Фортуна Эрика Минца (СИ) - Мах Макс - Страница 2

Голод, боль и холод. Вот что вспоминалось отчетливо. Остальное, как в тумане. Драки. Драк, похоже, было много. Боль и кровь, злость и страх. А еще чердаки и подвалы Смоляного городка. Другие дети. Кое-кто из них говорил на ланге[3], но большинство — на местных диалектах дойча и руза. Это Эрик помнил твердо, а вот лица и события не запомнились. Все смутно и нечетко — память ребенка, медленно умирающего от голода. И все-таки, главное в этой истории не страдания и невзгоды, которые он претерпел, а то, что там и тогда Эрик выжил. По-видимому, ему очень сильно повезло, как повезло и в тот день, когда заточка "рыжего" сученка застряла у него в ребрах. Тогда его пожалел какой-то старьевщик. Отогнал стаю. Кажется, даже стрелял поверх голов из дробовика. Притащил истекающего кровью Эрика в свою берлогу — вспоминалось темное, задымленное, но при этом пахнущее едой помещение, — вытащил из тела нож, обработал рану. Зашил. А потом сдал Эрика в детский дом, что, наверное, было совсем непросто. Слишком много беспризорников пряталось по щелям в руинах Старого порта и в трущобах Смоляного городка.

Детский дом, в который попал Эрик, был ужасным местом. Там тоже все время было холодно, голодно и страшно. Чего конкретно боялись дети, Эрик теперь вспомнить не мог, хотя и догадывался. И еще там постоянно дрались. За еду, за место у печки, за все. Но вскоре ему повезло снова. Новый губернатор, — подоплеку событий он узнал много позже, — начал наводить порядок в Смоляном городке. Детский дом, а по сути, обычный работный дом для мелких трудяг, был упразднен, и Эрик с несколькими другими мальчиками и девочками попал в "Новый сад" — сиротский приют, расположенный на окраине Туманной долины — маленького городка, затерявшегося в горах водораздела. О том, как ему повезло, Эрик догадался не сразу. Но зимой разразился чудовищный экономический кризис, и на Северном материке от холода, — не хватало топлива, — голода и эпидемий вымерло до шестидесяти процентов населения.

Детям в "Новом саде" тоже пришлось туго. Но эпидемии так высоко в горы не добрались. Топлива хватало — городок располагался в самом сердце реликтовых эндемических лесов, покрывавших тысячи квадратных километров незаселенной горной местности. Здания приюта, больше похожие на тюремные бараки, стояли на берегу большого горного озера, а это чистая вода, рыба, которую ловили сами дети, и кормильные угодья сирен[4], на которых старшие дети во главе с воспитателями пытались охотиться прямо с лодок, вооружившись топорами и самодельными острогами. Ну и горожане, как ни странно, помогали, чем могли. Охотники иногда притаскивали в "Новый сад" подстреленных ими оленей и кабанов, — каждый второй в городе был браконьером или контрабандистом, — а мельник отдал сиротам несколько мешков тронутого морозом зерна. Поэтому в приюте никто той зимой не умер. А в Смоляном городке, как рассказывали, не выжил практически никто.

Эрик прожил в "Новом саде" четыре года. Не самое счастливое время в его жизни, но и не самое поганое. Во всяком случае, здесь его не преследовали голод и холод, а драться приходилось не больше, чем в других местах. Учителей, как таковых, в приюте, разумеется, не было, одни наставники, но зато в городе имелась библиотека бумажных книг, которыми практически никто не пользовался. Эрик читал на ланге и на рузе, а потом выучил еще и дойч, на котором в приюте говорило большинство детей и воспитателей, и стал едва ли не единственным пользователем городской библиотеки. Там, к слову, он и наткнулся на записанный с чьих-то слов пересказ романа Жюля Верна "Наутилус капитана Немо". Первоисточник, по-видимому, не пережил Долгую ночь, но Эрик умел довольствоваться малым.

Жизнь в "Новом саде" подчинялась строгому распорядку. Шесть часов в день дети работали на благо приюта — уборка территории, ремонт помещений, заготовка дров и многое другое, — два часа разучивали под руководством рукоположенного пастора молитвы и псалмы и еще четыре часа учились. Эрик не был уверен, что верит в бога, но даже если бы верил, он не знал к какой именно конфессии принадлежит по праву рождения. Поэтому — и от нечего делать, — на уроках закона божия он тихо сидел в самом дальнем углу и читал все подряд, что попадало под руку на полках в шкафу пастора: католическую библию на ланге, православный требник и еврейский молитвенник на рузе, Талмуд и Коран на дойче. Но главное, он не мешал остальным детям петь псалмы, и пастор его за это по-своему уважал.

На других уроках наставники учили детей писать, читать и считать, — большинство из сирот вне зависимости от их возраста были неграмотными, — и пытались рассказывать им об истории и географии Эвра и империи Торбенов. Эрику все это было ни к чему. В библиотеке нашлось несколько весьма полезных для расширения кругозора книг: "Династия Торбенов", "Империя превыше всего", "Звездный атлас с комментариями", "Имперская провинция Эвр", "Всеобщая история" Герлиха и довольно много учебников по математике, физике и химии. Вот их он и читал. И, как оказалось, не напрасно.

Эрик прожил в "Новом саде" четыре года. На самом деле, чуть больше, но в данном случае можно и округлить. А потом к ним нагрянула инспекция. Внезапно и неожиданно, поскольку до этого, если кому и было дело до сирот, так только городскому голове. Приют находился на городском бюджете. Вот их никто и не проверял. Все, что следует, в городе знали и без проверок. Но, как оказалось, теперь про "несчастных сирот" вспомнили в руководстве лКна, и не без причины.

Губернатор провинции Эвр приказал развернуть полтора десятка новых военно-технических школ, поскольку армия, флот и промышленность неожиданно ощутили дефицит квалифицированных кадров низшего звена. Попросту говоря, всем нужны были обученные и вымуштрованные на солдатский манер работяги, и первым делом в администрации губернатора вспомнили про детские дома. Кадры небезупречные и в чем-то даже проблемные, но зато их можно рекрутировать, не вызвав принудительным набором политических волнений в городских и сельских коммунах. Так Эрик попал в Праг — крупный промышленный центр на Южном континенте.

Проверку рекрутов производили в ускоренном режиме, поэтому, выяснив, что Эрик говорит и читает на нескольких языках и знаком с основами естественных наук, — на все про все ушло круглым счетом пять минут, — его послали в школу младших техников ВКС[5]. А поскольку разговаривавшая с ним дама из комиссии не захотела затруднять себя лишними вопросами, Эрик, во-первых, попал сразу в третий класс, где учились, в основном, двенадцатилетние дети, а во-вторых, вместо клички Крепыш, под которой прожил предыдущие четыре года, получил фамилию Минц. Ни одно, ни другое его не возмутило. Минц так Минц, третий год обучения, значит так и будет. Эрику было не привыкать встраиваться в новую для него систему отношений, и он в нее встроился.

Может быть, для кого-то учеба в государственной технической школе казалась наказанием, вроде тюрьмы или каторги, но для Эрика это была настоящая удача. Казенная форма, продовольственное и вещевое довольствие, собственная кровать в казарме — о чем еще можно мечтать после того, через что он прошел? А то, что ребята, в основном, старше его по возрасту, так и Эрик не лыком шит. Парень он от природы крупный, драться умел, и правила выживания знал наизусть, как "Отче наш".

Первым делом Эрик внимательно изучил "доставшийся" ему по случаю коллектив. Класс — сорок человек, поток — сто шестьдесят. Учатся вместе с самого начала, и за прошедшие два года успели притереться и определились с тем, кто у них главный, а кто шестерит. Эрик "рулить" не хотел, но и в "рабство" попадать не желал. Пришлось драться. Сначала бить, потом объяснять свою позицию словами. Кулаки оказались убедительнее слов, но и слова не пропали втуне. Разобрались, перетерли, пришли к соглашению. Эрик на власть "элиты" не посягает, а они его не прессуют. Пусть живет, как хочет, а это значит, сам по себе.