Дом последней надежды - Демина Карина - Страница 39

Молчание.

И каждый думает о своем. Мацухито боится. Она вообще боится перемен, потому что всякий раз жизнь ее становилась хуже.

Шину сомневается.

Араши, напротив, очевидно рада, едва ли не счастлива.

Юкико привычно ждет, что же решат старшие. А Кэед… Кэед вовсе не выглядит довольной, и я даже знаю почему. И знаю, как решить эту проблему.

— Эти деньги принадлежат не мне, но каждой из нас. И пусть пока я не могу раздать их… это было бы неразумно, поскольку тогда мы останемся без дома.

Слегка наклоненная голова.

Глаза прикрыты. На губах улыбка… и веснушки ее ничуть не портят.

— Но вот то, что касается лавки…

…несуществующей пока лавки…

— …вот товар, — я выложила на стол мятый платок. — Вот цена…

Три монеты из груды золота.

— Одна — на нужды дома, — я отложила ее в сторону. — Другая — на содержание лавки… пошлины, налоги, чиновников…

Шину кивнула, подтверждая, что торговля — дело непростое.

— Третья — мастерице, которая создала товар… — Я протянула монету Кэед. — И что она будет делать с этими деньгами, меня не касается. Закопает, потратит, подарит духам… чем выше стоимость товара, тем больше получает мастерица…

Ответом мне было молчание.

Кажется, идея, что за труд можно получать деньги, оказалась чересчур революционной.

Они не поверили.

Я видела сомнение в глазах Кэед. И неодобрение Шину, которая в глубине души держалась за треклятые традиции, пусть и привели они ее в этот всеми богами заброшенный дом. Растерянность Юкико, потому что старшие вели себя неправильно… Почти сокровенный ужас Мацухито.

Если бы я приказала, о да, приказ был бы выполнен, пусть и с разной степенью старательности, но я предложила то, чему в местном обществе аналогов не имелось. То есть мужчины, конечно, даром не работали, и даже последний крестьянин имел какую-никакую прибыль со своего надела, пусть даже заключалась она в паре мешков риса.

Были ремесленники.

И торговцы.

Воины, которых кормили мечи и верность. Были чиновники в великом множестве, и даже последний из них был богаче многих обычных горожан… рыбаки и охотники.

Учителя.

Колдуны-исиго.

Мужчины.

А женщины… женщины не существуют сами по себе, а если и случается подобное, то… это противно воле богов. Я видела их мысли столь же явно, как если бы читала их.

— Все будет хорошо… — Я протянула монету Юкико. И следующую — Мацухито.

Люди быстро привыкают к деньгам, стоит лишь попробовать. Так пусть же…

— Нам в жизни разрешения не получить, — пробормотала Шину, но монету все-таки приняла.

Нам? Возможно… А вот тьерингам… Если они и вправду собирались основаться здесь надолго, то почему бы нам не продолжить столь выгодное сотрудничество?

Себе я тоже взяла золотой, надеясь, что его хватит: пора было встретиться с колдуном.

ГЛАВА 19

А было так. Одна женщина, чье имя боги не сохранили, ибо в мире и без того существует изрядно ненужных вещей, была чересчур любопытна.

Она подслушивала. Мужа. Детей в простых их разговорах. Мужнину родню, с которой жить случилось… птиц — и тех, не зная их языка, но все же подозревая, что шепчутся они о недозволенном.

Она подсматривала. В щелку. В дырку, которую проковыряла в ширме… и другую, сделанную в заборе. Ее любопытство было столь велико, что на руках ее отросли когти, способные пробить не только дерево. А уши сделались столь велики, что днем женщине приходилось прятать их в волосах. Но это ее не слишком печалило. А вот необходимость спать ввергала в тоску, ибо подозревала она, что самые интересные беседы ведутся именно тогда, когда тело ее отдыхает.

Долго мучилась бедняжка, пока не решилась отправиться к исиго-колдуну, жившему на окраине города. Дом его, сложенный сороками из рыбьих костей, был высок и крепок, ибо стены исиго скрепил слюной морских рыб и собственною силой.

На крыше сидел каменный дракон.

Во дворе росла черная трава. Деревья же, напротив, были белы, что кости. Семью семь черепов смотрели на женщину горящими глазами. Но не убоялась она, столь велика была ее нужда. И даже когда исиго вышел посмотреть, кто же посмел потревожить покой его, не убежала, хотя был он страшен, что демон-ону. Кривое лицо. Глаза, что угли, горят. Желтые зубы торчат изо рта…

— Что привело тебя ко мне, красавица? — спросил он, выдохнув изо рта зеленое облако.

И, преодолев ужас, рассказала женщина о своей беде.

Рассмеялся колдун.

— Ты и вправду этого хочешь? — спросил он. — И не боишься?

Она боялась, но любопытство… Что творится за высокой стеной соседей ночью? И вправду ли бьет он молодую супругу или только бранится? И не одни ведь соседи. За каждым забором иная жизнь, такая близкая и такая недоступная.

— Хорошо, — ответил исиго. — Будет по-твоему…

И дал женщине синюю склянку.

— Выпей. Но ко мне потом не приходи…

Выпила она горькое зелье и легла спать. Но стоило ей закрыть глаза, как силы покинули тело, зато шея стала расти. Она вытягивалась и вытягивалась, сделавшись длинной, что змея, и длиннее змеи. И на шее этой спелым плодом покачивалась голова. Развернулись огромные уши, раскрылись совиные глаза… уж теперь-то ничто не скроется от них.

Так появился первый рокуроккуби.

К чему это я?

К тому, что с колдунами надо быть осторожной. Чувство юмора у них явно своеобразно.

Этот обитал не на окраине, и дом его, пусть и окруженный забором, был обыкновенен. Ни черной травы, ни черепов с горящими глазами, что, впрочем, только к лучшему. Нервы у меня все-таки уже не те…

Встретила меня сгорбленная старуха с фонарем в руке.

День.

Солнечный, к слову… а у нее фонарь. И старуха им качает, что кадилом, но огонек в стеклянной банке горит ровно.

Спрашивать она меня ни о чем не стала, но провела на террасу, где, подогнув ноги, сидел мужчина. Почему-то мне колдун представлялся этаким умудренным сединой старцем, а этот был вызывающе молод. И весьма симпатичен. По местным меркам. Круглое лицо. Узкие глаза. Уши оттопыренные, и из левого торчит перо, а правое радует глаз пятью золотыми колечками. В каждом глазу пылает драгоценный камень. Волосы его зачесаны гладко, а традиционный пучок украшен парой острых шпилек. Но прическа эта вовсе не выглядит женской.

— Вижу, вы выздоровели, — сказал исиго, указывая на белую циновку. — Я рад…

Желтое его кимоно украшали вороны и колеса, вот только разобрать, что за родовые гербы изображены на них, я не могла, потому что нет у колдунов рода.

Сила, которой его одарили боги, имеет дурную природу. Было время, когда отмеченных Ёми детей выносили в лес, скармливая священным воронам…

Он сам наполнил мою чашку травяным отваром.

Великая честь.

И…

Такого младенца и подобрал Ерико, позже прозванный Светлым. Уж не знаю, пожалел ли бродячий монах дитя или же и вправду увидел на челе его знак божественной воли, главное, что в мир пришел Ёмиро Тоду, первый исиго, совершивший множество благих деяний. Главным из них полагают спасение юного Императора Харатори, который волей своей запретил убивать одаренных младенцев…

Но не в его силах было переменить мысли людей. И пусть детей больше не скармливали воронам, но и в семьях оставляли редко, предпочитая отдавать в монастыри, где колдунов учили пользоваться силой.

Мужчин.

Что происходило с женщинами…

Я сжала кулаки, успокаиваясь.

— Вижу, сила очнулась от наведенного сна… — Исиго разглядывал меня. И во взгляде этом мне виделось любопытство.

— Наведенного?

— Сила просыпается рано… правда, одаренных женщин я встречал лишь трижды в своей жизни…

Не стоит пить и есть в доме колдуна.

Это знают все.

Не стоит принимать даров и прикасаться к вещам. Как знать, нет ли на них тени Ёми, коварного владыки посмертного мира. Вдруг да прилипнет твоя тень, приклеится и останется навек в доме исиго, а вместо нее поселится зловредный дух, который будет силы сосать. И станет человек бледнеть, а дух — толстеть, а после и вовсе в тело переберется.