Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" - Страница 23


23
Изменить размер шрифта:

— Податливы и отзывчивы стали стены тайной комнаты, и применяет император стиль орла, балансирующего в небе и бросающегося к земле, охотясь за неуловимым зайцем. А после использует глубокие толчки и резкие дразнящие удары, быстро чередуя, будто воробей, клюющий остатки риса в чашке. Варвар же, подобно воину, рвущемуся в бой, встречает нефритовый стержень с жадностью…

Встречает, ох встречает. После орла да воробья вообще ничего другого в мире не помнит, кроме как нефритовый стержень жадно встречать. Реальный Шэрхан зуб даёт.

— …сталкиваются они словно две снежные лавины. После ста толчков…

Аж ста? Шэрхан после всего этого и десятка бы не выдержал.

— …рычит тигр, копьём охотника проткнутый. Рассеивает сын дракона силу нефритовую по стенам тайной комнаты. Прячется небо за тучей, дождём исходящей. Два аиста летят в согласии. — Император перевел дыхание. — Закончили. Иди.

Так и не подняв голову, тётка собрала свои записки и из комнаты просеменила. Поклонилась и дверь за собой закрыла.

Посидели в тишине.

Руки пришлось сцепить, чтобы за член не схватиться. Еле держался Шэрхан, в паху все так и горело.

Император сидел не двигаясь, на Шэрхана даже не смотрел. Рассердился, что ли, что про язык не признался раньше? Или делает вид, что не заметил? Неужто так со стояком и заставит в шахматы играть? Или выгонит?

Шэрхан подумывал уже за одеялом подорваться, когда услышал:

— Можешь кончить.

Встретился с глазами чёрными.

— А ты?

— А я посмотрю.

Да на здоровье. Порог неловкости остался далеко позади, за раскрывающимися цветками хризантемы и неуловимым зайцем, так что Шэрхан уверенно взялся за член. Только размусоливать не стал, и так чуть не плавился. Сжал пальцы вокруг ствола и задвигал вверх-вниз. Глаза закрыл, голову опустил. А как удовольствие подступило, большим пальцем стал головку поглаживать. И вроде готовился, и движения рассчитывал, а ощущение колкого неотрывного взгляда все равно макнуло в оргазм неожиданно и резко, будто головой в купальню. Спермой аж грудь заляпал.

Пока в себя приходил, зашуршали по полу мягкие носки, лязгнул кованый сундук, брякнула на пол доска, застучали фигуры. Когда Шэрхан глаза открыл, уже для игры все готово было и даже одеяло рядом сугробом мягким лежало.

— Дин Чиа языку научил? — спросил император, пешку белую как ни в чем не бывало беря.

Обтерся Шэрхан одеялом, другой стороной перевернул и закутался.

— Он, — сделал ход. — Хороший парень. Только говорит, не зовешь его к себе. Переживает.

Император задумчиво потеребил пешку.

— Он и Лиу Лин были подарком от князя И. Вернуть их здесь было некому, вот и оставил в гареме.

— Это я знаю. Не зовешь-то почему?

Поставил император фигурку. Сказал негромко:

— Вкус другой.

Шэрхан откровенности удивился, но пытать не стал, а то щеки императорские все еще горели.

— Народу много сменилось во дворце, — сказал, милостиво меняя тему. — Прислуги да стражников.

— Арестов много, — кивнул император. — Весь день на допросах провел. Да толку мало. Никто ничего не знает, хоть запытайся. Только и нашли, что девять трупов женских в колодце — настоящих танцовщиц из Ксен-Цы. А самозванки будто из воздуха возникли.

— Но ведь кто-то же их в зал пустил.

— Главный церемониймейстер отравился еще вчера. Виновным был или просто участи страшился уже не понять. Никаких улик не осталось.

— Да разве не те это танцовщицы, про которых императрица тогда тебе плешь проела?

— Они.

— Так не императрица ли…

— Жизнью Чжень Дана бы не рискнула. Она, конечно, кобра, но с головы наследника волоску не дала бы упасть. Да и Ю Луа она по-своему любит.

Шэрхан почесал подбородок.

— Хорошая у тебя дочка. Упертая. Неужто не хочешь ее наследницей?

— Не могу.

— Почему? Если молодец девчонка — и умная, и сердцем чуткая, и книжки правильные читает…

— Да кто ей, по-твоему, эти книжки подсовывает? Если не хотел бы я, чтобы моя дочь с оружием тренировалась, думаешь, смогла бы она хоть палку найти? Не в этом дело… В древних текстах…

— Да погоди ты с ними. Бабушка-то ее ведь правила?

Император потер лоб.

— Моя мать была женщиной с планами. Она отравила отца, чтобы стать императрицей. Много возмущений было, не пристало женщине на троне сидеть, но всех несогласных она уничтожила. Семьями вырезала. Кто остался — вздохнуть против ее воли боялся. Правила строго, но хорошо. Указы разумные издала, дороги новые построила, систему орошения наладила. Реформы везде провела, от дворца до последнего уезда. А все равно не смирились князья, объединились против нее. Няньку мою подкупили и подкараулили наш конвой, когда с инспекцией по деревням ехали, и убили. И ее, и брата старшего. На куски при мне разрезали. Меня согласились в живых оставить, потому что смог убедить, что все реформы отменю и свято древние тексты почитать буду.

— Сколько ж тебе было?

— Двенадцать. — Император помедлил. — Много времени прошло, а по сей день мне мои обещания припоминают. Вот и приходится все показушные традиции рьяно блюсти, чтобы настоящие перемены можно было исподтишка вводить. Любое новшество ведь против шерсти гладит. Круговую подотчетность ведомств пять лет вводил. Единую меру веса и денег по стране — десять. Чтобы чиновники при вступлении в должность экзамены сдавали до сих пор бьюсь. Все надеются, что спущу. Да у меня терпения много.

— Я заметил.

— Одна радость — в шахматы с тобой играть, — горько сказал император. — Повезло мне с тобой, Тигр. И не только потому что жизнь спас. — Поднял глаза и наклонился ближе: — Подарить тебе что-нибудь хочу. Скажи, чем порадовать? Коня хорошего? Драгоценности? Наряд новый?

Поостыла жалость. Вспомнилось гадливенькое, «Любит император покладистых. Будет тебя наряжать-напомаживать, часто в покои свои вызывать. И будешь ты у него самая любимая кошечка».

— Не нужны мне твои подарки. Лучше, позволь старику Вэю палку нефритовую в зад вставить.

— Прости, не смогу, — невесело улыбнулся император. — Он обо мне с детства заботится. Перед князьями в тот день за меня поручился. Ближе и нет никого. Так что пока поберегу.

Как же это жить, когда самый близкий человек — старикашка Вэй? Это как если бы у Шэрхана единственной родственной душой Сколопендра была. Печально.

Интересно, столкнись Вэй со Сколопендрой, спелись бы или глотки друг другу перерезали? Скорее, второе. Сколопендра женщина немолодая, но, по слухам, к любовным утехам не чуждая. На кой ей обрубыш?

Шэрхан поерзал на ковре, новое желание обдумывая.

— Тогда… имя свое скажи.

— Имя?

— Я поначалу думал, Лон Ченг Хуанди — это имя у тебя, а это кличка. Властитель-император сын дракона, верно? Но ведь не всегда тебя так звали.

— Потерялось мое имя после восхождения на трон. С двенадцати лет никто по нему не обращается. Нет силы в старом имени, стало неважным и незначимым. Принадлежит оно тому, кто смертей ещё не видел.

Зубы заговаривает. Не скажет. Пожал Шэрхан устало плечами:

— Да ты уж сам скажи тогда, что я могу пожелать. А то на все мои пожелания у тебя древние тексты имеются. Только ни цацки, ни шмотье мне не надобны. Не собачка комнатная.

Наклонился император, взял Шэрхана за бритый подбородок. Не так, как в прошлый раз. Нежно. Большим пальцем над верхней губой провел.

— Ну хочешь, отрасти свои усы. К чёрному дракону всех. Кто посмеет слово сказать… в масалу искрошу.

Рассмеялся Шэрхан, растянул губы под прикосновением. Присосался император взглядом к его улыбке. Посмотрел так истомленно, будто из последних сил сдерживался. Пальцем снова по губам провел. А потом вскочил и у окна встал, притворяясь, что жуть как его там что-то интересует.

Ах да, это же Шэрхану было милостиво позволено спустить, а сам бедолага так и остался с соглядатаем на стреме. Да неужто так хочется и так колется? Эх ты, император. Ну не можешь прямо сказать, так ты намекни, знак дай. А то кто вас разберёт? Сегодня хризантему императорскую раскрываешь, а завтра — фарш для тигров.