Кто ищет… (СИ) - Скорова Екатерина - Страница 41

Забота об Ане захлестнула Виктора. Хотелось взять ее на руки, унести к себе домой, прижать к себе, отпаивая горячим молоком с медом. Быть рядом… Всегда… Виктор пресек дерзкие мечтания. Этого не случится. Он найдет в себе силы уйти. Потом…

— Анютка, пойдем куда-нибудь? — ласково, будто разговаривая с ребенком, произнес Виктор. — Если не хочешь домой, то в кафе, или гостиницу…

Аня вскинулась, обхватила его голову руками, прижала к щеке.

— Ты ведь меня любишь? — нервно шептала она. — Только ты меня и любишь по-настоящему?..

Виктор растерялся. Ее руки в один миг стали пламенными, обжигали, делая прикосновение невыносимо соблазнительным. Сейчас он был готов похерить все моральные принципы и терзания совести, чтобы ее руки никогда не размыкались.

— Конечно… — зашептал он в ответ, пытаясь справиться с пожаром в груди. — Я тебя люблю, очень сильно…

— Мы пойдем к тебе? — прижавшись к нему лбом, глядя глаза в глаза, продолжала Аня.

— Я… — Виктор осекся. Отказать? Не станет ли ей еще хуже? Она и так на грани безрассудства. Но кто возьмется обещать, что находясь с ней в такой маленькой квартирке, он сам не сойдет с ума? Сталкиваться в узком коридорчике, соприкасаться коленками под столом, чувствовать ее запах, тонкий и будто давно знакомый… Это будет пыткой, которую вряд ли возможно вытерпеть… — Конечно, мы пойдем ко мне. Смотри, ты совсем замерзла. Разве так можно?

Виктор пытался говорить как можно мягче, чувствуя, как его самого бил озноб. От сердца отлегло, когда Аня встала со скамейки, увлекаемая им, и, прижимаясь, зашагала рядом. Пусть так. Отогреется, поесть, разговорится, а там он попытается найти нужные слова, чтобы вернуть ее домой.

Виктор снова вызвал такси — не тащить же Анютку на метро. Стоя под зажженным фонарем, обнимал ее хрупкие плечи, целовал в макушку. Бедная моя девочка, — занозой свербело в сознании, отдавая нытьем в груди. Сейчас Виктор отдал бы остаток жизни, лишь бы Аня стала веселой, как прежде.

Глава 30

Аня застыла, отрешенно разглядывая скопище книг, заполонивших Витину крошечную квартиру. Толстые потертые корешки, знакомые и не очень названия и авторы, слой пыли, вольготно разлегшийся на картонных переплетах… Мысли блуждали далеко отсюда, перед глазами стояло когда-то родное лицо с маской ожесточения и ехидной жажды сделать как можно больнее.

В голове не укладывалось, как это может быть правдой? Хотелось вернуться обратно, броситься маме на шею и услышать, что все сказанное тогда — ложь. Хлесткий удар слепой ревности. Вот только теперь Аня не верила ни единому слову той, кого столько лет считала самым близким и любимым человеком на свете. И дело не в том, что она оказалась приемной дочерью — это не так страшно. Другое не укладывалось в голове — почему мама молчала? Пускай в детстве или подростковом возрасте Аня и впрямь не знала бы, что делать с такой правдой, возможно, начала бы бунтовать. Но сейчас, когда она стала взрослой? Нет! Мама сделала это только когда захотела причинить боль. Настоящую боль, после которой невозможно вздохнуть, а в глазах меркнет свет. Что ж, ей это удалось…

Теперь Ане казалось, что мама и не любила ее никогда. Так — поигралась немного, утоляя женскую потребность в потомстве, заботе о ком-то слабом и беззащитном. А потом вышвырнула прочь, освобождая место для кого-то более нужного… Аня чувствовала себя именно ненужной, брошенной, опустошенной…

Она не шевельнулась и тогда, когда в комнату вошел Виктор, мягко шурша тапками по старому линолеуму. Он нес кружку и бутерброды с сыром на тарелке. Присел рядом, протянул ей еду.

— Поешь что-нибудь?

Аня подняла на него глаза, мотнула головой. Виктор так старался, чтобы утешить ее, но есть совершенно не хотелось. Как и разговаривать. Виктор отставил посуду на стол рядом с пустым стаканом.

— Не хочешь рассказать, что случилось?

— Нет…

Тишина. Ане хотелось утонуть в этой безмолвной массе. Вот только под напором лазурных глаз сердце таяло. Кромешная обида, которую все это время подпитывала разгромными обличениями, испарялась. Еще несколько минут назад Аня сидела в парке и нарочно мерзла, надеясь, что заболеет и умрет. Это было по-детски наивное желание из разряда: «я умру, и пусть вам всем будет плохо». Ничем не оправданное и глупое, но казавшееся единственно правильным. Она решила, что ей некуда больше идти — квартира, которую считала домом, стала чужой, как и ее хозяйка.

Правда, чем дольше Аня сидела, согреваемая полным нежности и тревоги взглядом любимого, тем сильнее хотелось открыть ему все. Забраться на колени, прижаться к теплой груди и спрятаться там от всех бед и невыносимых откровений. Словно подслушав ее мысли, Виктор подвинулся ближе и обнял за плечи.

— Скажи, — просящее произнес он, — тогда обязательно станет легче.

Аня набрала в грудь воздуха, чувствуя, как ноют ребра после недавнего побоища около универа.

— Оказывается, я ей не родная… — выдохнула, застыв в ожидании утешений.

— Кому? Маме?

— Да.

Виктор снисходительно улыбнулся, будто услышал, что у нее отняли конфетку.

— С чего ты взяла?

— Она сама рассказала, когда… В общем, неважно, — Аня замолчала и насупилась. Внутри поселилось предчувствие, что Виктор ее не поймет.

— И ты из-за этого ушла из дома? — его брови взлетели вверх. — Или она тебя выгнала?

— Нет… Не помню… Я сама ушла. Витя! Я никогда не была ей нужна! Только, как средство от одиночества. Только одни заводят щенков и котят, а она — ребенка!

По лицу угадывалось, что Виктор едва сдерживается, чтобы не рассмеяться.

— И всего-то? Анюта! И что, что ты приемная? Мама же заботилась о тебе все эти годы: кормила, поила, одевала? Или била и заставляла делать грязную работу? Побираться или чего похуже? Нет ведь! И не имеет значения, что родила другая — та женщина и впрямь не может претендовать на звание матери. Кинула тебя на попечение государства — и все.

— Наверно, — Аня отчаянно цеплялась за саможаление и обиды. Тогда в парке ее доводы казались нерушимыми, но теперь они сыпались под логическими цепочками Виктора. И еще — Аня любовалась им в этот момент. Он казался таким забавным и открытым. — Но почему она раньше ничего не сказала? Зачем было так… Эх!

Аня махнула рукой.

— А чего тут удивляться — ты стала взрослой. Значит, можешь все принять и понять. Твоя мама поступила разумно.

— Если бы она сказала это спокойно, то да. Но она кричала, хотела уязвить, уничтожить меня этими словами!

Словно неведомая фея смахнула улыбку с лицо Виктора. Он посерьезнел, крепче прижал Анюту к себе.

— Это из-за меня, да? — скороговоркой выпалил он.

— Нет, там другое… — замялась, но продолжила. Раз уж начала, значит, надо договаривать до конца. — Она приревновала меня к своему жениху. Тому самому, с кем ты видел меня тогда в парке.

— Так это был жених твоей мамы?! — Виктор на мгновение просиял, а потом снова погрузился в задумчивость. — То есть, вы из-за этого поссорились, и она тебе в порыве злости и отчаяния рассказала про удочерение?

Аня кивнула.

— Теперь ты понимаешь? Она меня предала!

— Нет. Не надо так. Она все равно тебя любит, я уверен. Просто пока она считает, что ты хочешь сделать ей больно. Может, тебе стоит ей позвонить?

— Не думаю, что ей это надо, — нахохлившись, произнесла Аня. — Иначе она бы сама позвонила.

Похоже, Виктор решил, что ей надо дать время подумать и успокоиться. Прижав Аню к себе и чмокнув в макушку, он поднялся и направился к выходу, оставив бутерброды на столе.

— Ты куда? — показалось, что вместе с ним оторвался кусочек ее самой. Без него стало холодно и неуютно.

— На кухню. А ты ложись спать.

Аня не стала спорить. Дрема незаметно овладела ею, накрыла покровом сновидений. Бороться с нею не стала — опустила голову на подушку, натянула одеяло до подбородка и так и уснула — в джинсах и футболке. Всю ночь Аня разговаривала с мамой. Вернее — с ее размытым силуэтом, который то и дело ускользал из обозрения. Они спорили, ругались, мирились, просили друг у друга прощения, но это был всего лишь сон…