Молчи обо мне (СИ) - Субботина Айя - Страница 21

— Нам судьба быть вдвоем на этой набережной, — устало улыбается Игорь. — Был уверен, что тебе тоже одиноко.

— Мог просто позвонить, — шепотом говорю я, пока он притягивает меня за плечи, позволяя уронить лицо ему на грудь. — Ты ведь мог просто позвонить. Столько раз, сколько нужно, пока я не отвечу! Я ведь не могу… Ты же женат, понимаешь? Я просто не могу… вот так!

Он запускает пятерню мне в волосы, прижимает голову так крепко, что мне остается только беззвучно выть и рвать зубами его рубашку.

Я рассказываю ему об Артеме. Не знаю зачем. Пересказываю чудесные выходные, когда не думала ни о ком, даже о нем — мужчине, который как-то смог прорости глубоко внутрь меня, пустить корни прямо в сердце — и теперь мне не вытравить его, не убив частичку себя самой. Рассказываю, как нам было хорошо в постели, и как я ждала сегодняшнее свидание. Правда ждала, хотела… Не знаю, чего. Просто по-женски верила в продолжение сказки.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍А Игорь просто слушает, только изредка чуть сильнее сжимает пальцы в моих волосах. Один раз так сильно, что, кажется, морально созрел свернуть мне шею. Я не понимаю своих чувств: мы просто чужие люди, волею судьбы, сталкивающиеся на разных отрезках своих жизней, мы не ближе, чем случайные попутчики в поезде, но я рассказываю о другом мужчине с чувством сознающейся в измене женщины. Я знаю, что Игорю больно от моих слов, но все равно продолжаю рассказывать, пока не достигаю финальной точки, в которой оказываюсь здесь, с ним.

— Если мужчине нужна женщина, он найдет способ увидеться с ней, даже если ради этого придется лететь на край света или прыгать в последний вагон отбывающего поезда, — говорит Игорь, когда я замолкаю и, обессиленная от слез, позволяю себе вольность обнять его за шею. Это не романтический жест, не попытка напроситься на ответную нежность. Это отчаянный жест утопающей, а он — моя единственная соломинка в этом миллионном пустом городе.

— Да, конечно. — Я киваю и натираю лоб об его рубашку.

— Просто отпусти это, Женя.

Я пытаюсь! Я правда пытаюсь, но… Но тот, другой, он тоже торчит во мне, он тоже — корни вокруг моего сердца, только с ядовитыми шипами, и чем отчаяннее я пытаюсь их выдернуть, тем больше яда у меня в крови. Правда в том, что я не хочу отпускать ни одного из них, и за одно это меня нужно приколотить к позорному столбу. Я заслужила порицание, но сейчас мне плевать.

Мы не гуляем, мы просто стоим в обнимку на пустой набережной. А когда порывы ветра пронизывают насквозь — крепче сжимаем руки, сохраняя тепло между нами. У того, что происходит, нет описания ни в одном словаре, для этого не придумали подходящего слова. Но я называю эти секунды «одиночеством вдвоем». Ни один человек не был мне так близок, как этот молчаливый грустный мужчина, и вряд ли что-то изменится даже через сто лет.

Но мы не имеем права перешагивать последний рубеж.

Поэтому Игорь подвозит меня домой и даже не смотрит вслед, когда я выхожу из машины и медленно поднимаюсь на крыльцо. Я не говорю ни «пока», ни «до свидания», мы не пытаемся решить наше уравнение, договариваясь о будущих звонках или встречах. Мы — просто случайности. И немного фаталисты. Если суждено — мы встретимся еще миллион раз.

Уже дома я замечаю сообщение от Артема. Он прислал его около половины третьего ночи.

«Прости, дурочка, меня сожрала работа! Кино переносится на пятницу, заеду за тобой в шесть. С условием, что после сеанса ты проведешь со мной еще одни выходные».

Я перечитываю сообщение много-много раз, пока во мне не появляется ощущение зацикленности моей жизни. Может быть, для кого-то странно, что женщина не злится, когда ее называют дурочкой, но мне до странно приятно быть его дурочкой.

Именно поэтому я пишу ему в пять тридцать три утра одно единственное слово: «Хватит»

Артем умный, он поймет.

И точно не будет горевать.

Я падаю лицом в подушку, расходуя еще один неприкосновенный запас слез.

Глава семнадцатая: Сложный 

Я ее ревную.

До тошноты, до одержимости, до противного желания отыскать того мужика и порвать его на лоскуты, потому что он взял то, что я получить не мог. И никогда не смогу. Он взял мою женщину. Да, мою. Бессмысленно прикидываться, что Женя для меня — просто романтическое увлечение.

Она, как в сопливых книгах, моя родственная душа, моя вторая половина, хоть я давно считал ею другую женщину.

И чтобы понять это, мне пришлось залезть в такое дерьмо, что противно вспомнить.

Та ночь с Юлией… Моя самая большая ошибка.

Нет, секс с ней был классным: как и любая сопливая девчонка она рвалась проводить эксперименты, а мне было так херово, что я позволил бы даже отхлестать себя плеткой, если бы у нее появилась такая фантазия. Я хотел забыться — и я забылся. До самого утра. А когда не увидел в телефоне ни одного пропущенного звонка и сообщения от жены, просто разозлился. И предложил Юле повторить. Она, конечно, согласилась.

Я встретил Женю на набережной, где прятался от беспросветного тупого траха с другой женщиной. Четыре дня я просто пропадал у малолетки, позволяя использовать себя в качестве сексуальной игрушки и задаривая дорогими подарками. Думал, что оживу, вспомню, что значит быть с весной душе, а по факту просто разлагался до костей. Женя не знает, что в тот момент, когда я нашел ее взглядом — бледную, серую, словно призрак — я мысленно наигрывал реквием по собственной жизни.

Но я должен. Должен той женщине, чью жизнь разрушил. Потому что, хоть это и глупо, но именно встреча со мной перевернула ее спокойную жизнь. Может, если бы не мое самонадеянное вторжение, она была бы счастлива с другим мужчиной, ей бы даже не пришлось спасать свой брак — и она бы родила другого ребенка, совершенно здорового.

Поэтому я возвращаюсь домой утром, переодеваюсь и заглядываю в спальню, где Юля тихо спит в своей любимой зеленой пижаме: совершенно несексуальной, как и все, в чем она теперь ложится в постель. Завела много новых привычек, а я даже не попытался это предотвратить.

Я попробую еще раз. И еще, и еще. Столько, сколько потребуется, чтобы спасти семью. Пусть буду носить гордое звание «оленя» и «пиздострадальца», но я сделаю это ради женщины, которую когда-то любил и которая — уверен — до сих пор любит меня.

Увезу ее в Париж, даже если придется связать и взять в самолет с табличкой «очень хрупкая ручная кладь».

Но в самолете, когда мы поднимаемся над облаками, и Юлька вдруг доверчиво кладет голову мне на плечо, во мне что-то дергается, рвется, разрезает сердце на окровавленные ломтики.

Со мной уже не та женщина.

Я стал плохим актером чужой жизни.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Глава восемнадцатая: Холостяк 

В ноябре уже лежит снег. Мой дом на холме заносит такими снегопадами, что каждое утро я начинаю с кардио с лопатой, и каждый вечер заканчиваю им же, пытаясь прорыть дорогу для машины и откопать ворота, которые криворукие работники поставили под углом — и теперь они тупо вмерзают в землю. Приходится вспомнить навыки обращения с ломом.

Работаю. Много, до состояния, когда даже во сне ебусь с цифрами, договорами, расчетами и прочей финансовой лабуденью.

Единственная отрада — Вика.

В ней все, как я люблю: темные длинные волосы, темные с блядской дымкой глаза, крепкие ноги, увесистая жопа. Чтобы сказать, что она за человек, достаточно посмотреть ее инстаграм: бестолковые видео, куча селфи на фоне всякой херни, фото всего, что она ест и пьет в течение дня и, конечно, цитаты на картинках в духе: «Пусть умрут, кому я не досталась».

В общем, она абсолютная пустышка, годящая только для одного.

Все ок, меня это устраивает.

Особенно остро понимаю это каждый раз после Светкиных звонков и сообщений. Она до сих пор живет на съемной квартире, а я до сих пор жду, когда ее рука срастется, и продолжаю оплачивать жилье. Знаю, что, когда она свалит в закат, я все равно буду самым хуевым мужиком на свете, но все равно зачем-то пытаюсь хоть в чем-то не быть скотом.