Война за проливы. Призыв к походу - Михайловский Александр - Страница 13

– Петр Николаевич, – наконец решившись, осторожно спросил он, – а как к отставке князя Фердинанда и последующему переустройству границ отнесется Австро-Венгрия и лично император Франц-Иосиф, который с крайне подозрительностью относится к малейшему усилению славянских государств? Не будет ли следование предложенному вами плану самоубийством для Болгарии и других государств, которым вы хотите предложить аналогичный план действий?

– Об этом вы можете не беспокоиться, – с легким пренебрежением ответил русский министр иностранных дел, слегка поморщившись, – в Вене к грядущему переустройству границ на Балканах отнесутся, конечно, без особого восторга, со всхлипываниями и стонами, но мой император заверяет, что ничего плохого ни вам, ни кому-нибудь еще из своих соседей император Франц Иосиф сделать уже не сумеет. Не задавайте никаких вопросов, просто примите мое утверждение на веру, потому что со мной государь тоже не поделился подробностями.

– Понятно, Петр Николаевич, – кивнул болгарский премьер, – а теперь позвольте мне откланяться, чтобы в тишине и покое обдумать сделанное вами предложение. Ответ я вам дам через сутки, явившись сюда лично.

– Идите, господин Малинов, – сказал Дурново, – и помните, что каждый человек сам является кузнецом своего счастья и несчастья. Впрочем, что я вас учу; все в ваших руках – дерзайте.

После того как болгарский премьер вышел, русский министр иностранных дел задумался. Вроде одно дело он сделал, и поручение его императорского величества выполнил в точности так, как тот просил. Ничего, никуда этот Александр Малинов не денется – прибежит завтра на задних лапках, виляя хвостиком, и принесет свое согласие в зубах. Вот в Афинах разговор наверняка будет гораздо сложнее. Греция в большей степени ориентирована на Европу, и для правительства в Афинах разгром Турции – это дело реванша за поражения в войне десятилетней давности, а не насущная необходимость. Государь говорит, что единственное, что может побудить греков присоединиться к создающемуся Балканскому союзу, это желание вскочить в отходящий поезд. А то как же. Дележка тушки убиенной Османской империи – и без греков? Ну ничего, и это тоже немало; а в качестве утешительного приза Афинам можно предложить населенную греками малоазийскую Смирну с окрестностями. Поди, от такого подарка они не откажутся.

22 февраля 1908 года. Полдень. Санкт-Петербург. Зимний дворец. Готическая библиотека.

Присутствуют:

Император Всероссийский Михаил II;

Министр труда действительный статский советник Владимир Ильич Ульянов;

Председатель Союза фабрично-заводских рабочих Иосиф Виссарионович Джугашвили

Главный редактор газеты «Правда» Ирина Владимировна Джугашвили-Андреева.

В конце зимы иногда бывают такие дни, когда хорошо отдохнувшее солнце вдруг почти по-весеннему начинает припекать с безоблачного неба, обещая соскучившимся по теплу людям скорый приход капели и звон весенних ручьев, хотя до настоящей весны остается еще не меньше месяца. Вот и сегодня так называемый «запах весны» проник даже сюда, в Готическую библиотеку, казалось бы, надежно отрезанную от суеты внешнего мира. Больше всего весеннее настроение было заметно по раскрасневшейся и похорошевшей Ирине Андреевой, ее внешне беспричинным улыбкам и ласковым взглядам, которые она бросала на своего мужа. Император Михаил отметил, что тут сразу видно счастливую пару, которая прожила вместе без малого четыре года, но не утратила новизну и остроту любовных ощущений. Впрочем, и ему с Мари тоже было грех жаловаться: хрупкая, как фарфоровая кукла, японка почитала своего мужа-императора за земное божество, а он был готов носить ее на руках.

Впрочем, тема беседы, ради которой император пригласил своих гостей, была достаточно далека от обсуждения приближающейся весны. То есть нечто похожее по настроению на близкий приход весны в воздухе Готической библиотеки ощущалось, но не в календарном, а в социально-политическом смысле. Проводимый самим императором процесс социальной революции сверху, поначалу почти незаметный, все больше набирал ход. И вот, казалось бы, настал тот момент, когда, согласно законам диалектики, количество обязано было перерасти в качество, а император Михаил должен был объявить о начале процесса построения социализма в отдельно взятой Российской империи. И все это – без Диктатуры Пролетариата, Власти Советов, Партии Нового Типа и Низвержения Самодержавия. Вообще-то это самое низвержение самодержавия большинством российских и иностранных социалистов и социал-демократов виделось обязательным условием построения истинно справедливого общества, но императору их мнение было безразлично. Мало ли чего там себе выдумали бородатые «основоположники», которые не только социализма никогда не строили, но и гвоздя в стенку забить не умели. Впрочем, как сказал (или еще скажет) товарищ Коба, марксизм – это не догма, а руководство к действию.

Впрочем, для того, чтобы разобраться с теорией в преддверии грядущих событий, император и позвал к себе главных борцов за построение справедливого общества и счастье трудящихся. Поприветствовав своих гостей и предложив им садиться, Михаил сразу взял быка за рога.

– Значит так, товарищи, – сказал он, – поскольку каждый солдат должен знать свой маневр, хочу поставить вас в известность о двух вещах. Первое – в самое ближайшее время Российской империи предстоит вступить в скоротечную войну, в которой Мы непременно планируем победить…

Вот тут каждый отреагировал по-своему. Супруга Кобы ойкнула, сам Коба непроизвольно выругался по-грузински, а господин Ульянов со всем возможным ядом в голосе осведомился – нельзя ли было, мол, обойтись без войны?

– Нельзя, – сурово ответил Михаил, – мы стреляем в нависшую над нашими головами лавину, чтобы она не успела набрать полной мощи и, сходя со склона, не погребла нас под собой, как случилось в прошлой истории. Изменение состава коалиций – это не панацея, а лишь способ временно отодвинуть угрозу подальше от наших границ. Ситуация на мировой арене такова, что вчера было рано, а завтра будет поздно. Экономический кризис, начавшийся в прошлом году в Североамериканских Соединенных Штатах и Европе, предоставляет нам уникальную возможность нанести окончательное поражение Турции и Австро-Венгрии в тот момент, когда Великобритания, Франция, Италия и Штаты ослаблены экономическим кризисом и, скорее всего, будут мешкать перед вступлением в войну. А у нас, как вы помните, благодаря мерам, предпринимаемым Нами для развития экономики и роста благосостояния населения, никаких экономических кризисов нет, и пока не предвидится… Один стремительный, почти бескровный для нас удар в стиле господина Бережного – и два наших заклятых врага остаются только на страницах учебников истории, после чего всем прочим придется хорошенько подумать, прежде чем навязывать нам продолжение банкета.

– Не это же подло и бесчестно, – возразил Ульянов-Ленин, – вы собираетесь воспользоваться слабостью ваших врагов в тот момент, когда они не могут ответить вам ничем равноценным. Ладно дикая Турция; но Австро-Венгрия… эта милая культурная страна, с Венской оперой, чистенькими пивными и вышколенными вежливыми полицейскими…

Владимир Ильич, видимо, собирался еще немного поразглагольствовать по поводу своих эмигрантских воспоминаний, но император Михаил довольно резко прервал его дозволенные речи.

– В конце концов, господин Ульянов, я Император Всероссийский, и в силу коронационной присяги и велений своей совести обязан печься исключительно о тех, кто является моими подданными. Что я и делаю, всеми силами пытаясь превратить большую империалистическую войну в серию скоротечных конфликтов, в которых погибнет на порядок меньше русских солдат, чем было в прошлый раз. Что касается вас, то вы являетесь министром труда Российской империи, и в ваши профессиональные обязанности входит забота исключительно о российских трудящихся, а не о подданных турецкого султана или австрийского императора. Вот когда они в результате нашей победы станут российскими подданными, тогда мы с вами и будем о них переживать, Мы по своей линии, а вы по своей… И я не Иисус Христос, чтобы пытаться объять своей заботой все человечество, да и вам тоже не стоит торопиться на Голгофу.