Гордый кадетский корпус (СИ) - "Майский День" - Страница 15

— Скоро закончатся занятия, и вы разъедетесь на месяц по домам, — сказал он. — Должен отметить, что ты был одним из лучших моих учеников.

— Но не лучшим, — коротко ответил Марилев.

С одной стороны преданно затихла Ирре, с другой — Хильдеальд. Этот юноша стал надёжным товарищем для обоих. Успевал он неважно, но трудился усердно, а главное не унывал.

— Да, ключ первого ученика придётся отдать Рафалю.

Магистр Гаргебрин помолчал. Марилев чувствовал на себе его внимательный взгляд, но собственный не оторвал от чаши. Ничто ему не мешало, когда он хотел сосредоточиться.

— Рафаль, бесспорно, наделён способностями к наукам, и всё же та лёгкость, с которой он хватает знания, способна подвести в самый неподходящий момент. Он талантливее, но доведись выбирать сейчас из вас двоих, кого взять на военную сечу, я, не колеблясь, выбрал бы тебя.

Слова строго преподавателя польстили, но не смогли затмить чувство справедливости.

— Я всё равно не буду первым, — возразил Марилев. — Ирре учится лучше меня.

Магистр Гаргебрин протянул руку и ласково коснулся кончиками пальцев стиснутых кулачков девушки. Преподаватель никогда не подавал виду, что знает тайну, но Марилев догадывался, что он осведомлён.

— Ирре очень способный мальчик, потому я и позволил такому юному ученику заниматься вместе с другими кадетами, но вряд ли семья позволит ему практиковать широко.

— Вот и зря, — простодушно вмешался Хильдеальд. — Ирре не только науку превзошёл, но и на мечах успешно учится, я видел, как Марилев его тренирует. Подрастёт немного, силёнок прибавится, и Рафалю ещё нос утрёт.

Хильдеальд так и не избавился от простодушной бесцеремонности провинциала, но его мягкая натура и полная неспособность помнить зло расположили к нему почти всех. Даже Рафаль не задирал больше бастарда, просто мало замечал.

Магистр Гаргебрин наклонился вперёд.

— Марилев, ты привык всего достигать тяжким трудом, и это полезнейшее из жизненных приобретений, но иногда нужно просто поверить, что иные вещи уже есть в тебе.

Преподаватель протянул руку, его раскрытая ладонь простёрлась над чашей.

— Возьми сосуд.

Марилев послушался, приподнял над столом щербатую плошку, и ощутил, как защипали кожу невидимые иголки. От чаши исходил ровный жар. Тепло уверенно заскользило к локтям, потом поднялось до плеч и слабо толкнуло в сердце.

— Это ваша сила, — сказал он, — а не моя.

Магистр Гаргебрин покачал головой.

— Закрой глаза и сосредоточься, прогони сквозь себя этот ручной огонь, попробуй поселить его в теле, пусть он освоится там, станет своим.

Марилев опять послушался. Тепло неуверенно растеклось по груди, а по спине от этого забегали колючие мурашки. Нет, не так, нужно принять этот жар как хорошо знакомого друга, а не чужестранца, забредшего случайно. Надо объяснить ему, что он пришёл домой, просто в дальних странствиях позабыл расположение комнат, провести и показать, где что лежит.

Вот голова, вместилище разума. Жар магии здесь почтительный гость, потому что руководить всем надлежит взвешенно и холодно. Вот лёгкие, что позволяют дышать, пусть тёплая сила колеблется с ними в такт. Живот примет её с почтительной готовностью, руки и ноги нальются ею как горячей кровью. Был ещё один орган, который откликнулся на переполнявшие Марилева ощущения, и он так смутился, что едва не вышел из магического транса.

Наполнив себя как сосуд волшебной силой, он представил невзрачный порошок на дне чаши и тотчас понял, как управлять его сутью.

От резкого щелчка Марилев вздрогнул. Кислый дымок нырнул в ноздри. Порошок взорвался! Да, но ведь магистр Гаргебрин держал над чашей ладонь, он мог пострадать.

Боясь как всегда за другого больше, нежели за себя, Марилев открыл глаза и обнаружил, что преподаватель сидит отстранясь от стола и скрестив руки на груди, причём, видимо, уже давно.

Получается, что волшебная сила не передана магом, Марилев просто обнаружил её внутри потому, что поверил в неё или просто время пришло.

— Как замечательно у тебя получилось! — воскликнул Хильдеальд и смачно чихнул. — Настоящее гремучее зелье, правда, Ирре?

Добродушный кадет протянул лапищу и хлопнул девушку по плечу, отчего она едва не слетела со скамейки. В Марилеве тотчас взыграла кровь.

— Эй, полегче, мой брат ещё мал для столь усердного дружества.

Он загородил девушку собой, словно от врага, но почти сразу смутился. Не слишком ли осерчал? Вдруг Хильдеальд что-то заподозрит? Ирре, кажется, отнеслась к бесцеремонности кадета без обиды. Глаза так и светятся, наверное, рада за успех Марилева и готова простить его приятелю свободу манер.

— Вот так! — веско произнёс магистр Гаргебрин. — А теперь, господа кадеты, выметайтесь из класса и не жгите попусту казённые свечи.

Хильдеальд убежал раньше, он всегда спешил в харчевню, не тратя время на такие глупости как омовение лица и рук. Марилев вместе с Ирре пошёл знакомой дорогой позднее, а в переулке их поджидал Белик.

Поначалу Марилев совершенно не встревожился. Он не опасался любых соглядатаев. Семье не было до него особого дела: состояние он имел собственное и распоряжался им с шестнадцати лет. Шпионы тайной службы тревожить высокородных дворян не решались. От лихих людей он рассчитывал отбиться, да и город здесь, а не большая дорога.

Мерилев не обратил бы внимания на предостережение Белика, но Ирре забеспокоилась. Видя, как она нервничает, решил взглянуть на странного человека. Когда разглядывали его из коридорчика, сразу понял, что Ирре чужак знаком. Она не выдала себя Белику, но Марилева обмануть не смогла.

Домой кадеты возвращались скорым шагом. Внизу Марилев задержался, чтобы послать слугу за едой, но догнал Ирре на пороге её комнаты.

— Я… Мне надо побыть одной! — попыталась выпроводить его девушка.

Марилев просьбе не внял. Этикет этикетом, но подруга откровенно напугана, и с этим следует разобраться немедленно.

— Нет, сейчас не время для капризов.

Он решительно шагнул в комнату и запер дверь. Показалось на миг, что Ирре испугалась уже его, но виду она не подала. Воинственно задрала подбородок и глядела сверкающими глазами. Марилев постарался говорить мягко:

— Ты знаешь этого человека, и его появление устрашило. Ирре, я ведь хочу помочь, доверься мне. Кто тебя разыскивает: обиженные женихи или встревоженная родня?

Она съёжилась под его взглядом, как у нахохленной птички возделись плечи. Марилев понимал, что причиняет боль даме, нарушает некоторым образом правила чести, но готов был пренебречь ими сейчас, как отринул и приличия. Он защищал. Мужественные инстинкты велели ему делать это любой ценой. Иногда приходится и толкнуть женщину, чтобы убрать её с пути, допустим, обезумевшей лошади.

— Дело не в том, что я вообще не хотела идти замуж. Меня собирались выдать насильно, — сказал Ирре.

Голос дрожал от натянутых ли как струны нервов или от обиды, Марилев вникать не стал.

— Кто осмелился обращаться так с девицей знатного рода?

— А ты уверен, что я из такого? — хмуро спросила Ирре.

Пытается увести разговор в сторону?

— Конечно, — терпеливо ответил Марилев. — У меня перед глазами были сёстры, я знаю, как воспитывают благородных девиц. Скажи, кто хотел вопреки воле распорядиться твоей рукой?

Марилев знал, что все браки в его сословии сговаривали заранее, и поэтому будущие супруги имели возможность познакомиться и как-то узнать друг друга. Если суженый был девице откровенно немил или недостойным поведением уронил себя в её глазах, такую помолвку могли и разорвать.

Старшины родов брали в расчёт, конечно, не столько девичьи слёзы, сколько имущественные интересы, а они могли пострадать в случае семейных разладов. Новобрачная, вступая в дом мужа, не теряла защиты отца и братьев.

У Ирре не было близких, кроме тётки, а вдова не имела средств конечно, обеспечить девице достаточной обороны. В таких случаях могли и приневолить, а то и просто похитить. Брак свершался, и доказать, что был он против желания молодой женщины уже не представлялось возможным.