Love Is A Rebellious Bird (ЛП) - "100percentsassy" - Страница 24

— Но… Я не понимаю… Я специально прогонял это произведение намного быстрее с секциями.

Гарри застонал, вздыхая и опускаясь в своё рабочее кресло, чопорно скрестив ноги.

— Ты знаешь, Луи, этого бы не случилось, если бы ты просто приходил на наши еженедельные встречи.

Дерьмо. Луи опустил свою скрипку. Он ссутулился, застенчиво почесав затылок и уставившись в пол.

— Да, я знаю, — он не хотел поднимать взгляд и встречаться им с Гарри. — Прости. Я был ослом, и я должен был сделать некоторые вещи по-другому.

— Некоторые вещи… — Гарри поймал расплывчатые извинения Луи. То, как Луи бессмысленно повторял набор слов, он чувствовал, будто Луи тонет в собственной трусости. На мгновение показалось, что Луи мог бы пахнуть, как свежая сосновая древесина из домиков Догвуда.

— Да. Некоторые вещи.

Дальше последовало длительное молчание, будто Гарри ждал чего-то другого. Но Луи откашлялся, откинулся на спинку кресла и сказал:

— Это второй раз, когда я извинился перед тобой за сколько, два дня?

Гарри кивнул, наконец давая намёк на небольшую улыбку.

— Что ж, не привыкай к этому, Стайлс. И я ещё не закончил разговор о темпе.

— Ох? — Гарри поднял брови и посмотрел на часы. — Я должен встретиться с Гримми через несколько минут, может ли это подождать?

— Я здесь только сейчас, — объявил Луи, засучивая рукава и распаковывая Гром. — Возьми его или оставь.

И Гарри взял.

Луи подготовил свой смычок и быстро прошёлся по своей партии.

— А теперь я хочу, чтобы ты выслушал, как замечательно звучит это произведение, если играть его быстро. Как его было предназначено играть, — Луи расположил инструмент под своим подбородком и выжидающе посмотрел на Гарри. Тот кивнул, и Луи начал сию же секунду. Он играл по памяти, пальцы двигались плавно, а волосы слегка падали на глаза. «Следует подстричься», — подумал он, откидывая чёлку назад.

Он не отводил взгляд от Гарри, смотря ему прямо в глаза, как они делали это на съёмках, когда фотограф попросила их. Большие великолепные зелёные глаза.

Луи затих, тяжело дыша, и опустил свою скрипку.

— Разве ты не чувствуешь этого? Он в бешенстве от чувства вины наедине с самим собой.

Гарри задумчиво кивнул, скручивая губу между большим и указательным пальцами.

— Но я бы предпочёл его агонии чувствовать себя совершенно растянутым и болезненным, — сказал он. — Когда ты думал, что мы играли его медленно, потому что я не верил в ваши способности, я слышал разочарование в вашей игре. Это было именно тем, чего я хотел.

Луи насупился. «Конечно, это было именно тем».

— А теперь, — Гарри похлопал его по спине и снова взглянул на часы, прежде чем накинуть своё пальто, — я смогу поймать Гримшоу в Барбикан, я думаю. Спасибо за частное шоу, но мы всё сделаем по-моему.

Он подождал, пока Луи покинет кабинет, перед тем как запереть дверь. Как только тот развернулся, чтобы выйти, Гарри подтолкнул его бедром.

— Ты должен почаще засучивать свои рукава, как сейчас. Покажи всем свои руки.

Челюсть Луи отвисла.

— Я не пытаюсь… соблазнить тебя или ещё что-то, ты знаешь.

Гарри щёлкнул пальцами, пытаясь выглядеть жалостливо.

— Чепуха! Мы могли бы быть такой горячей парой.

— Продолжай мечтать, Стайлс.

— Увидимся позже, Томмо.

***

Всю оставшуюся неделю каждый, кто приходил увидеться с Гарри в его маленьком офисе в церкви Святого Луки, находили там же и Луи, яро возражавшего против того, как будет исполняться программа выступления.

— Я не уверен, что мне понравится, если мы поставим Дивертисмент прямо перед «Пини-ди-Рома». Это слишком слащаво.

— Моцарт слащавый?

— Возможно, если мы не поменяем их.

Гарри закатил глаза.

— Луи, программа уже напечатана. Ты прекрасно знаешь, что возражаешь просто чтобы возразить чему-нибудь.

Луи открыл и закрыл рот, не произнеся ни слова и скрестив руки на груди. Видимо, что-то в выражении его лица было забавным, потому что Гарри начал хихикать над ним. Хихикать.

— Неправда. Это разумные художественные замечания.

— Ты выглядишь оскорблённым.

— Что ж, я оскорблён. В основном твоими джинсами. У тебя есть хоть одна пара без дырок на коленях? Или так сейчас популярно в Калифорнии?

Хихиканье Гарри превратилось в полноценный громкий смех.

— Может быть. Что в них плохого?

— Ох, ничего. В следующий раз мне стоит попытаться идти в ногу со временем, может быть, я смогу вырезать несколько отверстий в моей рубашке. Вокруг сосков.

— Э-эй, я думал мы договорились насчёт соблазнения.

И это повторялось изо дня в день. Луи постоянно врывался в кабинет в неподходящее время, размахивая партитурами перед лицом Гарри или следуя за ним в зал, как небольшой терьер, тявкающий позади спокойной овчарки: «То, что ты переставил переход из моей сольной партии назад к главной части — маразм, Стайлс! Маразм!», или: «Это называется Дивертисмент; он подобен небольшому отдыху после огромной проделанной работы. Он не должен быть в начале программы!», и когда Гарри отказывался от чего-либо: «Я не представляю, что творится в твоём мозгу».

Но всегда за час до обеда, во время кофе-брейка, этот спор возвращался к темпу «Дон Жуана».

— Это всего лишь медленное построение игры, мучительная коллекция грехов, Луи. Не безумный рывок, не танец смерти.

— Но слушай, Гарри, ты можешь добавить эмоции, не поставив под угрозу всю концепцию партии. Дон Жуан не в своём уме. Он вне контроля! И почему ты вообще воруешь мой карри?

— Потому что ты делишься им со мной.

— Но я не…

— Делиться — значит заботиться, Луи.

***

— Пожалуйста, Г, для этого есть вилка.

Они снова случайно обедали вместе. Гарри вежливо выслушивал жалобы Луи о представлении соловьиной темы «Пини-ди-Рома» в статье от Janiculum Hill и рассеянно напевал в такт Дону Ковей, голос которого лился из динамиков ноутбука, вместе с этим ковыряясь в тарелке с едой Луи, что хватило для его раздражения.

— Помилуй, — пропел он, длинными пальцами зачерпывая скользкие макаронины в салатной пасте Луи. Она состояла из трёхцветных спиралек, и по какой-то причине он ел только зелёные.

«Только Гарри Стайлс, — внутренне пробурчал Луи, — буквально только Гарри Стайлс может быть таким нелепым. И таким чрезвычайно неправым насчёт соловья».

— Помилуй, детка, — голос Гарри был очень глубоким, всегда звуча так, будто он только что проснулся; тот тип голоса, который Луи представлял на кухне по субботним утрам возящимся с кофеваркой и готовившим яйцо на тосте. — Помилуй меня…

Луи закатил глаза.

— Валерий никогда не был таким возмутительным.

— Возмутительным? — Гарри поморгал, глядя на него; макаронная спиралька всё ещё свисала над губой. Съев её, он непристойно причмокнул, двигая горлом, затем продолжил слизывать итальянский соус по очереди с каждого пальца. — Я? Я вселяю негодование?

— Ну. Ты очень рассерженный, — исправился Луи, его внутренности скрежетали в раздражении. Почему он всё ещё здесь? Они больше не разговаривали о музыке; он мог уйти пятнадцать минут назад и доедать обед в одиночку в репетиционной комнате или на свежем воздухе с Зейном, в саду, где всё таяло.

— А ты очень властный. Ты любишь мной командовать.

Луи приподнял тонкую бровь.

— Многие люди злоупотребляют этим термином, находясь рядом со мной. Они говорят ‘начальник’, но имеют в виду ‘прав насчёт всего’, — он расстелил на коленях салфетку и хлопнул по большим рукам Гарри, чтобы тот держал их подальше от оставшейся части обеда.

Гарри усмехнулся, откинувшись назад во вращающемся кресле и слегка повернув бёдра.

— Так ты тогда это, эм, прав насчёт Валерия?

— Не-а, — Луи округлил губы вокруг чёрной оливки, которую положил в рот с помощью пластиковых столовых приборов, как цивилизованный человек. (Эффект от этих изысканных манер сразу испарился, когда он начал жевать и говорить одновременно, тыча вилкой в лицо Гарри, потому что ничего не мог с собой поделать.) — Мне нравился Валерий, Валерий прислушивался к моему мнению.