Казнить! Нельзя помиловать! (СИ) - Бочков Александр Петрович "Алекс" - Страница 19

— Вот скажи мне Михаил… — наконец то разомкнул свои уста, а проще говоря, заговорил через полчаса езды по неприметным улочкам Ленинграда, Алишер — зачем он застрелился — а? — спросил, наконец Хафизов, сидевший до этого молча и глядя отсутствующим взглядом в лобовое стекло… А меня то он Михаилом назвал…

— Наверное совесть замучила… — бросил равнодушно, не отрывая взгляда от дороги — хотя… — какая у таких может быть совесть? На вот — посмотри… — вытащил из внутреннего кармана куртки пару написанных Зальцманом листов и бросил их Алишеру на колени. Тот подхватил их и углубился в чтение. Прочитал, вскинул возмущённо голову:

— Так это он моего отца… — аж захлебнулся парень от переполнившего его возмущения! Я лишь пожал плечами:

— Не сам, конечно: ему нужно быть вне подозрений! Но по его просьбе, или намёку… Заставить такое сделать дурака, подлеца или жадину несложно. Стоит только намекнуть: я пойду на повышение, а ты на моё место, или: я на повышение и тебя за собой потяну… И всё!

— Сначала твой отец; потом сменный инженер; потом главный инженер… А следующий на очереди должен стать директор завода…

Прибывший наряд милиции, увидев такое "непотребство", да ещё и с номенклатурным работником — доложился начальству. Начальство приехало разбираться. А за ним и сотрудники НКВД подтянулись. И дело забрали себе… Очень удобное дело: на лицо явное самоубийство, но можно под него и подставить кого нужно…

Через два дня в Ленинградском отделе надзора и контроля зазвонил телефон… Из центрального аппарата запросили данные на осуждённого Хафизова с семьёй. Начальник отдела поставил в известность о звонке Начальника Ленинградского НКВД. А у того — бумаги Зальцмана о оговоре этого Хафизова, которые он положил, пока — себе в стол… А это — должностное преступление! И карательная машина НКВД завращалась как бешенная: следователь тут же начал пересмотр дела! Главк поставили в известность о признательном письме Зальцмана — из Москвы тут же последовал устный приказ: ускорить пересмотр дела с вынесением постановления о реабилитации! НКВД никого зря не сажает! Быстро было подготовлено решение коллегии о неверном приговоре… По месту отбытия наказания Хафизова старшего, его жены и дочери полетели грозные телефонограммы самого зама наркома товарища Бергмана! И на месте тут же взяли под козырёк — Слушаюсь!

Через два дня, утром — на привокзальную площадь Северного вокзала столицы заехала неброская чёрная "Эмка". Заехала и встала в ряд таких же автомашин. Из неё вылезли двое молодых парней. Постовой сержант направился было к стоящим парням, но остановился и пошёл в другом направлении. А более старший что то сказал щупловатому и тот направился, через зал ожидания, на перрон. Встал недалеко от входа в зал и замер. Через полчаса к перрону подошёл пассажирский поезд Архангельск — Москва… Из вагонов начали выходить пассажиры; шум, гам; улыбки и радостные возгласы встречающих… Из плацкартного вагона вышла бедно одетая пожилая женщина; растерянно повела головой по сторонам. Рядом с ней встал сержант НКВД. Достал из планшета конверт; молча сунул ей в руки и направился в зал ожидания. А женщина осталась стоять на перроне. В руках — почтовый конверт; у ног — тощая котомка… Парень, стоявший до этого столбом и оглядывающий приехавших, неуверенно двинулся к женщине…

— Наиля?… — растерянно произнёс он. Женщина неверяще посмотрела на парня и судорожно вскрикнула:

— Алишер! И заплакала навзрыд! Парень рванулся к женщине; обнял её и тоже заплакал… Конверт выпал из рук женщины и упал на мёрзлый бетон. Крутившийся, невдалеке, мелкий шкет рванулся к стоящей паре, но словно какая то сила отшвырнула его в сторону: зло, безжалостно! Парень пришёл в себя; подхватил с грязного перрона конверт и повёл женщину через зал на площадь, обняв за плечи…

Я смотрел, как к машине подходит Хафизов с пожилой женщиной… Не может быть?! Сестре Алишера, когда её забрали в НКВД, было на два года больше, чем младшему брату. А тут к машине подходит женщина лет тридцати пяти — сорока! Побила её, однако, жизнь…

Усадил Хафизовых на заднее сидение и повёз к себе в квартиру… А куда ещё? Привёз; сестру отправил в ванную… Прохожу мимо — слышу плач… Потянул дверь — открыто… На порёбрике ванны сидит одетая Наиля и тихонечко плачет. А за спиной уже сопит Алишер…

— Наиля — ты чего… — спросил я. Она подняла полные слёз глаза:

— Я… Я… Я не верю, что всё…, всё это правда… Кажется сейчас сюда зайдет охрана… и уведёт меня… обратно в барак… — сквозь всхлипы, выдавливала она из себя слова, жутко звучащие в чистой городской квартире… Подошёл, погладил её по грубым, давно не видавшим хорошего мыла, волосам… Она схватила мою руку, прижалась к ней щекой и зарыдала: громко, навзрыд! А я стоял и молча гладил её… Наконец она успокоилась. Попробовал воду — остыла уже… Слил немного и напустил горячей. Сказал властно: Давай быстрее раздевайся и в ванну! И волосы помой с мылом, а то они у тебя жёсткие и грубые… Загнал Алишера на кухню — варить курицу. Сестре нужно будет сначала бульончика попить, да курочки варёной немного поесть. Пусть желудок привыкает… А сам начал готовить еду нам с Алишером…

Внезапно из ванной донёсся странный шум; всхлипы, сдавленные вскрики… Метнулся; рванул ручку двери! Знакомая картина: девушка барахтается в ванной: то скроется в воде с головой, то вынырнув хватается за бортики и, оскользнувшись — падает снова в воду. Да с головой! И смех и грех! Видимо разморило бедняжку и заснула. А ванна большая — для неё… Вот и соскользнула в воду, да потеряла ориентировку со страху! Видел я такое пару раз: пьяный нырнул, да и не прогнулся в спине, чтобы вынырнуть по инерции и стал грести руками. И уходить всё глубже и глубже! Пока я добежал, да пока нырнул за ним — он уже и нахлебался вдоволь, да ко дну пошёл… Ну — вытащил, да откачал по всем правилам. И что? Через пол часа он, с дружками снова пил — за спасённого утопленника… Хорошо хоть нырять больше не стали… Подскочил; подхватил полу захлебнувшуюся даму подмышки и выдернул из воды! Поставил на ноги — кашляющую, сипящую, голую… И вышел из ванной: картина полу утопленница была не самая красивая: всклоченные комки запутавшихся волос; посиневшее лицо…

Через полчаса Наиля вышла из ванной. Закутанная в мой мужской халат; смущённая до невозможности, но с вымытыми до блеска волосами… Ну… — после того, как помылась — даже помолодела слегка, но всё равно — за столом, перед нами, сидела пожилая женщина, а не молодая девушка… Поужинали: она — бульончиком с серым хлебом, да мясца куриного чуток, а мы — как положено мужчинам — основательно.

— Так — Наиля… — бросил я властно — давай в спальню… Алишер — повернулся к брату — приберись тут и в спальню не входи, пока я не выйду… В глазах у парня мелькнуло что то такое — ну и пусть… Зашли в спальню — я закрыл плотно дверь.

— Раздевайся и ложись на кровать… — сказал негромко. Наиля молча, послушно сняла халат; аккуратно положила его на стул возле кровати. Легла и раздвинула ноги. Привычно, равнодушно… М…да… Присел рядом; положил ладонь на живот. Наиля молча смотрела в потолок…

— Закрой глаза и ничего не бойся… — произнёс спокойно, уверенно. И коснувшись второй рукой головы послал мысленный приказ — спи… Провозился почти час — вымотался, словно один разгрузил 64 х тонный вагон с картошкой! Устал — как собака, но остался доволен собой: это неописуемое ощущение восторга, когда из под твоей руки, медленно наползающей на старую сморщенную кожу телу, выходит кожа свежая, молодая! Пожилая женщина, лежащая на кровати, теперь выглядела намного моложе — лет на 24–25. До её прежнего возраста я её доводить не стал — подозрительно! А так — через годик восстановится сама. Наконец закончил восстановительную процедуру, вышел из спальни. Алишер, сидевший истуканом на стуле — вскочил.

— Алиш… — не в службу, а в дружбу — организуй поесть. Да побольше

Парень метнулся на кухню. Я поплёлся за ним. Молча сел; молча начал неторопливо есть: с трудом хватало сил, чтобы донести кусок до рта… Набил живот — откинулся довольно. Всё так же молча остался сидеть за столом — переваривать, пищу, как удав… Так прошло с полчаса, но Хафизов тоже держал марку — ни о чём не расспрашивал. Тут — нарушив тишину, из спальни раздался громкий девичий плач…