Еврейские народные сказки
(Предания, былички, рассказы, анекдоты, собранные Е.С. Райзе) - Райзе Ефим Самойлович - Страница 19

Около полуночи Нахман вышел ненадолго во двор, и тут вдруг к нему подошел его покойный друг. Жених вначале было испугался, но вскоре стал отвечать на расспросы покойника, рассказал ему, что завтра утром у него свадьба. Покойник вместо поздравлений стал звать Нахмана к себе, чтобы показать, как он живет. Но жених о том и слышать не хотел, дескать, ему пора спать, а то завтра вставать на рассвете. Но покойный друг так просил, так настаивал, пускай зайдет всего, мол, минут на двадцать, что жених согласился. Пришли они в очень красивый дом, весь обставленный красивой мебелью. Видит жених, на круглом столе лежит том Гемары. Спрашивает покойник жениха:

— Давай, дорогой мой, посостязаемся, кто лучше помнит то, что мы изучали в юности. Ты, верно, успел уже все позабыть?

Это задело Нахмана за живое, он сел к столу и завел с покойным другом дискуссию на ученую тему.

Вдруг Нахману показалось, что они спорят уже больше часа. Он поднялся и стал прощаться с товарищем, но тот все не отпускал его, продолжал спорить по поводу галахи, которую они только что обсуждали.

Наконец жених попрощался и вышел на улицу. Прошел несколько улиц, пришел на свою, подошел к дому — что за диво: вместо знакомого приземистого дома, из которого он вышел час тому назад, стоит другой дом, а в доме совсем другие комнаты, другая мебель и совсем другие люди. Никто не может сказать, где живет его тесть. Видит он: люди только смеются над его словами, а одежда у них совсем не такая, как у него, на его же одежду прохожие косятся с удивлением. В недоумении побрел растерянный жених среди незнакомых ему людей, стал их спрашивать о своих близких, а их никто не знает.

Но вот в одном доме он наткнулся на старика, которому было сто двадцать лет. Старик стал вспоминать историю, которую слыхал в детстве, историю о том, как у соседа сто пятьдесят лет тому назад вышел ночью накануне свадьбы из дома жених и обратно не вернулся.

Тут жених понял, что один час на том свете равен ста пятидесяти годам на этом. От горя жених тут же поседел и стал молиться, прося смерти у Бога. В тот же день он умер.

Эта история записана в старом шаргородском пинкасе.

В Виннице рассказывали про то, как некоего Мойше-Аншела утащили черти.

Это было в три часа ночи. Слышит Мойше-Аншел: кто-то возится на улице у окна. Вышел в одном исподнем и тут же почувствовал, что подхватили его на воздух и понесли. Мойше-Аншел так испугался, что даже не мог кричать. Всю ночь его кружили в воздухе, поднимали вверх-вниз, таскали вправо-влево. Вдруг закукарекал петух. Упал Мойше-Аншел и видит, что он за рекой на лугу. Тут он заметил знакомого мужика. Закричал, подозвал его и попросил принести ему из дома одежду.

Придя домой, Мойше-Аншел рассказал эту историю, дескать, очень ему посчастливилось. Если бы петух закукарекал на десять минут раньше, черти, перелетая с ним через Южный Буг, выпустили бы его как раз над рекой, над самым глубоким местом.

По случаю чудесного избавления Мойше-Аншел прочел молитву, которую читает тот, кто избежал опасности.

Еврей-купец ехал полями в соседнее село, вез много разных товаров. Вдруг видит: лежит на дороге полный мешок. Сошел еврей с подводы, развязал мешок, а в нем куски чего-то белого — не то глыбы соли, не то головки сахара.

Обрадовался купец и взвалил мешок на подводу. По дороге взяло его любопытство: что там в мешке? Если соль — не велика прибыль, если же сахар — то это большие деньги. Не утерпел купец, снова развязал мешок и лизнул находку. Но как только лизнул, из мешка выскочил бесенок и с криком: «Ты меня лизал в задницу» — испарился в воздухе.

Один балагола как-то утром заметил, что конь его потный, вялый, не ест, не пьет, изо рта течет белая пена. Наверное, заболел конь. Посоветовался балагола со знакомыми мужиками, а они ему и говорят:

— Не иначе как черти балуются ночью с твоим конем.

И порешили они в одну из ночей подстеречь чертей, чтобы подсмотреть, что делается с конем. Вырезали они в стене конюшни отверстие и стали в полночь смотреть, поставив около себя прикрытые фонари.

Вдруг видят: появился в конюшне человечек, на нем справное платье и модный котелок. В мгновение ока человечек очутился на коне и давай погонять его, заставляя скакать на месте чем дальше, тем быстрее, так что конь от усталости захрипел и пена пошла у него изо рта. Тут балагола и мужики открыли дверь конюшни и вошли с фонарями. Черта не стало, а конь стоит, дрожа мелкой дрожью, весь в поту.

С тех пор черти больше не трогали коня у того балаголы.

Отправился еврей-перекупщик в деревню гусей покупать.

Идет он довольный, напевает, предвкушая хороший барыш.

Вдруг видит: лежит на дороге связанный жирный индюк. Еврей подошел к индюку, хотел поднять, а индюк оказался таким тяжелым, что поднял его еврей с большим трудом. Поднял и пошел своей дорогой.

Идет еврей, идет и чувствует — что такое? Индюк становится все тяжелее и тяжелее. Стало невмоготу ему нести индюка. Крепится еврей: бросить-то индюка жалко. Так он нес его, нес, пока наконец все же не бросил. Упал индюк на землю и превратился в камень.

Тут только еврей понял, что это был не индюк, а нечистая сила.

Авремл Валивкер, а был он тогда еще очень молод — холостой парень, возвращался лунной зимней ночью из соседнего имения в город, к своему хозяину, у которого он служил кассиром. Завернувшись в тулуп и опершись о задок саней, наш Авремл маленько вздремнул, да так сладко, как никогда ему еще не спалось. Вдруг он слышит сквозь сон чей-то умоляющий голос. Лошадь встала, и он проснулся. И вот видит Авремл уже наяву, что возле саней стоит дряхлая старушка крестьянка, худая, сгорбленная, с котомкой за спиной. Дрожит вся, как в лихорадке, и еле держится на ногах от старости, усталости и холода. Мороз был и впрямь сильный. Узнав от молодого человека, что им по пути, старушка стала умолять подвезти ее. Как, в самом деле, отказать такой старой старушке, да еще беспомощной? Однако время за полночь, деревни поблизости не видать, а кругом дремучий лес, и кто его знает, с кем тут имеешь дело? — промелькнуло в голове нашего Авремла. Уж не ведьма ли это? Но старушка так просила-умоляла, что добрый парень сжалился. Усадил он в сани дрожащую от холода старушку, накрыл ее попоной, поверх набросил рогожку, выгреб из передка сено на ноги. Но как-то жутко стало ему сидеть с нею рядом, и вот он хлестнул лошадь, и сани полетели, точно стрела, пущенная из туго натянутого лука. Едут, едут, обернулся Авремл к своей спутнице и видит, какая-то таинственная улыбка играет на ее губах, а глаза-то, глаза горят, словно уголья! Странно ему это показалось. И еще сильнее хлестнул он лошадь, еще быстрее помчались сани. Случайно он посмотрел в сторону, на снег, — и что же это такое, наконец? Тень старухи бежит впереди саней, становясь с каждой секундой все больше и больше, растет, словно на дрожжах. В страхе он снова оборачивается к старушке, а старушки нет — и след простыл. Вместо нее сидит молодая крестьянская баба, нарядно одетая, с длинными распущенными волосами, белолицая — писаная красавица! Присмотрелся, а она рисует какие-то круги в воздухе, как бы манит кого-то к себе, и что-то нашептывает. Чтобы освободиться от непрошеной гостьи, он давай стегать кнутом молодуху, а она только улыбается, скалит белые зубы и протягивает к нему голые руки, точно хочет увлечь в свои объятья, прельстить своей красой. Тут наш Авремл не на шутку испугался: не дай Бог соблазниться подобной бабою — не отпустится этот грех на том свете, душа так и пойдет в преисподнюю. Задрожал Авремл от страха и ярости и изо всей силы закричал: «Шма Исроэл!» Глядь, молодуха как бешеная соскочила с саней, и ее не стало, словно сквозь землю провалилась.