Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" - Страница 38

— Шэрхан-джан, — сказала, прижимаясь. А потом отстранилась и по затылку огрела. — В Тян-Цзы позволил себя продать? Бросил тут сестру, армию, двор? Смерти моей от позора хочешь?

Засмеялся Шэрхан, затылок потирая. Не изменилась мать. Такая на убой не выдаст. Сама как следует приложит, но не предаст.

— Прости, ма.

— Простить ли — подумаю. Сначала это объясни. — Мать указала на орущего мальца и вдруг просветлела: — Да неужто…

— Нет, ма, тут все по-старому. Не мой он. Вон его.

Шэрхан указал на тяжело дышавшего Яо, появившегося из кустов.

— Император Тян-Цзы и его сын, — представил Шэрхан.

— Садись, император. — Мать похлопала на скамью рядом с собой и мальца оглядела. — Чем кормишь?

— Коровка у меня внизу, — сказал Шэрхан.

— Рано ему коровье молоко.

— Другого нету.

Мать задумалась.

— В деревне найду. — Посмотрела вопросительно на Яо: — Не место младенцу на войне.

Дождавшись усталого кивка, отвязала мальца, у себя на груди пристроила, и предатель тут же успокоился. Вот ведь, у Шэрхана мог часами надрываться.

— Что делать планируешь?

— К Бале пойду. Потом на столицу двинусь.

— А с Пракашем что?

Вздохнул Шэрхан глубоко. Вкусный воздух здесь в горах, свободный, заботами земными почти не обремененный.

— Не знаю.

Мать посадила рядом с Яо, в лоб чмокнула. Только она умела поцеловать туда так, чтобы не больно было. Кликнула мальчишку вихрастого, и, когда тот принес ей тоненький ножик, разгладила Шэрхану отросшие усы, ножичком подровняла и наверх закрутила.

— Ты все правильно сделаешь. — А потом посмотрела на спящего пацана и любимое свое завела: — Шэрхан-джан, может, ты все-таки попробуешь? Есть тут у меня девицы чудные. Вон ведь смотри…

— Ты, ма, учителю Шрираману-то привет не забудь передать.

Осеклась мать, вздохнула. Мальца к груди прижала.

— Зовут как?

— Мао Ли, — сказал Яо обречённо. Посмотрел, будто прощаясь.

Мать усмехнулась, голопопого пузатика разглядывая:

— И вправду Лягушонок.

Уже с горы спустились, когда торопливые шаги за собой услышали. Полу накидки подхватив, учитель Шрираман нагнал их у самой повозки.

Шэрхан склонился в глубоком поклоне, руки перед грудью складывая.

Постарел учитель, совсем старичком сделался.

— Вот, — сказал, смущаясь невиданно и протягивая банку, пахнущую нимом и алоэ. — Новый рецепт. Ракша сказала, друг твой ранен.

Мать, значит, сказала.

— Благодарю тебя, Шрираман-джи, — сказал Шэрхан, снова кланяясь.

Учитель еще помялся.

— Тренируешься?

— Тренируюсь.

Учитель аккуратно стёр старый засохший морок, окунул палец в мешочек с хной и нарисовал новый. Во лбу как-то полегчало, будто прочистилось.

— Еще тренируйся.

Сказал и ушёл.

Гарнизон южный был полной противоположностью предпортальному. Красно-зелёные стяги гордо волновались на ветру, огромные ворота были наглухо закрыты, а как только повозка показалась на дороге, бойницы ощерились стрелами. Не удивительно. Когда под скалой, на которой располагается твоя крепость, раскинулось море бирюзовых стягов вражьего лагеря, не забалуешь.

Шэрхан затормозил, выжидая, и скоро над воротами появилась молодая женщина. Одета была в полный доспех, разве что без шлема — коса смоляная толстенной змеёй через плечо вилась.

— Да неужто это к нам сам Тигр Джагорратский пожаловал? — крикнула она насмешливо со стены. — Быть не может. Отдан был Тигр в Тян-Цзы собачкой комнатной тамошнему императору зад вылизывать.

Вот ведь дал премудрый Шу в сестры скорпиониху.

— Да неужто это сестра моя, Медведица Ашварская? Быть не может. Сестра моя стратег великий и генерал бесстрашный, а командир этого гарнизона позволил тварям шестируким себя в тиски постыдные со всех сторон зажать.

Бала дернула щекой, сплюнула ловко лошадям Шэрхановым между копыт и со стены исчезла. Услышал только ее ворчливое: «Открывай».

Пока ворота скрипели, Шэрхан на землю спрыгнул, лошадок под уздцы взял.

— Близнецы вы, что ли? — спросил Яо, рядом останавливаясь.

— На двадцать минут меня младше.

Вместе вошли в гарнизон. Яо шел вполне бодро. Новая мазь учителя Шрирамана поставила его на ноги за четыре дня. Есть стал лучше, ходил без мучений, спал без стонов. Разговорчивее не стал, но блеск в глаза вернулся.

Во внутреннем дворе конюх забрал у них лошадок в стойло. Прислужники дали воды умыться и облиться. А там и одежду чистую принесли. Как оделся Шэрхан в яркий форменный шервани, так снова человеком себя почувствовал, а не бандерлогом. Подхватил вторую форму и Яо проведать пошел.

Яо нашёлся в соседнем закутке. Стоял в одной курте, а в руках платье свое золотое держал, пальцами шелк трогая. Поблекла красота тян-цзынская: кровь бурыми пятнами растеклась и засохла, драконы вышитые растрепались, подол о ветки продрался, цвет дождём вымылся. Жаль, красиво было.

Как услышал Яо шаги, встал прямее и в угол золото бросил.

— Скажи своим, пусть сожгут.

Без Шэрхановой помощи оделся, волосы в пучок закрутил и на дверь кивнул. Бала уже во дворе поджидала.

— Ты, как всегда, к ужину, — сказала, обнимая. Глянула на Яо оценивающе. — Мне привез игрушку, или твоя это?

— Будь повежливее с императором Тян-Цзы, — сказал Шэрхан с укором.

— Твоя, значит. — Приветственным жестом Бала сложила руки перед грудью: — Добро пожаловать в лагерь смертников, император. Устроим в твою честь пир. Пойдем, братец, столы уже накрывают.

— Погоди, — сказал Шэрхан. — Поговорить с тобой хочу.

Бала отмахнулась, к общему залу шагая.

— А я с тобой не хочу.

— Почему?

— Потому что знаю, что ты мне скажешь.

Остановилась, сопя, дернула за рукав и в комнату пустую затащила. Померила песочный пол шагами, губы пожевала.

— К предательству будешь меня склонять, клятву нарушить будешь просить, разве нет?

— Буду, — ответил Шэрхан. — Чего отпираться.

— А долг что? Сам ведь только о нем и твердил.

— А что долг? Долг перед Пракашкой мы с тобой выплатили. Я — когда зад свой за порошок продал, а ты — когда полгода в самом пекле от чудовищ отбивалась. Долг наш теперь перед Джагорратом. И этот долг мне говорит, что плохие вещи наш махараджа делает. И должны мы показать ему, что такого не потерпим.

Бала подергала кольцо в носу и цепочку, к уху от него тянущуюся.

— Да ведь клялась я ему в верности. Колено преклоняла.

— А он тебе за это? Что, не вижу я, что полупустой у тебя загон слоновий? Что стрел в колчанах у лучниц с десяток? Что пир твой картошкой одной пахнет? Когда тебе подмогу обещали?

Бала прикрыла устало глаза. К стене прислонилась.

— Два месяца назад.

Шэрхан тихо рыкнул.

— А порошок?

— Ни крошки не дали. — Бала постояла, в окно невидящим взглядом смотря, а потом рявкнула: — Да что же ты хочешь от меня? Чтобы я гарнизон бросила и с тобой на Джагоррат пошла? Чтобы тварям путь по нашим деревням до самой столицы открыла?

— Да, — сказал в наступившей тишине Яо. Шэрхан и забыл, что он с ними увязался. — Судя по силам, наступающим с той стороны скалы, одним гарнизоном вам не удержаться. Вас сметут, уничтожат, с землёй сравняют.

— Что-нибудь новое скажи, — угрюмо отозвалась Бала.

— Единственный путь — это отступление. Нужно разослать сообщения остальным гарнизонам с распоряжением выдвигаться на столицу. Снарядить гонцов по деревням, приказывая бежать, сжигая свои дома и посевы. Ежели одумается ваш махараджа, армию асуров на подступах к дворцу увидев, то на переговоры пойдёт. Если нет — силой возьмём. А когда за стенами будем, я покажу, как из порошка моего делать бомбы метательные, как их под землю прятать так, чтобы враги сами подрывались. Вы и мечи ни разу не достанете, а асуры ваши, поджав хвосты, домой сбегут.

Бала уставила руки в бедра:

— Да замок ведь не песочный. С разбегу не взять. А коли зажмет нас между воротами запертыми и армией асурской? С двух сторон атаки не выдержим.