Несчастные девочки попадают в Рай (СИ) - "Kerry" - Страница 23

Горячие слезы покатились по моему лицу.

Ну, проснись же ты, Злата! Проснись!

Я знала, что, приняв эти деньги — предам дедушку, оскорблю его, опорочу память, но не лишусь брата. Что же мне делать? Как мне быть?

***

Проливной дождь не спешил заканчиваться.

Сегодня, родительская могила послушно приняла еще одного члена семьи. Теперь на сравнявшейся земле образовался свежий холмик, а вместо памятника красовался деревянный крест. Хотя нет. Скорее это были две балки, скрепленные несколькими гвоздями. Человек, выводивший фломастером годы жизни, допустил ошибку в дате рождения, зато мастерски прикрепил черно-белое фото на изоленту.

Проводить дедушку в иной мир пришло немного человек: участковый, Соколова и еще несколько соседских бабулек со своими внучатами. Пашку забрали родители Нины, дабы не травмировать ребенка еще больше. Я не понимала, как поступить правильно и согласилась с их предложением. Признаться честно, я вообще ничего не понимала. Ничегошеньки.

Я размазывала грязь под ногами, слушая беспрерывную молитву бабушки Софьи. Кажется, старушка была единственной из присутствующих, кто действительно горевал по дедушке. Все остальные смотрели на меня с укором, словно я была прямой виновницей сего мероприятия.

— Эх, Федор, как же так?

— Земля тебе пухом!

— Не переживай, соседушка, Бог накажет убийц. Им все вернётся.

— Ой, горе — горе. На кого ты нас оставил? Зачем из детей сиротинушек сделал?

В какой-то момент, к нам присоединились Семен и Нина. Подруга положила на могилу несколько пепельных ромашек и, закусив губу, встала в метре от меня. По ее лицу скатилась тонкая слеза, и я ответила ей тем же. Дедушка любил Нину, как свою родную внучку, и я была благодарна, что она пришла с ним проститься.

— Ой, горе. Почему Бог забирает самых хороших?

— Да уж, Федор тем еще трудягой был…

— Вечная память тебе!

Приложив ладонь к сырой земле, Семен молчаливо просидел на корточках несколько минут. О чем он думал? Не знаю. Но, парень, который ни на секунду не переставал улыбаться, сейчас был мрачнее нависших над нашими головами туч. Он скорбел.

— Вот, до чего чужие глупости доводят…

Стало так холодно, что горячее дыхание превратилось в густой пар. Люди стали расходиться. Напоследок, несколько рук коснулось моего плеча. Мне же хотелось остаться одной. Со своими мыслями. И, наконец, дать волю терзающим душу чувствам.

— Соболезную, — сказал Сема, подойдя ко мне.

Я кивнула, не поднимая на парня глаз.

— Держи, — он протянул мне небольшой патрон. — Эту гильзу подарил мне Федор. Я сделал в ней отверстие, чтобы можно было повесить на шею или на руку. Пусть это останется у тебя…

Мои пальцы коснулись влажного железа, а потом я заключила его руку в кулак.

— Оставь, это твое, — прошептала я и пошагала к дороге.

Я чувствовала боль во всем лице, потому что старательно сдерживала слезы. Грудь разрывалась на части в желании выпустить истошные крики. Я практически перешла на бег, но Сема все равно меня догнал.

— Мне жаль, Злата. Искренне жаль. Я не знаю, что там произошло, но слухи ходят нехорошие. Ты можешь поделиться со мной. Расскажи — что случилось? Тебе станет легче, а я постараюсь помочь.

— Помочь? — горько усмехнулась я, и тогда, полные слез глаза, сдались. — Дедушку уже не вернуть.

— Кто это сделал?

Его вопрос был подобен ножевому порезу.

— Я… Я не знаю, ясно?

— Ты что-то скрываешь. Это слишком очевидно.

— Нет! Я не хочу об этом говорить!

Семен перегородил мне путь и взял за плечи.

— Что случилось, Злата? — проливной дождь заглушал его голос. — Скажи мне!

Я смотрела в лазурные глаза и не могла раскрыть рта. Было слишком больно говорить и возвращаться в тот день. Я не хотела восстанавливать память, потому что боялась. Боялась, что правда окажется еще страшнее прежней.

— Не закрывайся от нас, Злата. Мы можем помочь.

Губы затряслись. Я убрала его руки.

— Оставьте меня в покое! Уже ничего не изменить! Оставьте! Прошу! Дайте мне время! — на этих словах я убежала прочь.

Мне действительно нужно было время, чтобы во всем разобраться. Мне нужно было принять правду и отпустить дедушку…

***

Ворочаясь в кровати, я молила Бога подарить мне хотя бы минутный сон. Спать. Спать. Спать. Я хотела уснуть, потому что эта реальность была непереносимой.

— Дедушка! Дедушка пришел!

Мое горло стянуло жестким канатом.

— Дедушка вернулся! — с этими словами ко мне в комнату вбежал младший братец. Задыхаясь, он смотрел на меня безумными глазами.

— Что? — чуть слышно спросила я, боясь, что любое неверное движение остановит мое разбушевавшееся сердце. — Что ты такое говоришь?

Пашка криво улыбнулся, а глаза его наполнились горючими слезами.

— Кто повелся — тот селедка, — прохрипел он и по-младенчески разревелся.

Я накрыла лицо руками и надрывисто выдохнула.

Мне было пятнадцать, а соответственно, было чуждо понятие «материнский инстинкт». Я сама еще была ребенком, поэтому захлебнулась слезами в унисон с братом.

Потеряв дедушку, мы одичали. В буквальном смысле. Перестали разговаривать, да и вообще произносить хоть какие-то человеческие звуки. Мы больше не наслаждались ужином, а просто заталкивали его в рот, дабы не сдохнуть. Все, что лежало, как нам казалось, не на месте, было в тот же час уничтожено или же разорвано в клочья. Одним словом — волчата.

— Зося, можно я сегодня с тобой спать буду? — пропищал Пашка, ноги которого запутались в пижаме.

— Конечно, чебурашка. Иди сюда.

Подвинувшись, я пустила брата в кровать и крепко обняла.

Эта ночь была похожа на предыдущие — тишина, гробовое молчание и ни намека на сон. Сколько же еще нам так придется? Кто же решиться взять нас под опеку? Аркадий? Нам оставалось только надеяться, что младший брат дедушки окажется таким же добряком, каким был Федор.

— Зося, а теперь мы тоже умрем? — шмыгая носом, спросил Паша.

Моя рука запуталась в его белесых кудрях.

— Нет. Мы не умрем.

— Никогда?

И кто придумал эти вопросы?

— Умрем, конечно, но не сейчас.

— Я не хочу умирать.

— Не бойся смерти, дружок. Когда мы умрем, то попадем в Рай. Там хорошо.

Я не видела этого, но знала, что глаза Пашки округлились.

— Правда? Если там так хорошо, то давай умрем сейчас.

Я поморщилась, осознав, что заблудилась в собственных словах.

— Нельзя идти на смерть нарочно, Паша. Тогда ты не попадешь в Рай.

— А мама и папа в Раю?

— Да.

— И дедушка?

— И дедушка.

Дыхание мальчика стало ровным. Он немного успокоился.

Я почувствовала от него дурной запах. И верно, ведь никто не следил за его гигиеной. Это нужно исправлять, иначе будет худо нам всем. Давно пора брать себя в руки. Я обещала дедушке, что справлюсь.

— Расскажешь мне историю? — с надеждой спросил братец.

— Историю? — озадачилась я. — Но я не знаю ни одной…

Обычно дедушка примерял роль сказочника, а я любила оставаться в слушателях.

— Ты когда-нибудь слышал байку про шубу с носом? — неожиданно вспомнила я.

— Не хочу про шубу. Мне уже страшно.

Малыш был прав. Рассказ действительно был жутким.

— Спой, — приказал Паша, осознав, что чудной сказки он от меня так и не дождется.

В голове крутилось множество песен, но я выбрала эту:

Ты не пой соловей возле кельи моей,

И молитве моей не мешай соловей.

Я и сам много лет в этом мире страдал,

Пережил много бед и отрады не знал.

А теперь я боюсь и судьбы, и людей,

И, скорбями делюсь с тесной кельей своей…

Мы остались совсем одни. Мы — никому не нужные дети. Тогда мы еще многого не знали. Не знали, что через несколько месяцев родительский дом перестанет быть нашим и будет цинично продан за жалкую копейку. Не знали, что человек, который возьмет нас под опеку, окажется лишь подобием на него, и оставит немало рубцов на наших маленьких сердцах, а потом и вовсе выбросит, как ненужный хлам. Не знали, что будь ты стар или мал — жизнь ни с кем не церемониться. Не знали, что она бессердечно разбросает нас по разным сторонам — кого-то несправедливо возведет в короли, а кого-то опустить на самое дно. Ничего этого мы тогда не знали. Мы даже не знали, что добрые люди, на глазах которых мы росли, попросту закроют эти глаза, передав нас, как бездомных котят, в руки жестокой реальности. Добрые люди притворяться, будто мы исчезли, а потом и вовсе позабудут о нашем существовании. Мы останемся одни до конца своих дней. Мы — никому не нужные дети. Мы проиграли.