в него руку и вытянул средний палец.

— Досвидос, неудачники! — крикнул он в сторону гремящего по рельсам товарняка, скрывающего от нас преследователей.

Мы вырвались.

Я с шумом выпустил воздух из легких.

Прощай, Краснорецк.

Навряд ли я стану скучать по тебе.

У меня слипались глаза.

Мы почти доехали. Мы вырвались. До Москвы было рукой подать.

Дима мирно сопел, скрестив руки на груди и свесив голову.

Мне самому спать сейчас хотелось больше всего на свете.

Перспектива уснуть за рулем, и таким образом закончить всю удивительную историю последних дней, меня не устраивала.

Я сбавил скорость возле трехэтажного торгового центра. Надеюсь, там найдется где выпить крепкого черного кофе?

— Подъем. — я похлопал Диму по плечу. — Пора завтракать.

Парковка была почти пустой.

Будний день, раннее утро, плохая погода. Персонал, и тот, наверное, еще не весь на местах. Даже не смотря на перспективу выговоров с занесением. На редкость неприятное утро!

Забегаловка нашлась на втором этаже. Обычная для торговых центров. Зал возле стеклянной стены, столики в центре и три стойки у противоположного конца. Итальянская и китайская кухни были закрыты, зато открыта была американская. Сонный парень с красным козырьком на лбу коротал время наедине с кассовым аппаратом.

Мы были самые первые посетители.

Я взял себе кофе и хот-дог, Диме — здоровенный чизбургер в два слоя, большой пакет картошки и колу. Конечно не самый лучший и полезный завтрак, тем более для растущего организма. Но все же лучше, чем ничего.

Место мы заняли у панорамного окна.

Отсюда как раз была видна моя колымага. Старушка моя драгоценная, голубушка. Как закончиться вся эта история — потребую ее себе в качестве заслуженного вознаграждения. По-моему, заслужил.

Прихлебывая кофе, я смотрел на Диму.

Было очень интересно, как он будет есть свой чизбургер. Разложит его на части или запихнет в рот целиком? Даже сон отступил перед моим любопытством. Запихнул целиком! И ничего, справился. Вот что значит здоровый аппетит!

Прожевав солидный кусок, Дима вдруг спросил, глядя на серые тучи за стеклом.

— А вот через стены к примеру, тоже не умеете проходить. Да?

Я помотал головой.

— И мир вы не спасаете. — задумчиво сказал он. — И вампиров вы не ловите…

— Вампиров не бывает. Увы.

Он чуть нагнул голову, внимательно разглядывая меня.

— А что же вы вообще делаете? Кроме того, что друг с другом грызетесь, мм?

Не знаю. Я не психолог, не педагог. Черномор наверное нашел бы нужные слова. И Максим нашел бы.

Я поглядел на него. Мальчишка напряженно ждал ответа.

— Мы пытаемся изменить мир. — тихо сказал я.

— Зачем? — спросил Дима очень серьезно. — Ведь вас никто не просит.

— Мы пытаемся сделать мир лучше.

— Но ведь получается — хуже.

Я вспомнил события последних дней. Все то, что происходило на глазах мальчишки.

Кто рассудит? Кто знает наперед — что было бы лучше, а что хуже? Для будущего? Для нас?

И если Дима действительно Вектор, лучше бы мне не ошибиться с ответом.

— Невозможно смотреть на то, что происходит вокруг. — сказал я, откладывая недокусанный хот-дог. — И ничего не делать. Невозможно сидеть сложа руки, понимаешь? Мир меняется, преображается. Что-то уходит, что то появляется. Это неизбежный процесс. Но очень хочется, чтобы он менялся к лучшему.

— Вы же можете не только кидать друг друга в стены или катать по земле? Не только гонять этих, «минусов», как вы их называете. Хотя наверное вы правильно их гоняете. Но ведь еще вы можете лечить, помогать… Так?

— Да.

— Почему же вы не откроетесь людям? Ведь вы же можете головную боль убрать быстрее всяких там таблеток? Может, вы один замените целую аптеку, набитую коробками с лекарствами. Вы же можете такие штуки. Это же все изменит. Все и сразу. Вот вам и будут перемены.

— Но, — я развел руками. — Понимаешь, нас не очень много, и подобные действия, публичный резонанс…

Я начал нести какую-то околесицу, прекрасно понимая, что это не ответ. Но Дима и так все прекрасно понял.

— Получается, вы боитесь? — прервал он насмешливо.

Я промолчал.

— Вы боитесь за себя. Потому что вас меньше, чем обычных людей. И даже если то, что под силу вам… Если этому можно научить любого — вы все равно всегда будете в меньшинстве. Так?

Я кивнул. Спорить было бессмысленно.

Бок о бок с нашими прекраснодушными мечтами всегда шел страх.

Страх непохожести на остальных. Страх того, что даже если выйдешь к народу в белых одеждах, собираясь кормить хлебами и лечить наложением рук — не поймут, не примут. Окатят презрением, будут смеятся, плевать вслед, кидать в лицо коровьими лепехами.

Или того хуже — станут выискивать, отделять от других, сажать за колючку, жечь на кострах, травить, как уже бывало не раз.

Или, и это самое страшное, отнесутся равнодушно. НЕ ПОВЕРЯТ. Забудут, отмахнуться, как от назойливых мух, чтобы вернуться к своей, привычной жизни. К нормальной жизни.

— Ну, а Окна? — спросил он. — почему бы вам не взять и не уйти туда. Всем вместе. Зачем вы мешаете людям, что вы мучаетесь? Ведь вот они, стоит только захотеть — окна.

Я не знал, что ему ответить.

Начать длинную историю о противостоянии «минусам», которое длится так давно, что никто уже не помнит, с чего все началось? Да я и сам толком не знаю об этом.

Рассказать о вере в будущее, за которое хочется воевать. В светлое будущее, каким его видели авторы моих любимых в детстве книжек или наши деды, которые строили новый мир.

Все это показалось бы сейчас фальшивым.

Подперев рукой щеку, я разглядывал парковку, выбоины на асфальте, остатки белой краски, несколько машин, сиротливо поджидающих хозяев на промозглом октябрьском ветру.

И я даже не удивился, когда увидел, как на парковку заезжает мотоциклист в красно-черной куртке, в черном шлеме, с закрывающим лицо зеркальным забралом.

Он поставил своего железного коня возле ограждения. Хищные обтекаемые плоскости «Ямахи» покрылись после долгой дороги мириадами грязных капель. Длинный ему выпал на сегодня пробег.

Мотоциклист слез с седла, неторопливо стащил с головы шлем, устроил его под сиденьем.

Он не спешил — думал, наверное, что я его уже почувствовал, как чувствовал меня он сам.

Не такая уж легкая задача, ухватиться за мой след и держать его от самого Краснорецка до московского пригорода.

А я не чувствовал его, у меня не было на это сил.

И еще я до последнего надеялся, что он отстанет, не будет лезть на рожон.

Но ведь это был Макс. Он не привык отступать. Только не он.

— Я скоро вернусь. — сказал я Диме, дожевав остатки хот-дога.

Я встал из-за стола и добавил:

— Знаешь, наверное ты прав. И мы просто боимся. Боимся в том числе и нашего будущего. Которое у нас одно на всех. Поэтому и стараемся хоть что-то изменить к лучшему, хоть по капле. Стараемся изменить. Пусть даже мы просто трусы…

Я пошел к эскалаторам, ведущим на первый этаж.

Вдоль витрин магазинов, торговавших шмотками, вдоль манекенов, затянутых в безупречные тройки и роскошные платья.

Обидно, если последнее, что я вижу в жизни — это ассортимент какого-то паршивого торгового центра.