Дом последней надежды - Демина Карина - Страница 18

Оплюют.

Обвинят во всех грехах. Сама в море утопишься, без всяких проклятий.

— Кёниг Харгар велел нам уйти с Острова… волны давно поднимались выше и выше… сперва они забрали Вересковые поля, при которых ставили корабельные сараи. После подточили красные берега с другой стороны, и рухнули в пропасть дома. А в позапрошлом году Рстров дрожал, а в земле открывались огненные ямы. И шамани сказала, что скоро уже проснется он и плюнет пламенем… многие не хотели уходить. Не знали куда, да и… привыкли мы, чего уж тут. Но кёниг Харгар послал богатые дары вашему Императору, и тот согласился принять тьерингов на службу.

Он хохотнул и тряхнул головой.

— Скоро… очень скоро встанут новые дома… наши корабли ходили в море. И мы добыли двух морских зверей, а еще белого камня, который растет под водой. Мы ходили на земли Укху, где люди черны, а солнце палит так, что горят паруса… мы были там, где из моря поднимаются ледяные горы. Мы видели, как вода становится горячей, и прямо из моря можно черпать рыбий суп…

— Отчего вы не нашли дом там?

Им ведь и вправду открыт весь мир. Жаркий юг ли, север, климат которого куда больше подходит им… восток или запад… тьеринги славились как мореходы, и я охотно верю в это, но…

— Наше сердце здесь, — он прижал ладонь к груди. — И потому нам приходится привыкать к переменам…

— Это тяжело.

Он склонил голову.

— Наши мужчины ищут жен… договор с Императором не позволяет нам покупать женщин, как прежде. Оказывается, у вас тоже грядут перемены… нынешний Император хоть и молод, однако желает искоренить недостойную торговлю. И отныне любого, кому вздумается продать сестру ли, дочь или иную женщину, надлежит бить палками столько раз, сколько монет он за нее выручит.

Интересно, изменит ли этот закон хоть что-то?

Сомневаюсь.

Девочек по-прежнему будут приводить в Веселый квартал, только назовут это иначе… Службой? Учением? Гейши не останутся без майко, а содержательницы Веселых домов — без свежего мяса, на которое так падки мужчины…

Горькие мысли.

И уже не понять чьи. Мои ли, Иоко, которой о Веселых кварталах полагалось знать лишь то, что они существуют вопреки слову князя и повелению Наместника, постановившего возвести стену, дабы уберечь горожан от тлетворного влияния…

Смех. Горький.

— Мы обратились к свахе. Она потребовала золото… много золота и еще меха, якобы в дар семьям женщин. Она сказала, что раз мы ныне служим Наместнику, то и невест она подыщет достойных. Только вот ищет уже второй год кряду.

— И вы решили взять дело в свои руки?

Хельги развел руками.

— Раз уж вы не боитесь меня…

— А разве есть у меня причины? — Остывший чай горек, словно слезы. И пить его — не лучшая идея, но Иоко не способна позволить чаю пропасть.

— Я же тьеринг…

— И мужчина… это определенно внушает опасения…

Зашелестел багрянцем старый клен. Недолго ждать уже, еще день или два, и первый лист ляжет подношением на теплые доски террасы. И тогда можно будет смело сказать, что в город пришла осень.

— Если вы ищете невесту, то… в этом доме есть женщины, не связанные ни словом, ни иными обязательствами, однако… вы сами должны понимать, что у каждой из них своя история…

— Госпожа Иоко будет столь добра, чтобы рассказать ее?

— Госпожа Иоко, скажем так, она не станет мешать, если кому-то вздумается узнать ее… у той, что пришлась по сердцу.

Тьеринг крякнул.

— И чего госпожа пожелает взамен?

— Слова. Вы не станете никого обманывать. Неволить. Принуждать словом или любым иным способом…

Это определенно был странный вечер.

И странный разговор.

А кленовый лист, слетевший на мою раскрытую ладонь, напомнил мне сургучную печать, которой во дворе Наместника скрепляли договора.

ГЛАВА 9

На следующий день Хельги явился с высоким молчаливым парнем, который старательно горбился, стремясь казаться ниже. Светлые волосы его были заплетены в две косы, украшенные полосками белого и рыжего меха.

— Вот, госпожа, это Норгрим… он славный парень, строит корабли. Боги наделили его редким даром — слышать дерево… и думаю, с вашим домом он тоже управится…

Они принесли короб с инструментами и доски.

И огромную корзину, наполненную вяленым мясом, мешочки с белой рисовой крупой и хлеб.

Огромный каравай хлеба. Привычного. Круглого. С темной корочкой, густо посыпанной тмином. Слегка приплюснутого с одной стороны и украшенного поперечною трещиной. От него исходил умопомрачительный аромат. Для меня. А Иоко запах казался кислым, да и… она удивлялась, что это вообще съедобно.

— По обычаю тьерингов. — Хельги отломил горбушку, которую протянул мне.

Ноздреватый. Сладкий. И я, оказывается, вечность не ела хлеба… нет, не вечность, всего-то пару недель.

— Благодарю. — Иоко поклонилась, ей вот хлеб совсем не понравился. Вязкий, и кисловатый, и тяжелый, то ли дело лепешки из рисовой муки. Я доела хлеб.

— Полагаю, с моей стороны будет правильно пригласить вас отобедать…

Хельги ткнул паренька локтем в бок.

— Видишь, говорю, они тут другие… извините, госпожа Иоко, но мы тут устали… у вас слишком много всяких обычаев. Вы и сопли подтереть не можете, чтоб не обозвать это действо красивым словом… и к каждой сопле собственный платочек припасете…

Беззлобное ворчание.

Но вновь вспышка…

…рука.

…шелковый платок, который соскальзывает с запястья. Белый шелк с алой каймой. Ослабевшие пальцы пытаются ухватить его, но шелк капризен. Вздох.

Улыбка.

И растерянность в глазах Кэед, которое гаснет, как гаснет луна в рассветных водах озера Тугами…

Скоро парк откроют для посещений, ибо каждый, рожденный под красным солнцем Накугари имеет право любоваться приходом осени. А еще на площади перед парком начнется ярмарка мастериц… И быть может, нам стоило бы принять в ней участие, вот только с чем…

— Не буду вам мешать. — Я коснулась виска. Все же голова ныла, будто бы засела в ней стальная заноза. И значит, воспоминания важны, но…

Терпение.

Если память возвращается, то рано или поздно я узнаю все.

— И чего им надо? — Шину наблюдала за тьерингами из-за шелковой ширмы.

— Не ошибусь, если скажу, что тебя. — Кэед стояла здесь же, опираясь на резной столбик, и видно было, что даже стоять ей тяжело. — Во всяком случае, рыжему. Второй, как полагаю, свободен?

— Именно…

— Кто он?

— Мастер по дереву, как я поняла…

— Плотник. — Кэед наморщила нос.

— А тебе сразу Наместника подавай…

— Отчего ж… плотник тоже неплохо…

— Мастер по дереву делает корабли, — сказала Араши, выглядывая из своей комнатенки. — Его берегут. Воином может стать любой, а вот услышать дерево — только тот, в ком дар имеется… слово хорошего мастера ценят больше, нежели слово воина. — И пояснила: — Так отец рассказывал.

Кэед кивнула, одарив светловолосого тьеринга весьма многозначительным взглядом, правда, сосредоточенный на заборе, тот ничего не заметил.

— Что ж… это многое меняет…

— Ага. — Араши выглянула наружу и, потянув носом, сказала: — Он для тебя хорош… а вот ты для него?

— Не твоего ума дело. — Кэед медленно развернулась и, сделав крохотный шаг, застыла. Ее лицо исказила мучительная гримаса.

— Болят? — Шину протянула руку, на которую Кэед оперлась.

— Благодарю…

— От…

К благодарности, пусть и произнесенной тоном ледяным, показно-равнодушным, Шину не привыкла. И смутилась. И оттопыренные уши ее, пожалуй, единственное, что во всем обличье могло показаться красивым, запылали.

— Тебе к нашей Мицу надобно, она в травах понимает… или к исиго…

— Исиго мне не поможет, — Кэед сказала это совсем иным тоном, обманчиво-спокойным. И добавила: — Отец обращался, когда… когда стало понятно, что благородного жениха мне не дождаться… только исиго сказал, что кости уже выросли и теперь ничего не изменишь… мазь дал, чтобы не болела. И взял за это три золотые монеты. А если все-таки выправлять, хоть немного, то двести отдать надо…