Чёрные Розы (СИ) - Карелин Андрей Дмитриевич - Страница 19

— Просыпайся, любимая.

— А может, никуда не поедем. — Я нежно смотрю на него. Как парень он, конечно, ничего, но всё-таки жаль, что он не девушка.

— Как не поедем? Мы же договаривались! — Сашка сдвигает брови. Он такой забавный и милый в этой позе! Мне так и хочется его обнять, пожалеть и признаться, что я его больше не люблю. Но он всё неправильно поймёт. Решит, что у меня есть другой. А у меня другая. Хотя пока у меня никого — вообще никого, только Сашка.

Я сонная выползаю из-под одеяла и начинаю краситься. Не накрашенная я с ним никуда не поеду. Он ждёт, он терпеливо меня ждёт. Наконец, я готова. Мы спускаемся вниз, и я сажусь на пассажирское сиденье его белой «Шевроле Эпики». Отличная тачка, не хуже «Мерседеса».

— Ты на мои сообщения почти не отвечаешь? — Он включает зажигание и начинает очередной неприятный разговор.

— Я тогда занята была, — невинно улыбаюсь я. «А что тебе отвечать, если ты каждый раз пишешь одно и то же?»

— Да я не про тот раз, я вообще.

— А-а-а, вообще… Когда есть время, всегда отвечаю.

— Раньше оно у тебя находилось.

«Раньше Вики не было, а теперь есть», — думаю я, и тут пиликает телефон. Беру — Вика. У меня чуть сердце из груди не выскочило. Читаю:

«Проснулась? С добрым утром тебя, моя ласточка! Хорошей вам с Сашкой дороги!» От таких слов у меня внутри всё сжимается. Что же ей ответить?

«Спасибо, любимая!» — пишу я и стираю. Пишу: «Спасибо, Викулечка, люблю, целую». «Люблю» стираю, Просто пишу: «Спасибо, Викулечка, целую». И мысленно про себя добавляю, куда я её целую. Закрываю глаза и воображаю, как я её буду целовать. Она одета в подвенечное платье, а я пробираюсь через ворох ткани к её ножкам. Прижимаюсь к ним, глажу, покрываю их поцелуями. Поднимаюсь выше и губами едва заметено покусываю «лепесток» её «розочки», погружаю в неё свой язычок.

— Юль, ты не ответила. Ты где сейчас? — тормошит меня Сашка.

— Просто задумалась, ничего особенного. — Я влюблённо смотрю на него, а сама думаю о ней.

Подъезжаем к дому. Я ещё ни разу здесь не была, поэтому немного волнуюсь: как-никак, я в незнакомом месте.

— Ты в порядке? — спрашивает меня Сашка.

— Да, — отвечаю, а сама думаю: «Нет, меня не должно быть здесь, хочу домой». Ну и ленивой же я стала! Просто там я всегда рядом с Викулей, могу ей позвонить. Можем встретиться и куда-то сходить, конспекты почитать, ей же надо академразницу ликвидировать. Хотя, похоже, она скоро по пятёрками перещеголяет меня.

Заходим в дом, здесь холодно. Я реально здесь мёрзну, в доме даже холоднее, чем на улице.

— Предки протопить забыли, — ворчит Сашка и что-то прокручивает в котле. А я сижу, закутавшись в тоненькую курточку, и дрожу.

Он обнимает меня, наваливается всем телом:

— Юу-у-улька, как же давно хотел тебя привести сюда! — А я не знаю, что сказать, мне холодно. Сашка берёт мои руки и начинает согревать их своим дыханием, дышит на них.

— Может, чайник поставить? — говорит он.

— Неплохо было бы.

Мы проходим в холл; там лежит ковёр, по нему нельзя ходить в уличных сапогах. Ну, я бы не позволила.

— Са-аш, а есть тапочки?

— Да, сейчас поищу. — Он начинает рыскать по полочкам, себе берёт стандартные резиновые сланцы, а мне находит какие-то огромные бесформенные тапочки с мордочками каких-то собак, судя по цвету глаз — хаски.

Я присаживаюсь, чтобы переобуться, но Сашка становится передо мной на одно колено и помогает мне снять сапоги. Он держит мою ножку в своих руках и пытается её согреть.

— Ты вся продрогла. — Он дышит на мою ножку, согревая её, и надевает на неё тапочек. Потом то же самое проделывает и со второй ногой.

Я захожу в комнату и сажусь на громадный кожаный диван. Я вся продрогла, я дрожу, ужасно стучу зубами. Он вынимает из шкафа огромный шерстяной плед и заворачивает меня, как пеленают младенцев — одни глаза торчат. Потом приносит кружку горячего шоколада.

Беру её двумя руками, чтобы быстрее согреться.

— Так ты меня окончательно заморозишь, — говорю я, сюсюкая с ним.

— Сейчас, сейчас. — Сашка волочит радиатор, включает его в розетку и направляет прямо на меня.

Я всё ещё дрожу. Эсэмэс. Беру телефон — Вика! Мне даже теплее становится. Я даже готова раскутаться, чтобы её сообщение прочитать.

«Жаль, что тебя не будет… могли бы встретиться у меня, все выходные свободны». Прижимаю телефон к сердцу, едва не плачу.

«А мне — то как жаль!» Хочу хотеть Сашку так же, как я хочу Вику, но не получается: что-то в моей дурной голове перемкнуло, и теперь я лесбиянка.

— Может сходим, погуляем? — предлагает Сашка. — Здесь отличные виды: природа, ледоход на речке.

— Ага, сейчас! — говорю. — Я едва согрелась.

— Юль, что такое? — снова напрягается Сашка.

— Ничего. — Я отворачиваюсь.

«Ничего только я два дня её не увижу. Я без неё с ума сойду. Думай, думай, дурная голова, как её сюда притащить».

Глава 15

— Так что мы с тобой будем два дня в доме сидеть? Можно баньку растопить? У нас на цокольном этаже сауна.

— У меня голова от высокой температуры болит, — ворчу я и понимаю, то сама всё порчу. Но ничего не могу с собой поделать.

— И чем мы будем заниматься целый день? — спрашивает он.

«Вот именно! Чем? Это тебе надо было придумать». Понимаю, что веду себя как конченая сука — нужно же хоть что-то самой делать, а не просто сидеть здесь и фыркать на всё, как курица недовольная.

— Ты говорил вроде, про романтический ужин, — говорю я вместо «я проголодалась».

— Так ужин же вечером.

— А зачем нам ждать вечера? Есть-то уже сейчас хочется, — сказала я всё-таки.

— Понял… не ждать вечера — вот чего ты добиваешься. — Он наклоняется ко мне и целует. Как же я отвыкла от мужских губ! Даже непривычно как-то. Не так мясисто, что ли, или не так мокро, или просто не так, и всё. Не люблю мужчин, люблю женщин.

«Поскорее бы Вика в меня уже влюбилась, — думаю. — И мы с ней вдвоём стали розовыми».

«Так вот чего ты хочешь! — ловлю себя на мысли. — Всеми силами её добиваешься».

«Конечно, — честно признаюсь сама себе. — Если бы я её не хотела, уже оборвала бы нашу связь». Как вспомню Вику, так кошки на душе скребутся. Я, кажется, начинаю понимать значение этой пословицы.

Сашка приносит столик, накрывает скатёркой, ставит бутылку какого-то вина. Бухать я совсем не хочу — ну не нравится мне это, не моё. Алкоголь и я — вещи несовместимые.

Он достаёт мясо и кладёт на сковородку. От вида жарящегося мяса у меня даже слюнки текут. А Сашка посыпает его различными специями через специальную мельницу. Достаёт две огромные фарфоровые тарелки, наливает на каждую из них по паре капель чёрного соуса и посыпает его перцем. Кладёт кусочек сушёной зелени на уголок.

Мясо дожаривается очень быстро, и Сашка выкладывает его на тарелки.

— Кушать подано, — говорит он, вешает кухонное вафельное полотенце на руку, как это делают официанты, и ставит передо мной стейки.

— Ну ты и заморочился! — говорю я. — Прям как в настоящем ресторане!

Он сидит и смотрит на то, как я ем, а сам он как будто не голодный.

— Мне нравится на тебя смотреть, — говорит он. — Нравится, как ты кушаешь, нравится, как ты дрожишь, когда мёрзнешь. Нравится, что ты вообще существуешь на белом свете.

«Красивые слова! — думаю. — Жаль, что это не Вика мне сказала. Мечтаю услышать от неё нечто подобное».

Сашка подходит ко мне со спины и гладит меня, как кошечку. Это так забавно, я даже возбуждаться начинаю! Он дожидается, пока я доем стейк, а потом берёт меня на руки и несёт в свою спальню. Ему тяжело, но он старается. Он сильный.

— Что, прям сейчас? — надуваю губки я, глядя ему в глаза.

— Ты же сама хотела не ждать вечера.

Я хватаю с собой вино и пару бокалов, к которому мы пока не притронулись.

Сашка кладёт меня на кровать — сверху, на покрывало. Его руки проникают под мою юбку и стягивают с меня колготки.