Отражение (СИ) - Скорова Екатерина - Страница 29

Пусто, холодно и темно.

Прислуживать Нанэ отрядили Гирда — раб по рождению, он никогда не знал свободы, а потому и не понимал ее ценности. Небольшого роста, сутулый, плешивый, с кривыми почерневшими от плохой пищи зубами и бельмом на левом глазу. С детства Гирд привык к злобным выпадам и плевкам, потому, повзрослев, перестал обращать на них внимание. Он научился защищаться насмешками, порой злыми и едкими.

К Нанэ невольник привязался не меньше, чем детеныш гепарда. Она не капризничала и не обращала внимания на внешность Гирда, поэтому он с радостью выполнял поручение кормить ее. Это казалось гораздо лучше, чем полоскать хозяйское белье, скоблить деревянные полы или убирать навоз. Если бы у невольника оставалось свободное время, он провел бы его здесь, около двух клеток с молчаливыми узниками. Вот только такового у Гирда не имелось — ему и на сон-то давали не больше пяти часов.

В этот раз на кухне, куда невольник пришел за очередной порцией для Нанэ, присутствовал Кронох. Он одобрительно поглядывал на расторопных поварят. Мальчишки лет двенадцати в чистых полотняных рубахах, стянутых поясами. Они сновали с блюдами, мыли в кадке фрукты и скоблили ножами крепкий деревянный стол. В глазах Кроноха проскальзывала болезненная слащавость. Отрывая от ветки крупные зеленые виноградины с подноса, распорядитель гарема беседовал с поваром Куроштэ. Он был небольшого роста, такой же раздутый, как и выпекаемые им пшеничные лепешки, с масляными щелками глаз и гладко выбритыми головой и щеками. На кухне никому не позволялось зарастать волосами. Если повелитель найдет хоть один волос в блюде — высекут всех. Даже поварята отличались от прочей прислуги гладко выбритыми головами.

Взгляд Кроноха не укрылся от Куроштэ. Но, похоже, его это только забавляло. То и дело повар пенял подчиненным, что они слишком плохо нагибаются. После чего захлебывался визгливым смехом и трясся, как студень.

— Думаю, вряд ли эта тварь покорится, — ухватил Гирд обрывки слов Кроноха. — Месяц идет к концу, а она и не думает проситься в гарем.

— Подожди еще немного, — отвечал Куроштэ. — Бывали более дикие девки, но все рано или поздно понимали свою выгоду.

— Нет. Эта оказалась другой породы. Слишком гордая скотина, чтобы поступиться свободой. Даже сейчас, сидя в клетке, она не считает себя рабыней.

— Какой тогда толк держать ее за решеткой? — удивился повар, помогая Кроноху поедать виноград.

— Ни-ка-ко-го. Жаль только, что я слишком поздно это понял. Из цветущей красавицы она превратилась в бледную немощь. Однако, господин все равно хочет получить ее. — Эти слова распорядитель гарема произнес, сверля собеседника взглядом.

Он знал, что Куроштэ разбирается в целебных травах. Излечить зубную хворь, понос или мигрень не составляло ему труда. Кроме того, повар готовил и коварные настои — как он сам их называл. Выпив такой напиток, человек вел себя, как опившийся крепкого вина, а то и вовсе впадал в беспамятство.

— Хитер, — снова засмеялся Куроштэ, сотрясая все три подбородка. — Помогу тебе. Эй ты, оборванец! — обратил он внимание на Гирда. — Пошел вон! Вернешься, когда позовут!

Когда невольника позвали обратно на кухню, поднос с пищей и кувшином воды для Нанэ уже ждал его на столе. Повар мясистыми руками мял тесто, готовя обеденный каравай, а Кронох довольно оглаживал густую черную бороду.

— Я приду за наградой в полночь, — шепнул Куроштэ, провожая Гирда презрительным взглядом.

Через несколько минут раб уже ставил еду и питье к Нанэ в клетку. Сегодня она показалась ему более грустной, чем всегда. Наверное, поэтому он решился с ней заговорить.

— Не пойму, чего ты отказываешься служить господину? — выпалил он.

— Служить? — Нанэ повернулась к нему. Взгляд ее был страшен.

— А что ж? Это будет лучше, чем мои повинности, — Гирд пожалел, что начал разговор.

— Неужели? — зло процедила она, и от ее голоса холодные мурашки побежали по спине невольника. — Ты и впрямь думаешь, что смешать честь рода с нечистотами — это лучше, чем эти нечистоты вычищать из звериных клеток?

Ненависть бурлила в Нанэ. Она искала выхода, и не имея другой жертвы, изливалась на Гирда.

— А разве рабство не бесчестье для рода? — пролепетал невольник, вжимая голову в плечи в ожидании ответа.

— Я свободна! — крик Нанэ, больше похожий на звериный рык, спугнул птиц, прятавшихся в садовых деревьях.

Гирд попятился, в глазах Нанэ он увидел безумие. И теперь мечтал только об одном — побыстрее сбежать от потерявшей рассудок наложницы. Всякий знал — нельзя трогать хищного зверя, беременную женщину и безумного. Задом он шел до тех пор, пока не уперся спиной в кусты, потом развернулся и убрался восвояси. Вслед ему Нанэ сделала жест, словно выплескивала что-то из сложенной чашкой ладони. Это был знак малого проклятья, призывавший злых духов сократить дни нечестивца.

Глава 22

Пока полуденное солнце не принялось облизывать железные прутья, Нанэ не притронулась к кувшину и лепешкам. Когда же палящее око светила иссушило губы и нутро так, что терпеть жажду не осталось сил, она приникла к сосуду и принялась жадно глотать теплую воду. Сердце тревожно защемило. Гепард в соседней клетке хлестал себя хвостом по бокам и оглашал пространство протяжным рыком. Нанэ не успела коснуться его сознания, чтобы узнать причину, как перед глазами всё поплыло, а душа умчалась в бесконечность.

Смутные тени мелькали перед Нанэ. Голова была окутана дымом, душа трепетала, будто плыла в облаках. Откуда-то взялся каменный потолок, который то вздымался ввысь, то падал, грозя раздавить ее. Расплывчатый силуэт навис над Нанэ. Явь это или сон? А может, она попала в царство Хозяйки судеб, подточенная духотой и голодом? На миг Нанэ ощутила боль, проникшую в нее откуда-то снизу. Куда именно — она не смогла бы сказать, всё тело было чужим и непослушным. Четко поняла одно — такого не испытывала никогда. Боль разрасталась, пронзая сознание острыми раскаленными иглами. Что-то творилось сейчас с Нанэ, но она не могла пошевелиться, чтобы спастись.

Спустя несколько часов она наконец-то очнулась. Только теперь сквозь боль, раскалывающую пополам голову, пробралась запоздалая догадка. Ее попросту опоили. Нанэ с трудом приподнялась на локтях, пытаясь понять, где находится.

Голые каменные стены, потухшие масляные светильники около кровати, огромное окно, в которое заглядывали первые рассветные лучи. Нанэ ощутила себя смертельно раненым зверем. Темно-бурое пятно, расплывшееся под ней на шелковой голубой простыне… Нанэ завыла и забилась в истерике, кусая руки, царапая лицо. Теперь уже ничего не исправишь. Даже кровью не смыть позора! На крики прибежали две полные женщины.

Они не дали Нанэ опомниться — стянули ей локти сыромятным ремнем, укутали в одеяло и повели в купальню. Там насильно влили успокоительный отвар, отчего она вновь стала безразлична к творящемуся вокруг. Служанки вымыли и одели Нанэ. Заплели ее волосы в тугие косы и отвели в небольшую комнату в нижнем гареме — с двумя узкими окнами и с прозрачной занавеской, заменявшей дверь. Одна из рабынь осталась у входа — сторожить строптивую наложницу на случай, если она попытается причинить себе вред или сбежать.

Нанэ поили успокаивающими отварами еще дней десять. Кормили жидкой кашицей, водили в отхожее место. Сама она превратилась в безвольную марионетку, потерявшую волю и желание жить. Когда Нанэ перестали опаивать отварами, к ней приставили еще рабынь. От нее ждали чего угодно: что она разобьет голову о камни стен или пола, попытается проскользнуть мимо бдительной охраны и утопиться, повесится или иначе лишит себя жизни. Но ничего этого не случилось. Если раньше ее морили голодом, то теперь Нанэ сама перестала есть и пить.

Никакие уговоры и посулы не смогли переубедить ее хотя бы сменить позу. Нанэ сидела в углу, прижав колени к груди и уткнувшись в них лицом, и молчала. На второй день голодовки к Нанэ пришел Кронох. Он не стал ее тормошить или утешать ласковыми словами, а сразу перешел к делу.