Рай для Темного (СИ) - фон Беренготт Лючия - Страница 54

— Так не честно, — заявила она и сморщила нос, будто готовилась снова заплакать.

Пораздумав пару секунд, Мэтью кинул мяч в затуманенный угол комнаты. Инга резко повернула голову в направлении звука, соскочила с кровати и побежала туда, оставив больную мать в одиночестве.

— Догоняй! — крикнула она Мэтью и тот, опомнившись, поспешил за ней.

Туман окутал маленькую фигурку в белой ночной сорочке и, испугавшись, что потеряет ее, Мэтью нырнул в клубящееся серое облако…

— … Неужели ничего нельзя больше сделать? — услышал он сердитый женский голос и пошел в его направлении.

Облако расступилось. В той же самой спальне, на той же кровати лежал черноволосый мужчина в штанах-галифе с подтяжками на голое тело и курил длинную, сплющенную у основания папиросу. Мэтью почувствовал отвратительный, тяжелый запах ничем не разбавленного табака — маленькой Инге, конечно же, тоже не нравился этот запах, раз он так четко пропечатался в ее памяти. На тумбочке горела широкая настольная лампа, на которую набросили простыню, чтобы приглушить яркость. Рядом лежали какие-то длинные листы с большими красными печатями, похоже, что важные документы. С другой стороны двуспальной кровати сидела мать Инги — красивая, розовощекая женщина, одетая в широкую юбку и вязаную кофту поверх блузы, со светло-рыжими волосами, забранными на затылке шпильками. В углу комнаты, наполовину скрытая туманом, стояла массивная детская кровать, в которой лежала под одеялом кудрявая, рыжая девочка, на вид около года от роду. Повернувшись лицом к родителям, девочка смотрела на них сквозь редкую решетку своей колыбели.

Человек в подтяжках поморщился и нетерпеливо качнул головой.

— Слушай, хватит уже это мусолить. Ты ведь сама знаешь, мы все перепробовали — даже взятку давали. С твоим Клеймом в Райское нам не попасть. Никак. Ни под каким соусом.

— Значит, мы никуда не едем?

— Нет, конечно, — мужчина пожал плечами, притянул ее к себе и обнял. Женщина вздохнула и уткнулась головой в его ухоженные, набриолиненные волосы. — Будем жить здесь. Слава Богу, со мной вам нуждаться не придется.

— Мать Инги была рабыней ее отца? — ошеломленно пробормотал Мэтью, наблюдая за этой сценой.

И тут же понял, что это совершенно невозможно. Ведь разговор явно шел о попытке переселиться в Светлый Град. Из исторических книг в библиотеке Лоренса Мэтью знал, что Темным официально разрешили селиться в «городе на холмах» в семидесятые годы прошлого века. Судя по обстановке и одежде, эта сцена происходила гораздо раньше, и раз отец Инги пытался получить визу, значит, он был Светлым. А Светлые не могут владеть рабами — порабощение разумного существа противоречит их самой сущности. Получается, мать Инги была рабыней другого? Темного? Но жила со Светлым? С другой стороны, рассудил Мэтью, на ней могло стоять Клеймо с прежних времен. Ее хозяин мог умереть или даже освободить ее. Клеймо ведь — это навсегда. Сколько бы лет или веков Ясный ни прожил, на нем всегда будет стоять Клеймо его первого господина. И по одному из главных (и совершенно непонятных ему) законов Райского Места, заклеймённым Ясным воспрещалось селиться в городе…

Однако, он отвлекся. Мэтью подошел к кроватке.

— Привет… — задумчиво сказал он и протянул Инге руку. Девочка немедленно схватила его за палец.

В прошлом воспоминании, у него была возможность найти дату происходящего, однако возраст Инги был непонятен, и это бы никак не помогло. Здесь же все было наоборот — ребенку явно около года. Но как понять какое это время? Даже если найти какие-нибудь письма или газеты с датами… — рыжеволосое дитя не могло еще уметь читать, и не запомнило бы даты. Однако попробовать не помешает. Вдруг она запомнила нужную цифру в виде картинки — так же как она запомнила этот разговор, не понимая его.

Мэтью перевел взгляд на документы на тумбочке при кровати и, желая подойти к ним, забрал у ребенка палец. Маленькая Инга немедленно скривила личико и принялась требовательно орать. Родители засуетились, мать подбежала к ней и взяла ее на руки.

— Что, малыш? Что случилось? — Инга продолжала плакать навзрыд и тянуть к Мэтью руки. Отец Инги встал, затушил сигарету в пепельницу подле кровати и принялся бренчать перед лицом ребенка здоровенной погремушкой.

Мэтью остолбенело смотрел на эту сцену. Как это возможно? Как может их поведение зависеть от его действий? Он ведь не здесь, он в далеком будущем и просто разглядывает чужое воспоминание…

Его мозг играет с ним опасные игры. Плачь ребенка просто совпал с этим моментом — внушал он себе, но все равно продолжал делать Инге рожицы, от которых она, в конце концов, перестала плакать, рассмеялась сквозь слезы и неумело, по — детски, захлопала в ладоши. Мать облегченно вздохнула и прижала ее к себе. Отец же немедленно отложил игрушку и вышел из комнаты, бормоча «думал, она никогда не перестанет» и «мне надо выпить».

— Я могу влиять на них… — прошептал Мэтью, крутя головой. — Я могу влиять на прошлое через воспоминание.

И тут же одернул себя — чушь! Влиять на давно свершившееся прошлое совершенно невозможно. Так что хватит заниматься ерундой, друг Мэтью, а лучше найти уже способ впечатлить ту, в кого вырастет эта крошка. Надо…

— Надо чтобы ты заставила мать дать тебе что-нибудь с датой — наставительно сказал он маленькой Инге, — например, газету или календарь. Тогда я увижу то, что видела ты.

Ты сумасшедший — сказал Мэтью сам себе и принялся оглядываться, но ничего более подходящего, чем документы на тумбочке не увидел.

— Вряд ли мать даст их тебе в ручки… — засомневался он. — Но если подойдет и сядет вместе с тобой на кровать…

И он поманил Ингу к себе… Малышка требовательно загукала, завертелась, застучала пятками по бокам матери, будто понукая ее.

— Нет, солнышко, к маме в кроватку нельзя… Папа будет ругаться, ты же знаешь…

Инга выпятила губу, набрала воздуха в легкие… Мэтью скривился, приготовившись к истошному воплю… но вместо этого вскрикнула мать Инги и чуть не выронила ребенка из рук. Опомнившись, в последний момент она подхватила дочь за ножки и в буквальном смысле бросила ее на кровать. Вот теперь Инга заорала. Мэтью в ужасе рванулся к ним, забыв, что все это воспоминание… И тут заметил, что на ребенке дымится ее длинная ночная сорочка.

— Федор! — закричала мать Инги жалобным голосом. — Она снова это делает!

В комнату вбежал отец Инги, мгновенно оценил ситуацию и сделал движение рукой, будто толкал воздух вверх. Ингу подняло в воздух вместе с этим пассом — в тот самый момент, когда сорочка на ней, наконец, вспыхнула и загорелась ярким оранжевым пламенем. Мгновенно перестав кричать, маленькая Инга перекувыркнулась в воздухе и, вся окутанная огнем, весело засмеялась. Ее отец засмеялся вместе с ней, а мать устало опустилась на кровать.

— Ты ведь понимаешь, что без тебя я с ней не справлюсь? — качая головой, проговорила она, наблюдая за кувырканиями своей огненной малышки.

— Я что, куда-то собрался? — занятый манипуляциями с дочкой, отвлеченно пробормотал отец. — Мы с тобой вместе до гроба, любимая… Хочешь доказательств? Смотри. Эй, детка, на-ка поиграй с бумажками… Они так прекрасно горят!

Все еще держа дочь в воздухе, Федор подошел к тумбочке, взял бумаги с печатями и, прежде чем Мэтью успел среагировать, отдал их Инге. Малышка взвизгнула от восторга, протянула ручки и в одно мгновение испепелила то единственное, что могло помочь Мэтью понять, в каком году происходили явленные ему события.

У него даже руки опустились.

Что же делать? Попробовать заглянуть еще глубже? А вдруг это небезопасно — так долго сканировать чьи-то воспоминания?

Ты же гуманитарий, идиот. Владеешь историческими знаниями. Стипендию получал, тратил государственные деньги. А теперь не можешь определить, в каком году твоей возлюбленной был год, несмотря на то, что перед тобой, как в историческом кино — все, что нужно, от моды до обстановки…