Через Урянхай и Монголию
(Воспоминания из 1920-1921 гг.) - Гижицкий Камил - Страница 23

Монгольский квартал, так называемый кашан, занимает небольшое пространство, очень плотно заставленное юртами. Байшин (так монголы называют глиняные или каменные дома) здесь нет вообще. Кашан населяют, главным образом, монголки, занимающиеся проституцией, не считающейся в Монголии чем-то позорным. Живут они обычно очень хорошо, потому что главными гостями здесь являются китайцы, которые приезжают в Монголию без жён. Очень часто жительница Кашарни, собрав себе приданое, хорошо выходит замуж, часто становится многолетней спутницей какого-либо китайского купца и поселяется в его доме. Общее число жителей этого квартала не превышает 400 человек.

О гигиене, очистке улиц и т. п. европейских выдумках Улясутай не имел понятия, здесь все отбросы выбрасывали на улицу, и очень часто можно было увидеть монголов обоего пола, выполняющих свои физиологические потребности прямо на улице, сидя на корточках, причём сопровождающие его или её, спокойно разговаривая с данной особой, ожидали конца «процедуры».

Поэтому принудительная очистка и полив улиц, сжигание отходов, вводимые Казанцевым, вызывали сначала огромное удивление и сильный протест.

Сущим бедствием города были бездомные псы, бродящие в большом количестве и жадно набрасывающиеся на каждый отброс.

В диком, мрачном распадке, отдалённом от Улясутая на три километра, находилось монгольское кладбище, куда вывозили трупы умерших из города. В скальных расщелинах, окружающих кладбище, ютились сотни полудиких собак, исполняющих роль могильщиков. Проезжать вечером в окрестностях этого места было в самом деле небезопасным, потому что голодные звери бросались на коней, рассказывали также о съедении или нескольких человек, неосторожно держащих путь в город мимо ущелья.

XVI. АВТОМОБИЛЕМ ДО САМГАЛТАЙ-ХУРЭ

Спустя пять дней после отъезда атамана Казанцева, к нам приехал на автомобиле из Аршана один колонист, а двумя днями позже, этим самым автомобилем атаман Серпас, в сопровождении колонистов и меня, двинулся в поездку в Самгалатай-хурэ, чтобы начать переговоры с монгольскими князьями.

Дорогой мы держались направления, указанного нам хорошим знакомым атамана, Волковым, у которого мы провели первую ночь нашего путешествия. Однако, несмотря на большую осторожность, мы попали в такие глубокие сыпучие пески, что не в состоянии были вчетвером вытащить машину, которая всё более погружалась в песчаную топь. Только пришедшие на помощь монголы, использовав верёвки, запрягли своих сарлыков и вытащили автомобиль из песка, как игрушку. Не желая ещё раз подвергаться подобному приключению, мы взяли с собой нескольких монголов с сарлыками, которые тянули нас через всё песчаное пространство.

Проезжая через речку, текущую среди песков, заметил я новый для меня вид гусей, которые устраивают свои гнёзда на деревьях и там кладут яйца. После выведения птенцов, мать каждое утро берёт в клюв своих малышей и летит с ними к воде, вечером таким же образом поочерёдно относит их обратно в гнездо.

После пересечения песков мы ехали быстро по ровной, укатанной дороге. Доехав до первого уртона, мы стали свидетелями забавного приключения, произошедшего с местными монголами, которые при виде автомобиля вскочили на коней и помчались в степь.

В покинутых обитателями юртах нашли мы только одну старую, похожую на ведьму монголку, которая при виде автомобиля упала на землю, крича так, как будто с неё живьём сдирали кожу.

Не раздумывая долго, сели мы в машину и начали погоню за монголами в степи. Догнав одного из них, мы застрелили его коня, а наездника силой затащили в автомобиль. Монгол вначале сопротивлялся и кричал, однако вскоре освоился со своим положением, и езда на машине понравилась ему неимоверно. Высыпавшие из юрт женщины и дети погладывали на нас очень недоверчиво, вскоре, однако, ободрённые смелостью своих мужей и отцов, всё более назойливым образом они начали проявлять свою заинтересованность нашей машиной. Чтобы удержать их от обычной бесцеремонности, Ерин нажал на сигнальный рожок, что произвело просто изумительный эффект.

Окружающая нас толпа в панической тревоге бросилась с криком бежать, толкая друг друга и падая.

Выбрались мы из уртона около четырёх часов пополудни. Доехав до следующих песков, мы должны были ждать помощи монголов, которые ещё не подъехали. Чтобы убить время, мы с атаманом пошли охотиться на диких гусей.

Вечером приехали монголы с сарлыками, и по истечению часа мы снова были на твёрдой дороге.

В следующем уртоне мы встретили транспорт с запасом бензина для нашего автомобиля. Бензин перевозился на так называемых арбах, или двухколёсных повозках, до Хангельцика и Цаган-тологоя. Признаюсь, я опасался, что топливо, доставляемое на таких примитивно сделанных средствах передвижения, какими являются арбы, не доедет до места предназначения.

Монгольские князья используют для путешествия паланкин (носилки). Является это также двухколёсным экипажем, но колёса его обтянуты резиной, оси же железные и очень широкие. Внутри паланкин обит шёлком, а снаружи покрашен краской, которая соответствует рангу его хозяина, таким образом, хан имеет жёлтую, а князь красную окраску паланкина.

Торжественные путешествия князей совершаются в Монголии очень помпезно. Впереди едут слуги в парадных костюмах, ведя за собой коней, навьюченных запасами продовольствия. На протяжении нескольких километров двигается князь в окружении двора и чиновников хошуна, за ними же княгиня, княжны и дамы двора. Личная охрана, вооружённая карабинами и саблями, замыкает шествие.

Такой кортеж выглядит очень живописно с точки зрения богатства костюмов участников шествия, а также неимоверного числа серебряных украшений, которыми монголы украшают своих коней. Из уртона мы выехали около 9 часов утра. По дороге проезжали мы мимо сотен табунов коней и овец, а также стад антилоп и стай дроф.

В степи я также видел трещину, оставшуюся после землетрясения в 1904 г. Трещина эта имела ширину в две сажени, глубина её в некоторых местах достигала нескольких сажен. Эта трещина пересекает степь на протяжении 500 км и проходит по дну озера, которое во время землетрясения совершенно исчезло с поверхности.

Вскоре мы уже были в уртоне Дзур, расположенном на реке Тэс, которая является естественной границей между Урянхаем и Монголией. Это большая и быстрая река. Около уртона Дзур Тэс имеет три ответвления, которые, разливаясь по равнине, создают пруды, заселённые бесчисленным количеством болотной дичи. Мне удалось добыть нескольких птиц, названия которых никто из сопутствующих мне особ не сумел определить. После приготовления птиц на костре, я убедился, что были они значительно белее вкусными, чем бекасы.

На следующий день утром, при помощи нескольких верблюдов и коней, мы переправили наш автомобиль на другой берег реки. После приведения машины в порядок, мы двинулись дальше и перед закатом солнца были уже в Цаган-тологое. Здесь на берегу Тэс расположилась лагерем вся наша интендатура.

Солдаты жили в палатках и одолженных в соседних уртонах юртах. Местные сойоты, в противоположность монголам, относились к европейцам очень недоброжелательно. Чтобы предупредить постоянные насилия и грабежи, был взят в плен князь местного хошуна, и его держали как заложника.

Первая часть дороги, рядом с расположением интендантского лагеря, оказалась такой небезопасной и трудной для преодоления, что должны мы были взять с собой нескольких солдат для починки тракта.

Преодолев самые опасные места, мы выехали в гладкую и ровную степь и вскоре были уже в уртоне Дзиндзилик, расположенном на реке Ишун, представляющий собой приток Тэс.

После счастливой переправы на другой берег этой небольшой, но глубокой и быстрой реки, направились мы в сторону Самгалтая.

Сразу за рекой мы встретили солдат, посланных поручиком Поползухиным; они должны были указать нам дорогу к лагерю.

Отряд расположился лагерем в котловине, по которой текла речка. При въезде в лагерь нас приветствовал весь офицерский штаб во главе с поручиком Поползухиным, солдаты же взяли на караул. Атаман сразу по прибытию удалился на отдых, я же целую ночь проболтал в обществе офицеров. Из этих разговоров я сумел сделать вывод, что офицеры не очень доверяли своему командиру поручику Поползухину и ставили ему в вину, что, несмотря на близкое соседство большевиков, он не рассылал патрули для наблюдения за окрестностью.