Когда завтра настанет вновь (СИ) - Сафонова Евгения - Страница 63

Фейри долго стоит на месте. Не в силах заставить себя приблизиться — и не в силах уйти.

Падает на колени там же, где и стоял, прямо на кучу веток под ногами.

— Нет, — с его губ срывается стон. — Нет. Только не это. Я… не хотел, я не думал…

Листья буков отвечают ему глухим насмешливым шелестом, словно интересуясь, перед кем он сейчас оправдывается.

Он закрывает глаза и опускает голову, и длинные серебряные волосы скрывают его лицо. Он долго сидит так, и только висельница на дереве составляет ему компанию.

Затем медленно, не поднимая головы, встаёт.

— Моя клятва в силе. — Коул сжимает руки в кулаки: до врезавшихся в кожу ногтей, до побледневших костяшек тонких пальцев. — Ты хотела никогда меня не встречать… значит, не встретишь.

И когда он, не оглядываясь, уходит, стеклянные шарики широко распахнутых сизых глаз провожают его навеки застывшим взглядом.

— НЫНЕШНЕЕ ВРЕМЯ ~

Я долго всматривалась в узкое бледное лицо фейри.

Нет. То, что он сказал, было слишком невероятным для правды. Перемещаться во времени невозможно. Никому это не удалось, хотя изучавших вопрос и пытавшихся было множество; и о том, чтобы такое практиковали высшие фейри, я тоже не слышала.

Этого не может быть.

Как и твари, похожей на фомора, но им не являющейся.

— Вернуться… в прошлое? Изменить… — оттолкнув его, я попятилась. — Что ты несёшь?

На губах фейри стыл призрак улыбки.

— Три недели назад нам с тобой суждено было встретиться. И мы встретились — в той реальности, которой уже не существует. Я был молод: семнадцать лет, сущий ребёнок по нашим меркам… Я выбрался в Харлер, хотел посмотреть, как живут люди и низшие фейри. Я вышел из прорехи между мирами, которая открывалась на холме рядом с Динэ. В той реальности ты и в семнадцать жила там, не в Мойлейце. — Он отвернулся; фейри больше не шептал, но говорил так тихо, что Питер даже не шевельнулся во сне. — Я долго не решался идти в город. И пока я колебался, в лес рядом с холмом забрела ты, и ты пела ту песню, которую твоя мать наверняка узнала от твоего отца. Нашу песню. Ты так не походила на людей, какими я их себе представлял — грубых, приземлённых… ты была похожа на одну из нас, и в то же время — совершенно иной. И этого мне хватило, чтобы влюбиться.

Я не сводила взгляд с его макушки. Будто надеялась сквозь серебряные пряди увидеть его мысли и убедиться, что он не врёт.

— Я проследовал за тобой в город. Я напросился гостем в твой дом и очаровал тебя. А потом предложил уйти со мной на Эмайн. Ты не захотела, и я похитил тебя, — он говорил негромко, неторопливо и абсолютно безучастно, будто рассказывал историю, не имевшую к нам никакого отношения. — Я уволок тебя в прореху силой. Заточил в один из замков, принадлежавших моему роду, и держал там месяц. А когда понял, что ты никогда не смиришься со своей участью, вернул тебя обратно в Харлер. Но, как ты знаешь, время в наших мирах идёт по-разному, и за тот месяц, что ты томилась в моём облачном замке, в Харлере миновало восемьдесят лет. Твоя мать умерла от горя, потеряв дочь. Твой брат стал премьер-министром и устроил геноцид фейри. Он знал, что ты пропала из-за меня, и возненавидел таких, как я, и всех, кто хоть немного похож на меня. Низших фейри в том числе. В конце концов его убили, и в людской памяти он остался кровожадным ублюдком. И когда ты узнала обо всём этом, ты покончила с собой, напоследок пожелав, чтобы мы никогда не встречались.

Я судорожно прижала ладони к вискам, — надеясь хоть как-то упорядочить мысли, от всего услышанного почти доходившие до точки кипения.

— Эш… стал премьер-министром?

Мне хотелось спросить не только это. Но это почему-то вырвалось в первую очередь.

Странно: это было далеко не самое поражающее заявление из всех, что я сейчас услышала.

— Да. Ты же всегда знала, что он далеко пойдёт, верно? — фейри издал сухой смешок. — Прежде, чем ты умерла, я успел дать тебе клятву. Что сделаю всё, чтобы искупить свою вину. И там же, у того дерева, на котором ты повесилась, я понял, что должен сделать.

«Повесилась»…

Картинка из сна — с висельницей в лесу — всплыла перед глазами так чётко и ясно, будто я увидела её только что.

Значит, это был не сон?..

— В нашем мире давно задумывались об одной странности, — продолжил фейри. Я не видела его глаз, но предполагала, что он смотрит на свет, горящий в коридоре. — Если один из нас уйдёт в Харлер, а потом вернётся обратно на Эмайн — он всегда попадёт в тот же самый день, в ту же самую минуту, в какую покинул родной край. Однако если он тут же попытается вновь попасть в Харлер, результат будет непредсказуем. С момента его ухода там может пройти день, а могут миновать года… однако на Эмайн мы всякий раз возвращаемся ровно тогда же, когда и ушли. И некоторые из нас предполагали, что в прорехе мы преодолеваем не только пространство, но и время. Что время — просто ещё одно измерение, которое разделяет Эмайн и Харлер. Измерение, через которое мы проходим, делая шаг в открытую дверь между мирами.

Объяснения учителей всплыли в памяти сами собой.

«Прорехи суть искажения пространства, которые помогают сократить путь от одного места до другого через иные измерения, — ещё на первом курсе вещал нам старенький мастер, преподававший курс пространственных перемещений, демонстрируя этот тезис наглядно: наметив на бумажном листке две точки подальше друг от друга, а затем складывая лист так, чтобы одна точка соприкоснулась с другой. — Но искажение пространства чаще всего влечёт за собой искажение времени…»

— Сторонники этой теории думали, что живущие на Эмайн умеют повелевать не только пространством — умение, которое позволяет нам открывать прорехи, — но и временем. К сожалению, неосознанно. Однако это — причина, по которой мы всегда возвращаемся домой в тот самый миг, в который нужно. — Фейри немного повернул голову, так, что мне стал виден его тонкий, словно росчерк карандашом, профиль. — И тогда я подумал… если мы умеем управлять временем… значит, мы можем попасть в нужный нам день не только при возвращении в Эмайн, но и при уходе с него. И если мы можем попасть в любой нужный нам день в настоящем, то, скорее всего, можем попасть даже в тот день, который находится в прошлом.

Я слушала, порой понимая, что забываю вдыхать.

И понимала: то, что он говорит, невероятно и одновременно — логично.

— Я стал экспериментировать. Я снова и снова перемещался в Харлер, пытаясь обрести контроль над своими способностями, стараясь попасть в нужное мне время. Сперва — только в настоящее. Это оказалось не так сложно, как я думал. Человеческим магам подобное хорошо знакомо… нужна лишь некоторая сноровка и высочайшая концентрация. Сначала разрыв между моими визитами составлял годы. Потом годы обратились в месяцы, месяцы — в часы. И когда я понял, что могу попасть в Харлер ровно в ту самую минуту, в какую я оставил его в предыдущий раз, я решил, что время пришло. Я попробовал вернуться не в ту же минуту, а в прошлую. Всего-навсего минуту. — Он помолчал. — Это была моя последняя прижизненная ошибка.

Сквозь полупрозрачное тело фейри я видела стены в коридоре, сиреневые, как его глаза.

— Что произошло? — тихо спросила я, когда молчание затянулось.

— Я шагнул в прореху, но не вышел по ту сторону. Я затерялся во времени. Вне времени. И тогда я понял, почему время в наших мирах течёт по-разному. — Фейри поднял руку, положив тонкие пальцы на дверной косяк. — Представь себе огромное пространство, белое, как лист бумаги. Бесконечное. Пустое. Там, где я очутился, это белое пространство заменяло небо, и время оказалось внизу, под моими ногами, похожее на разноцветный океан. Бескрайний океан, состоящий из человеческих судеб… океан времени Харлера. А где-то безумно далеко простирался другой океан — время Эмайна; и океаны никогда не смешиваются, даже не касаются друг друга, и у каждого своя скорость течения… И когда кто-то попадает в другой мир, он рождает в нём новый поток своей жизни, а не продолжает тот, что был прежде. — Он неторопливо перебрал пальцами по дереву косяка, словно касался невидимых струн. — Делая шаг сквозь прореху, мы даже не замечаем, как попадаем из одного океана в другой. Попытавшись очутиться в прошлом, я вынырнул из времени Эмайна, но не смог попасть во время Харлера. И застрял в безвременье.