Этот дурак (СИ) - Мелевич Яна - Страница 14

— Мы встречались три года.

Ох, ты ж мать твою размать. Откровения, которые мне сейчас точно не нужны. Но послушно жду, откидываясь обратно на сидение, все еще держа руку на ручке. Будто за спасительный плот хватаюсь в попытке оставить себе возможность единственного выхода.

Жду продолжения. Вопреки ноющему бабострадальному чувству испытываю любопытство, тихонько шмыгая носом.

— Мечтали поступить в один университет. Я изучать химию, она — стать учителем литературы и русского языка, — продолжает Кришевский, рассеянно глядя перед собой, словно забыв, где он и с кем. — А затем в выпускном классе к нам пришел новый физрук.

Вздрагиваю, понимая, что сейчас, наконец, узнаю причину, по которой многие так боятся Яна. Зачем избил учителя, почему расстался с девушкой, отчего Глеб так ненавидит его. Выжидающе замираю, убрав руку, положив на колени.

— Он мне сразу не понравился, — кривится, будто от зубной боли. — Больно скользкий, но других устраивало. Всем улыбался. Парни от него в восторге были. Столько игр, идей, спортивных соревнований. Свиридова натаскал, помог получить стипендию здесь благодаря удачно выигранному матчу.

Жду, не знаю, чего жду. И то, что слышу, хотела бы никогда не знать.

— Вот только одна у него была плохая привычка, — Ян сжимает пальцы на руле, от злости, словно опять вспоминает те минуты. — Любил девочек помоложе. Особенно школьниц. Слухи ходили, что за это с прошлого места работы поперли, да только никто ничего не подтвердил. У девочек как раз учительница заболела, а у Ольги много пропусков из-за соревнований. Он сказал — нужно наверстать. Сдать нормативы после уроков.

Меня тошнит. Я знаю, что дальше, пусть даже он ничего не говорит, замолк, продолжая смотреть в никуда. Такие вещи кажутся нереальными, пока ты с ними не столкнешься напрямую. Или кто-то из твоих близких.

И за попытку защитить родного человека не могу осуждать Кришевского.

— Почему расстались? — тихо спрашиваю, разглядывая собственные пальцы. Едва слышимая усмешка слышится рядом.

— Она и так боялась афишировать наши отношения, потому что ее родители не хотели, чтобы их дочь встречалась с «этим хулиганом». А после произошедшего вовсе не пожелала вспоминать ничего. Предпочла сделать вид, что ничего не было.

— То есть никто не знает? — изумляюсь, поворачиваясь к нему всем корпусом, встречаясь взглядом с желтыми глазами наполненными злостью. И чем? Обидой, наверное.

— Знает. Узкий круг, — равнодушно ответил Кришевский, отворачиваясь. — Мама моя чуть дух из директора не выбила, когда он пытался все замять. Да если бы знали, ничего не изменилось бы. Для всех и всюду — Ян Кришевский неулыбчивый злобный парень, не желающий участвовать в школьной жизни. Это нормально, меня устраивало. Даже сейчас вполне хорошо.

Я не могу понять Ольгу, возможно, потому что никогда не была на ее месте. Точнее была, понимаю, какого жить под давлением. В каком-то смысле у нас есть что-то общее, пусть во многом наши жизни различны. Поступила бы я также с парнем, который рискнул всем, встав на мою защиту?

Не знаю. И надеюсь, никогда не узнать. Хочется верить, что не позволила бы встать между нами плохим воспоминаниям.

Снова разглядываю унылый серый пейзаж, задумчиво вдыхая аромат хвои от ароматизатора для машин. Теперь понятно, почему от Яна всегда пахнет хвойными лесами. В голову приходит неожиданная мысль, которую я, как та мартышка из мультика «думаю». Снова поворачиваюсь к Яну, произнеся нечто неожиданное, для нас двоих:

— Слышь, а дай покататься на машине?

Спустя пару часов выжимаю до пола педаль газа, лета по пустой трассе. В салоне долбит Скриптонит, ору, как ненормальная, выкручивая баранку. Ей-Богу, зря вот папа отказался финансировать мое обучение на права. Я ж прирожденный водитель. От Бога прям. Автомобиль почти над землей летит, никаких выемок да колдобин на скорости под двести не чувствуется. И чего папка мой верещал так каждый раз, когда мы с ним выезжали учиться? Нормально же все.

— Не забирай меня с пати, не забирай меня спать, нет, не запирай меня в хате. Все кричат: МЫ ЗАЕ… да и, как на вокзале, грязь… да, мы как-то раз зареклись, что я хочу все послать, Не забирай меня спать.

Яху-у, никаких ограниченный, только полная свобода. Поворачиваю голову к Яну, улыбаясь широко, дабы радостью с ним поделится, а на меня зеленое чудище большими глазами смотрит, в ужасе в ремень безопасности вцепившись. Нервный какой, вы поглядите. Уже не такой крутой и смелый.

— У-у-убери ногу с газа! — истошно орет так, словно у него жизнь перед глазами проносится. Хочу ответить, как он возопил так, что сама чуть не оглохла:

— Камаз!!!

Выкручиваю руль, обгоняя махину. Кажется, ошарашенный водила проводил нас взглядом. Но на такой скорости, я уже ни в чем не уверена. Не могу остановиться, в крови играет музыка, в голове пустота. Только вперед, только дорога впереди!

— О Господи, меня тошнит. Коала, если останемся живы, вручу тебе грамоту. Господи, где я так согрешил?! Остановись, я знаю, ты не хочешь нас убивать, — умоляюще стонет, вжимаясь в кресло пассажира, краем глаза замечая, как я скорости переключаю.

— Не ссы, демон, — радостно кричу, хохоча, — Усе норм, в крайнем случае, нас размажет, так ты ж ничего не почувствуешь!

Паркуюсь с разворота прямо у бензоколонки Роснефть под вытянувшиеся лица дремлющих работников. Один едва кепку форменную не уронил, другой что-то крикнув, бросился в помещение здания с небольшим магазинчиком, странно прикрывая штаны своего комбинезона сзади. Минута на то, чтобы выдохнуть, прокручивая в голове пережитые ощущения. Скриптонит продолжает орать, а вот демон вываливается наружу, стоит только очнуться, поняв, что мы тормознулись.

— Эй, правда, круто? — радостно интересуюсь у него, делая музыку тише, поворачивая голову. — Рогатый, алё, ты жив?

— Земля-а-а-а-а, — падает на колени этот идиот, воздевая руки к небесам. — Спасибо Господи!

Пфф, нет, ну что за дурак?

Акт 9 — О бэд боях, мамах и морковных маффинах

Ходить с Марией Игнатовной в магазин, будто стать героиней книг Софи Кинселы «Шопоголик». Мама моя, а именно она у нас Мария Игнатовна, женщина обожающая тратить. Туфли, платья, шарфики, очки, сумочки — все, что пылится по шкафам или раздается бедным родственникам. Чаще всего, оседает у меня сто двадцатой кофточкой, которую ни в жизнь не надену.

— Дочь моя, — отрываю взор от смартфона, разглядывая маму в летнем сарафане. На дворе минуса, близится ноябрь, а она на себя шифоновое недоразумение натянула, перед зеркалом крутясь.

— Мамуль, — оглядываю свой джинсовый комбинезон, а в расстегнутом пуховике розовый свитер с котятами виднеется. На ногах демисезонные ботинки и перчатки на резинке. — Мы точно родственники?

Задумчивый взгляд темно-карих глаз, сморщенный носик на миловидном моложавом личике. Нет, я даже забеспокоилась! Вдруг, правда, не родня?

- Моя, точно говорю. Как сейчас помню: принесли тебя страшненькую, крикливую, тощую и лысую, — вздыхает, глаза закатывая, складывая ладони вместе и поднося к щеке. — Вот по крику тебя узнавала.

Возмущенно фыркаю в ответ, задирая нос.

— Разве можно так про своего ребенка?!

— Конечно, тем более в эволюционировавшей версии взрослого человека ты мне больше по душе, — хмыкает, с ног до головы оглядывая, хмуря идеальный брови. — Опять вырядилась как пацанка. Сколько раз говорила: девушка должна быть женственной!

— Мам, я учусь с ботанами, которые девушек видели исключительно в 2D формате на экране монитора. А Женя с Аркашей вообще не считаются. Для кого выряжаться-то? — отвечаю независимо, в очередной раз, поглядывая на смартфон. Ничего поделать не могу, там сейчас полжизни у всех, кто младше тридцати пяти. А порой и старше. Вероничка шлет приколы, Женька жалуется на очередную лабораторную, Аркашка стикерами чат засоряет группы нашей. Кто-то у кого-то спрашивает свой вариант работы, некоторые уточняют расписание. Жизнь кипит, тут мама с нравоучениями своими.