Школа Лысой горы. Мой прекрасный директор (СИ) - Елисеева Валентина - Страница 87

Завтра утром их с Марой обещали выписать. Подруга была жизнерадостна и щебетала, как птичка: о праздничном застолье, о планируемом ею первом полете Василисы на драконе, о пришедшей в школу новой партии скатертей-самобранок и прочих новостях. В больнице за день побывали все их коллеги: Лесьяр Михайлович тишком вылечил Василису ото всех остаточных последствий прыснутого в лицо препарата, Всемила Ламиевна принесла книжку: «Окружающий мир глазами нечисти. Внеклассное чтение для начальной школы», Ян притащил охапку роз и настойчиво кормил Василису дольками апельсина, а Яга Лешевна влила в нее стакан укрепляющего отвара.

А Василиса ждала ответа Елисея на свое спонтанное признание. Конечно, директор мог промолчать и сделать вид, что их короткого разговора перед машиной скорой помощи просто не было, но это было бы не по-мужски и не в его характере.

Ответ пришел поздно вечером, когда Мара уже упорхнула в свою собственную отдельную палату. Ответ пришел в виде письма, внезапно материализовавшегося на прикроватном столике. На свернутом листке бумаги сверху была одна надпись: «Василисе», сделанная четким директорским почерком.

Письмо вместо личного визита – не лучшее предзнаменование. Затаив дыхание, Василиса развернула листок.

«Вначале хочу повторить свои слова: я рад, что ты все-таки добралась до моей деревни, – прочитала она в первых строках. – Моя вина, что я позволил тебе – ничего не знающей о нас девочке – так сердечно привязаться ко мне. Мне не следовало столь близко и дружески общаться с тобой, я понимал это, но не смог удержаться. В нас слишком много общего, и я говорю не только о любви к математике: ты близка мне по духу, по образу мыслей, рядом с тобой я впервые за долгие десятилетия вспомнил, что такое смех. Я не отказался бы от проведенных с тобой часов даже ради райских кущ, но мне безумно жаль, что тебе приходится расплачиваться за это. Стараюсь верить, что твое чувство не слишком глубоко и после этого объяснения быстро исчезнет из твоего юного сердечка. Я все еще надеюсь видеть тебя среди учителей моей школы – видеть такой же веселой, жизнерадостной как прежде и… искренне влюбленной в кого-то другого. Надеюсь, хоть сложись все иначе – я не искал бы другой жены, кроме тебя, Василиса. Сложись все иначе – я с первых же дней соперничал бы с Яном за твою благосклонность, а твое сегодняшнее признание сделало бы меня счастливейшим человеком на земле.

Но моя судьба давно решена. Решена с того момента, как я перестал быть человеком. Василиса, я не человек и даже не нечисть. Я – нежить. Тот человек, что был бы счастлив стать твоим мужем, умер еще в середине прошлого столетия. В музее Энска тебе расскажут об Иванове Елисее Назаровиче, краткую его биографию и историю смерти. Мое тело лежит в братской могиле в конце Партизанской улицы Энска. Я не могу появляться вблизи этого места – места своего упокоения: тут я теряю силу, не могу удержать облик человека. Господин Твердолобов каждый год исправно выговаривает мне за то, что я не являюсь на праздничный митинг 9 Мая самолично с большим венком, а только присылаю делегацию от школы.

Да, внешний человеческий облик – это только видимость, сгущение материи окружающего пространства, не более того. От Елисея Иванова остался только дух, бесплотный призрак. Очень сильный, могущественный призрак, но не живое существо. Я могу создать лишь иллюзию плотного тела, видимость жизни. Я могу управлять энергетическими потоками мира, многое могу, но не способен вернуть себе плоть и жизнь. Я даже надолго от Калинова моста отлучаться не в состоянии – быстро слабею, превращаюсь в беспомощное привидение. (Одна из причин того, что не люблю всевозможные курсы: слишком много затрат на удержание образа, на уплотнение тела при случайных прикосновениях людей – с неживыми объектами взаимодействовать много проще).

Подобно многим другим призракам, я мог бы навсегда покинуть мир живых после окончания войны, если бы не взялся охранять пограничный переход между миром яви и потусторонним миром нави – тот самый Калинов мост через реку Смородину. Директор школы – это должность не только руководителя педагогического коллектива, но и ответственного за переход. Я отвечаю за жизнь всех своих сотрудников, поэтому ощущаю их негативные чувства и всегда прихожу на их зов. Я охраняю весь коллектив школы, хоть никто из учителей не нуждается в защите так, как ты. Во всех школах ОМИИ ПАСК эту директорскую должность занимают такие же духи, как я. Нас невозможно убить, уничтожить, подкупить материальными благами, разжалобить, шантажировать нашими чувствами к кому-либо. Нам никогда не изменят логика и здравый смысл, не смутят желания слабой плоти. Для всех паранормальных существ слова «директор школы» и «призрак-хранитель» являются синонимами, лишь ты об этом не ведала.

Прости, что не распознал своевременно твоих зарождающихся чувств, я слишком давно не ощущаю себя живым и отвык замечать тонкие нюансы в поведении людей. Когда некоторые дамы меня откровенно преследуют – я успешно скрываюсь, но настоящие чувства проморгал.

Мне бесконечно жаль, что невозможно обратить время вспять и переменить судьбу. Почти четыреста лет мне предстоит еще работать пограничником у перехода. Возможно, в далеком будущем мы переродимся в одно время и встретимся. Я даже позволю себе на это надеяться.

С искренним уважением,

ваш верный друг

Елисей Навь».

Не описать чувства Василисы после прочтения письма. Горе страшной потери, боль, ужас, сострадание – все смешалось в единый клубок. Ей не было нужды идти в музей Энска – она прекрасно помнила рассказ его смотрителя, и сейчас страдала так, словно ее любимый умер только что, в эту самую минуту, у нее на руках. Как бы подкинутые злой сторонней силой в мозгу вспыхивали видения его мученической смерти, и она не могла вытравить их из своего сознания. Василиса рыдала столь же безутешно, как плакала летом на могиле родителей. Уж лучше бы он был жив и женат на прекрасной русалке – она смирилась бы с этим и смогла бы радоваться его счастью. Но знать, что любимый обречен на века одиночества… И она ничем, совсем ничем не может ему помочь! Если весь мир паранормального и сказочного не способен обратить смерть вспять, то что может одна человечка?!

Не обращая внимания на ворчание дежурной медсестры, будучи не в силах заснуть, Василиса бродила по коридорам больницы, несчастная, как Кентервильское привидение.

Пожилая санитарка, в одиночку толкавшая вверх по пандусу с первого этажа на второй тяжеленную, доверху нагруженную чистым бельем тележку, ругалась на медбратьев, тихо напившихся в ночную смену и по этой причине не способных помочь ей с тяжелой работой. Василиса впряглась помогать. Они вдвоем, пыхтя от натуги, толкали тележку вверх. Мимо по ступенькам спускался широкоплечий, атлетического сложения молодой мужчина, уставившийся в планшет и не замечающий окружающих.

– Помогли бы бабам, молодой человек, – обратилась к нему санитарка, приостановившись на середине пандуса.

– Я не работник больницы, – ответил парень, с чистой совестью проходя дальше.

– Тьфу! Сочувствую я вам, молодым девкам, – где мужей брать будете? – проворчала санитарка, с новой силой пихая тележку. – Что за напасть в современном мире: как с виду нормальный мужик – так вечно одна только видимость, что мужик!

Василиса подавилась полустоном-полувсхлипом, помогла втащить тележку, бросилась бежать к своей палате, забилась в угол, прикусила кулак и тихо выла, изливая свое горе безучастной полной луне, светившей с черного звездного неба в окна больницы.

Эпилог

Сколько прошло времени, она не знала. Слезы кончились, сумбурные мысли наконец-то оставили многострадальную голову в одиночестве звенящей пустоты. В ночной тишине в сумочке Василисы вдруг раздалась трель мобильного телефона. Вытряхнув его на прикроватную тумбочку, Василиса секунду изумленно рассматривала мобильник, потом ответила на вызов: