Год Белого Дракона (СИ) - "С. А. В." - Страница 41

ГЛАВА 2

В больнице я пробыл ещё два дня. За это время я восстановил душевное равновесие. Довольно спокойно, на удивление себе, смирился с мыслю о переносе моего сознания на 73 года назад, в 4 января 1940 года.

Представлюсь: — теперь меня зовут Ричард Фредрик Зейтц, родился в 1912 году в Сан-Франциско. Рост 180 см, после моих 192 см ощущения были странные, как будто смотрю на окружающих присев на стул, но для нынешнего времени Ричард считался высоким. Лицо обычное: чуть впалые щёки, твёрдо очерченные скулы, прямой нос с небольшой горбинкой. Волосы светло-светло русые, с едва видимой рыжиной, а вот щетина на подбородке и щеках, лезла явно рыжая. В общем, лицо типичного янки. Терпимо, могло быть значительно хуже…

По воспоминаниям реципиента, Ричард с детства занимался спортом. К моменту поступления в колледж, достиг замечательной физической формы, которую впоследствии поддерживал постоянными тренировками. И даже снимался в рекламе спортивных тренажёров. Закончив школу, в 29 году, поступил в Калифорнийский технологический институт — в те годы небольшой колледж, занимавшийся исключительно фундаментальной наукой, под руководством нобелевского лауреата Роберта Миллекина. Четыре года обучения Ричарда в "Калтехе" совпали с периодом формирования квантовой механики, и именно на ней Ричард и сосредоточился. Учебный план Ричарда составлял будущий дважды нобелевский лауреат Лайнус Полинг.

Семья Ричарда, в 1934, перебралась в Австралию, подальше от кошмара "Великой депрессии", а сам Ричард, в 1933, поступил в докторантуру Массачусетского технологического института (MIT). Ему очень повезло, что, в 1934 году, его научным руководителем стал Филипп Морзе — ученик Карла Комптона.

Морзе был не только блестящим преподавателем и организатором, но и человеком со связями — он входил в кружок ведущих инженеров и менеджеров Bell Labz, вместе посещавших подпольные питейные заведения Нью-Йорка. Там Морзе и познакомил Ричарда с его будущим шефом Мервином Келли. Но не только весёлое время препровождение сблизило Ричарда и Морзе — Ричард не бросал ежедневные физические тренировки и вскоре, вместе с Морзе, занялся альпинизмом и спелеологией.

Весной 1937 года Ричард завершал работу над докторским дипломом, нужно было трудоустраиваться, но в США вовсю продолжала бушевать "Великая депрессия" — университеты прекратили наём новых сотрудников, найти работу было очень тяжело, и Морзе, по дружбе, замолвил за него словечко. Поэтому, когда Келли предложил Ричарду работу в нью-йоркском исследовательском центре Bell Labz, с начальной зарплатой в 310 долларов в месяц, он не раздумывая, согласился. После защиты диплома, Ричард, в июне 37, переехал в Нью-Йорк и обосновался на Манхэттене, на 17-й улице. В Bell Labz, Ричард начал работу в лаборатории вакуумных ламп Клинтона Дэвиссона. Уже в первый год работы у Дэвиссона, Ричард опубликовал восемь научных работ, принял самое деятельное участие в изобретении устройства для фокусировки лучей в лучевой трубке.

Надо сказать, что в то время Bell Labs была одной большой фабрикой патентов, в которой карьеры сотрудников определялись не столько их вкладом в науку, сколько способностью генерировать патентуемые идеи. Так что перспективы карьеры у Ричарда открывались великолепные — заплата, за последние два года, у него выросла более чем в два раза. Начальство регулярно выписывало большие премии, за генерируемые им идеи и участие в патентуемых разработках. Можно сказать, что Ричард уже стал относился к классу обеспеченных людей, которые могли себе многое позволить. Однако, несмотря на это, в быту Ричард оставался довольно скромен — самой большой его страстью была наука.

26 января 1939 года Нильс Бор сделал в Вашингтоне публичное сообщение об открытии деления атомного ядра. Превращение урана, облучённого медленными нейтронами, в изотоп бария, к тому времени открыли Отто Ган и Фриц Штрассман, а теоретическое объяснение открытия сформулировали Лиза Мейтнер и Отто Фриш.

Ричард, Шокли, Браттейн и Джеймс Фиск посетили семинар Бора в Колумбийском университете и донесли услышанное до руководства Bell Labs. Келли поручил Шокли, Фиску и Ричарду проработать вопрос о возможности генерации ядерной энергии. Несколько дней спустя Шокли пришёл к идее замедления нейтронов в реакторе сложенном из слоёв обогащенного урана, графита и воды. Через два месяца Шокли, Фиск и Ричард доложили Келли о том, что уран действительно может служить источником промышленной энергии, и о принципиальной возможности создания атомной бомбы.

Во время очередного эксперимента, 3 января 1940 года, в лаборатории случился пробой изоляции, Ричард получил неслабый разряд тока, а дальше вы уже знаете.

Подведя итоги, пришёл к выводу, что я себя по прежнему ассоциирую с Рагатиным Александром Ивановичем, сорока девяти лет отроду. Никакого сращивания личностей или перемешивания воспоминаний не произошло. Похоже, личность Ричарда исчезла, оставив мне в наследство только память. Просмотр его воспоминаний больше всего походил на чтение книги или, даже, на просмотр фильма. И в том, и в другом случае я выступаю в роли стороннего наблюдателя, который, в любой момент, может сделать стоп кадр или включить перемотку. При этом воспоминания, воспринимаю именно как воспоминания Ричарда, а не мои. Мне была доступна вся его память, в том числе и оценки личностей, вместе с сопутствующими эмоциями.

Ещё один бонус я обнаружил случайно — я теперь, при определённой концентрации, и свою память мог просматривать в замедленном режиме или в режиме "стоп кадра". С одной стороны это величайший подарок, но может стать и проклятием. Попробую объяснить — вспоминая совсем забытое мной детство, я остановился на просмотре одного эпизода: — "Мне 5 лет, начало лета, мы всей семьёй гуляем по ВДНХ. Обходим слева фонтан "Дружбы народов". Я посредине, между МАМОЙ и ПАПОЙ, держу их за руки. Слева от мамы Ленка идет — считает себя уже большой и за руку маму не держит, и что-то весело чирикает, мама смеясь отвечает. Справа от папы, держась за руку, сосредоточено сопит Володька. Папа идёт молча, просто улыбается. Недавно прошёл дождик и на асфальте кое-где остались небольшие лужицы, и в них отражается солнце. Я смеясь их перепрыгиваю, чуть повисая на руках у родителей. Всё моё естество, всю мою сущность наполняет чистейшая незамутнённая радость, счастье просто переполняет меня — ощущение родных, мы все вместе, всё хорошо, надёжность и защищённость, радость от солнечного дня. Счастье просто фонтанирует во мне. Мда-а-а. Никогда не считал себя чрезмерно чувствительным человеком, а тут слезы на глаза наворачиваются, и сердце в горле колотится. Нет, не смогу передать этих чувств".

Так. Стоп. Воспоминания отставить! Буду вспоминать приятное, когда обстоятельства будут к этому располагать. А сейчас надо настроится, представить себя Штирлицем в логове врага — нужно стать абсолютно спокойным и предельно сосредоточенным. Похоже, в противовес радости, нужно вспомнить что-нибудь действительно мерзкое. Как говорится: "клин клином". Вспомнил Чубайса с Гайдаром, Сванидзе, Новодворскую, правоЗАЧИНЩика Ковалёва. Видно перестарался — аж затошнило. Зато успокоился и сосредоточился. Задал себе сакраментальный вопрос: "ЧТО ДЕЛАТЬ!?". Немного поразмыслив, понял, что для меня ответ очевиден — раз Великой Отечественной Войны избежать не удастся, то сделать всё возможное, чтобы свести потери моей Родины к минимуму. Наверно странно прозвучит, для нынешнего циничного и бесстыдного времени, но присяга, принесённая мной зимой 1983 году, до сих пор для меня не пустые слова. А самое главное — моя совесть не позволит мне остаться в стороне, зная, что я реально могу помочь СССР.

Теперь надо решить, как это лучше сделать — времени до войны осталось очень мало, чуть больше года, а сделать нужно очень многое. Самое очевидное — выйти на руководство СССР и поделиться всеми моими знаниями, а уж, с появившейся теперь у меня способностью вспоминать всё, что читал и видел — это будет сильно.