Перекрестки судеб. Леся и Рус (СИ) - Черная Лана - Страница 41

— Рад, что тебе понравилось.

— Когда ты узнал? — переступает пальцами в пинетках по моей руке, плечу, замирает у шеи.

— Три недели назад. На следующий день, как закончил «Рассвет».

Рассвет – не просто картина, почти пророчество. На ней моя Земляничка: стоит вполоборота, ее медные волосы отливают золотом в лучах встающего солнца, а тонкие пальцы лежат на животе, где бьется маленькое сердечко. На Рассвете я написал беременную Земляничку. А утром позвонила ее гинеколог и сообщила, что я скоро стану отцом. Во второй раз.

— И не позвонил. Ни разу не позвонил.

— Я не мог.

— Дурак. Какой же ты дурак.

— Нет, — тяну губы в улыбку. — Я Баки Барнс. Человек – железная рука.

И щелкаю ее по носу, срывая с губ тихий смех. А следом громкое: «Ох…»

— Что? Где болит? — почти рычу, когда она снова кусает губы и закрывает глаза, словно пережидает…что? Приступ? Что?

Сойти с ума очень легко. Можно рехнуться в одно мгновение, когда ничерта не понимаешь. Или когда она улыбается так, что подкашиваются ноги, а потом кладет мою ладонь на свой живот и…

Бум!

Вскидываю на Земляничку совсем обалдевший взгляд.

— Здоровается, — накрывает мою руку своей и строго приговаривает, — Славка, не пугай папу. Если он грохнется в обморок, я…

Я больше не слушаю эту невозможную женщину. Опускаюсь на колени, поднимаю полы ее рубашки и касаюсь губами ее живота. Земляничка замирает и даже, кажется, дышит едва. А я целую ее живот, совершенно ошалевший от счастья, что накрыло горячей лавиной и смело к черту все барьеры.

— Привет, малыш, — шепчу, ловя губами очередной толчок. — Тшш, — пальцами щекочу ладошку или пятку маленького бунтаря, — маму надо беречь. Она у нас одна. И самая лучшая.

Сын затихает, прислушиваясь к моим словам. Вот и умница. Настоящий защитник. Снова касаюсь губами пупка, шалея от нежности кожи и тонкого запаха своей женщины.

Поднимаюсь, глядя в заплаканное лицо жены. Собираю губами ее слезы. Все становится неважным: мои картины, эти пинетки, что так и «надеты» на ее тонких пальцах, слова, признания. Ничто не важно, потому что эта женщина сделала то, чего я никогда не смогу для нее. Она подарила мне весь мир в тот самый дождливый вечер, когда появилась на моем пороге, глупая, беззащитная и промокшая до нитки. Сама стала моим миром. Целой Вселенной, которую я, наконец, спрятал в стеклянной колбе, чтобы ни с кем не делиться.

Касаюсь ее губ и шепчу, деля на двоих дыхание:

— Спасибо, любимая. Твоя волшебная ниточка спасла меня.

— Нет, — качает головой и вдруг целует изломанные пальцы, в очередной раз укладывая на лопатки, — это ты спас меня. Ты подарил мне целый мир, мой невозможный Пепел. Наш мир.

Кто я такой, чтобы с ней спорить?

Эпилог.

Как наше счастье любит тишину…

Юрий Калугин

Десять месяцев спустя.

— Уснул? — Руслан обнимает меня за талию, кладет голову на плечо и улыбается. Я не вижу, но мне и не надо смотреть, чтобы чувствовать своего мужа.

И я млею в его руках, улыбаясь в ответ.

— Налопался от пуза и дрыхнет, — шепчу, откидываясь в руках мужа, наслаждаясь его теплом и запахом, немного терпким с ноткой гуаши и граффита. Так пахнет только мой муж, живой, настоящий. Он снова рисует. И пахнет моим мужчиной и немножко его мастерской. Той самой, что вместе с выставочным залом занимает весь первый этаж нашего уютного двухэтажного дома в Инсбруке.

— Устала? — осторожно поглаживает живот, разливая по телу приятные волны тепла и нежности. Так хочется пригреться у него под боком и проспать до утра, точно зная, что если Славка проснется, Руслан не станет будить. Он может всю ночь с сыном провозиться: кормить, гулять, играть и рассказывать смешные истории о роботах и звёздах. Не Пепел, а самый настоящий Сказочник. Мой самый любимый. — Спать? — спрашивает, и я понимаю, что немного выпала из реальности.

— Не хочу.

Правда, не хочу. Другого хочу. Секса, горячего и отвязного, какого у нас не было уже почти десять месяцев. Сначала токсикоз на позднем сроке, преждевременные роды, болезнь Славки, больницы, анализы, бессонные ночи, операция и снова анализы, больницы.

Я плакала ночами, пряталась в душе и выла. Руслан вытаскивал меня снова и снова, баюкал, отогревал своей любовью. Даже молоко сцеживать помогал. А я сходила с ума. Даже в церковь ходила с Богданой. Она вообще большая молодец, наша маленькая взрослая дочь. Если бы не она — я бы не справилась. А так…я все время точно знала, что у меня есть ещё и дочь. Мы гуляли с ней каждый вечер и много разговаривали. А потом просто могли сидеть в парке, пока Богдана рисует. Славка удивительным образом тоже отдыхал на свежем воздухе. А я точно знаю, что только благодаря таким моментам не сошла с ума. Я. А вот как с этим справлялся Рус — не знаю. Зато я знаю, что много лет назад Руслан не убивал своего отца. Это сделала его мать, обороняясь от пьяного мужа. А Рус просто защищал мать, хоть она потом и винила себя всю жизнь за то, что повесила на сына клеймо. Но он справился тогда и сейчас. И всегда был рядом, когда был нужен. Всегда рядом. Никогда ни в чем не упрекнул, не накричал, не обвинил. Никогда ни на что не жаловался, но когда становилось невмоготу, просто брал гитару и играл нам троим. Без усталости и фальшивых нот. А ещё много рисовал, несмотря на то, что его рука так окончательно и не восстановилась. И Богдана часами пропадала в его мастерской, училась. У нее появились друзья, она быстро нагоняла упущенное, хоть и занималась по специальной программе. Рус не давал ей спуску, но Богдане нравилось учиться. Просто она в любой момент могла сказать: «Пап, я устала», — и Руслан сгребал ее в охапку, и они приходили к нам. Тогда мы устраивали чаепитие или просто играли в лото у камина. Сейчас я понимаю, чего ему стоило это его спокойствие. Он был сильным за нас всех. И за это я люблю его ещё сильнее.

— А чего же хочет моя сладкая девочка? — шепчет, лаская дыханием шею. И мурашки табуном по коже.

Ох, как же я по нему соскучилась.

— Хочу… — жмурюсь от удовольствия, когда горячие ладони пробираются под домашнее платье. — Полусладкое шампанское хочу, — разворачиваюсь в его руках, ловя искры удовольствия в прищуренных глазах, — секс у телевизора и утром кофе в постель.

Только сейчас, наконец, разглядев, как сильно он похудел за это время. Но не сломался. И нас вытащил из пропасти отчаяния. Сегодня Славкин врач сказал, что опасность миновала. Мы победили. Но Рус ещё не знает об этом, ездил за Богданой, что гостила у Беляевых. Она не хотела уезжать, но Кот силой уволок, сказав, что ей и без нас на жизнь вперёд потрясений хватит. Это нам. А ей…долго о чем-то разговаривал, после чего Богдана согласилась на приключение. А меня лихорадило при мысли, что ее не будет рядом.

— Всего две недели, — говорил муж, укачивая Славку, пока я собирала вещи дочери. — Ей нужно сменить обстановку, Саш. Про Стаса я тебе рассказывал.

— Да, я помню. Парень, которого ты чуть не убил однажды.

Руслан усмехается.

—Ну тут спорный вопрос, кто кого. И потом, он отличный мужик, правильный, меня спас тогда. Спасателем в горах работает, у него жена красавица и шестеро детей.

Я помню: Рус о нем рассказывал, но познакомиться лично пока так и не удалось. Не до гостей как-то было. Но теперь можно все. Жить можно, дыша полной грудью.

— Сколько? — не верю собственным ушам.

— Шестеро, — смеётся Рус, прижимая меня к своему боку, — трое девочек и трое мальчиков. А ещё шесть щенков. Ей там понравится, Саш. Вот увидишь.

— Мне страшно, — страшно ее отпускать, но Рус целует в висок, не прекращая укачивать нашего сына на согнутой в локте руке.

— Все будет хорошо, Земляничка. Кот не даст нашу девочку в обиду. И тут всего пять часов на машине. Я смогу забрать ее в любой момент. Веришь мне?

— Верю…

И вот они приехали. Богдана спит в своей комнате в обнимку с Кляксой, кошкой, которую забрали с собой из дома Руслана, а я приготовила сюрприз, вот только…