Возмездие
(Повесть и рассказы) - Старовойтов Валерий Иванович - Страница 5

Генерал глубоко выдохнул и набрал по «вертушке» спецсвязи Томск.

— Приветствую, генерал! Слушай приказ: через агентурную сеть добудь мне группу в разработку с последующей ликвидацией «по плану Б» ученых из Томска, которые начали интенсивно собирать материалы по Чаинскому восстанию 1931-го года. Да! Все перепроверить и засекретить немедля! Информацию о живых поныне в Нарыме, Бакчарском и Чаинском районах, так у тебя, кажется, на северах они называются, отправить нам установленным порядком. Как понял?

— Добрый день, Виталий Васильевич! Понял вас хорошо, товарищ генерал-полковник, через три дня доложу об исполнении!

— Вот и доложи, иначе сам понимаешь — Томск не Киев, если в теплые края собрался дослуживать, хватит сопли морозить в Сибири. Как погода, кстати?

— Минус пять, Виталий Васильевич! — Томский генерал расслабился и присел на край рабочего стола.

— Пора у вас северную надбавку, однако, отбирать! Ну, бывай, жду доклада! — Федорчук положил трубку и вызвал начальника кадров управления.

На другом конце провода генерал-майор бережно положил трубку белого аппарата с гербом СССР. В дверь аккуратно постучали. На пороге появился неприметный человек в черном с красной папкой в руках — бессменный помощник начальника Управления КГБ при Совете Министров СССР по Томской области, подполковник Истомин. В папке среди документов на подпись лежал конверт от источника по кличке «Гетера».

Глава 6

— Будь другом истины до мученичества, но не будь её защитником до нетерпимости. А истина, сама знаешь где, дорогая! — Профессор Меркулов встал из-за стола, покачиваясь дошел до стенки румынского гарнитура и достал початую бутылку коньяка.

— Может, хватит на сегодня! — Елизавета Платоновна бросила строгий взгляд в сторону мужа и продолжила вязать крючком.

Не обращая внимания на супругу, Владимир Иванович налил стопку коньяка, выпил и полез в большой портфель из крокодильей кожи. Достав оттуда обычную тетрадку в линейку, начал читать:

— Колпашевский яр — высокий обрывистый берег реки Обь в черте города Колпашево. Известен стал, главным образом, как место массовых захоронений людей, расстрелянных или умерших в тюрьме НКВД по Нарымскому округу в 1930-е — 1940-е годы. — Профессор посмотрел поверх очков на спокойное, красивое лицо жены, потом на коньяк, вздохнул и продолжил: — Лизонька, представляешь, Варенцов планировал выяснить, сколько в этом яру было захоронено народа, цифры от трех до восьми тысяч под красным вопросом?

— Я не думаю, дорогой, что ты продолжишь исследование темы. Зачем? Мученика все равно из тебя не получится, комфорт, коньяк и вкусно поесть из гэбэшных запасов любишь сильнее, согласись!

— Не сметь! Запрещаю разговаривать таким тоном со мной!

— А что такого, милый Вова? Почему кричим, не белая горячка ли у вас, товарищ профессор?! — Елизавета Платоновна отложила вязанье, подошла к мужу и прижала его седую голову к крупным бедрам.

— Лиза, согласись, что правду о реальных цифрах репрессий не скрыть в будущем. Принимал экзамен сегодня у одной заочницы из Колпашево, работает в идеологическом отделе райкома. Она-то и рассказала, что Иван очень интересовался весной семьдесят девятого года в их городе. Тогда по распоряжению первого секретаря Колпашевского горкома КПСС Шутова на подмытом берегу около могильника был установлен глухой забор и выставлено оцепление, чтобы люди не приносили цветы и свечи. Были сформированы отряды из сотрудников МВД, КГБ, а также созданы дружины добровольцев, которых посадили на моторные лодки и перегородили ими реку. С заводов им стали доставлять ненужный железный лом. Задача этих отрядов заключалась в том, чтобы подплыть к трупу, привязать груз лома к нему и утопить! Представляешь?

— И что? — Меркулова отстранила от себя мужа, налила себе коньяк в его стопку, выпила и спокойно продолжила: — После проведения первомайской демонстрации об обнаружившемся захоронении Томский обком партии поставил в известность руководство страны, мне доподлинно известно, членов Политбюро Суслова и Андропова. В Москве и приняли решение о предотвращении огласки. С этой целью было указано уничтожить и останки, и признаки этого, и иных подобных колпашевских захоронений!

— То есть ты хочешь сказать, что коммунисты, руководители нашей страны дали команду ликвидировать могилу с воды? — Трясущейся рукой Меркулов налил коньяк и выцедил его словно горькое лекарство.

— Да, размывать потоком от винтов теплоходов берег, при этом останки трупов утопить в реке. Операция по уничтожению захоронения проводилась силами сотрудников КГБ. Ты был в это время в Ленинграде на симпозиуме, а я в Колпашево. Всех подняли тогда по тревоге!

— И ты принимала в этом участие? — Профессор ошарашенно смотрел на жену, словно видел её впервые.

— Нет, конечно, я не топила трупы! Моя задача была все оформить документально, поэтому съемки для доклада в Москву озвучены моим голосом.

Как ни в чем не бывало, Елизавета Платоновна продолжила вязание. Меркулов долго смотрел на неё, потом саданул кулаком об дверной косяк, наскоро оделся и вышел.

Пурга подгоняла в спину, ноги тонули в снегу, но Владимир Иванович брел через дворы к кочегарке, где можно было взять еще выпить. Пламя гудело в топке, легкий сквозняк от работающей вентиляции поднимал золу с тачки, которую пока не вывез истопник, усевшийся распивать за дощатый стол с этим седовласым, прилично одетым, но странным мужиком, к тому же непомерно щедрым. Разговор о сухом законе, который погубит страну, перешел к Колпашевскому яру.

Прожевывая кусок сала, кочегар начал рассказывать о весне 1979-го на Оби:

— В это время на берегу мы бурили скважины, искали необнаруженные захоронения. Страху меня был, не скрою. Да и все мы, работяги, забздели страшно. Ну, сам прикинь, мил человек, кругом одни чекисты, да еще подписку со всех взяли! Думали, самих тоже потом в эту же реку!

— Дальше! — Меркулов порылся в карманах и достал еще мятую трешку.

— Ну, так вот. Мы на берегу, а суда с воды, значит, подмывают. Трупы из ям стали падать в воду. Мёрзлый верхний слой земли обваливался большими глыбами, когда размыли нижний, талый слой грунта… Трупы были целые, разной величины — и бабы, мужики и детей много было. Ниже по течению работали катера, ловили тех, кто уплыл, кого не размолотило винтами от катеров у яра.

— Хватит! — Захрипел профессор, выпил целый стакан водки и рухнул на угольную яму.

— Володя, Меркулов! — Черным силуэтом распахнутой дохи настежь металась женщина во дворе, упирающемся в кочегарку.

Истопник, склонив голову, навалился на тачку и вывез золу в метель, крикнув женщине:

— Гражданочка, заберите своего Вову отсюда, бухой он в хлам!

Глава 7

Автобус шел медленно, буксуя в снежных завалах и переметах из-за плотно наступающей на дорогу тайги. Мужикам приходилось выходить и толкать ПАЗик под натужные завывания и рев мотора. Слабость валила профессора Варенцова с ног, бил озноб, не хватало воздуха, но он толкал старую развалину вместе со всеми. Рядом с Варенцовым, упершись в помятый бок автобуса, пыхтел старик с окладистой бородой. Преодолев очередную снежную преграду, дед помог профессору подняться в салон. Усадив рядом с собой, потрогал лоб Варенцова и присвистнул:

— Так ты горишь огнем, милый человек. Как звать-то тебя, сердешный, и куды с такой хворью путь держишь?

— Иван Петрович! В Парбиг… Надо по срочному делу! — Кашель забивал так, что меркло в глазах.

— Вон оно как, помер что ли кто из родственников, с такой лихорадкой, да едешь! — Дед пододвинулся ближе, чтобы разобрать бормотания чудаковатого горожанина.

— Нет… — Варенцов замотал головой и снова забился в кашле.

Дорога пошла под гору, водитель прибавил газу в крепко схваченной наледью неглубокой колее.

— Через сельсовет… Хочу родственников Ускова найти, слышали про такого?.. — Едва отдышавшись, громко спросил Варенцов.