Дом, в котором горит свет - Сафарли Эльчин - Страница 4

Это были прекрасные дни.

Девочка моя, честность – понятие относительное: то, что для одного правда, для другого может быть ложью. Но в любых отношениях (с собой, прежде всего) я стараюсь не обманывать.

Встретила другого – и призналась Франку. Мы прожили с ним немало счастливых лет. Но жизнь открыла мне другую дверь. Там ждал мир, поначалу показавшийся странным, безрассудным… Многие вещи не нуждаются в полном понимании; их нужно чувствовать.

Я испугалась этого чувства, потом попыталась заглушить, в итоге оно стало больше меня – и я решила нырнуть в глубину моря, оставив на берегу мысли, что могу утонуть.

Однажды в книге, забытой кем-то в поезде, я встретила строки Хикмета (уже о нем вспоминала). «Ведь если я гореть не буду… и если ты гореть не будешь… и если мы гореть не будем… так кто же здесь рассеет тьму?»[10]

Флора, я позволила себе гореть в любви. Да, меня осудили, я потеряла дорогих сердцу людей. Хотя меня до сих пор и мучает чувство вины, я понимаю, что тогда иначе поступить не могла. Еще напишу.

Люблю,

Ани

10. Жизнь открывает ладони, показывает сокровища

Флора,

прости за настроение последних писем. С прошлым у меня сложные отношения. Мучаю себя попытками вписать произошедшее в свою идеальную картину мира (эта идеальная картина больше мешает, чем вдохновляет, будь осторожна, девочка моя). Не получается, и тогда джем на плите подгорает.

Ну ладно, не хочу о грустном, тем более, я с четверга тебе не писала. Поделюсь тем хорошим, что случилось за эти дни.

Рассветы – все больше в них влюбляюсь. Они возвращают надежду. Именно на рассвете жизнь открывает ладони, показывает сокровища. И отдаляешься от тяжких мыслей, которые ночью мешали спать.

Ох, Флора, будь осторожна с мыслями. Не лелей тяжкое и злое – подобное быстро приживается. Дедушка мне постоянно напоминал: «Ани, мозг подобен саду: не будешь выпалывать дурные мысли – не вырастишь мечту».

Просыпаюсь на рассвете, здороваюсь с морем (оно никогда не бывает таким, как вчера), завариваю кофе, выхожу к берегу. Впитываю первые мгновения нового дня: щелчок хлопнувшей за мной входной двери (смазала замок топленым маслом, больше не скрипит), цвет песка под ногами (отражает оттенки неба), далекий смех рыбаков (хочется верить, что они друзья, а не враги морей).

Достаю из кармана пакет с кусочками вчерашнего хлеба, кормлю чаек. Мигом слетаются, орут, уже узнают меня.

Возвращаюсь домой другая, не та, что проснулась утром. Спокойнее, с верой в скорую встречу. Включаю радио, там утренняя передача – песни моей молодости. Жак Брель поет «Madeleine»[11]: «Мадлен – это мой горизонт, / Это моя собственная Америка. / Она слишком хороша для меня, / Как говорит ее кузен Гастон»[12]. Вспомнила день, когда мы познакомили твою маму с морем.

Это было двадцать пятое марта, Саре только исполнилось пять, и мы с Франком ждали солнца, чтобы отвезти ребенка к морю. Наконец в субботний день выглянуло робкое солнце, и мы двинулись к морю. Ехать было восемь часов. В пути уплетали кунжутные бублики, обсыпав золотистыми семенами весь салон (я так и не научилась есть эти бублики аккуратно, мне кажется, это невозможно и… неинтересно).

Когда Сара увидела «столько воды», она подбежала к самым волнам. Ее желтая шляпка сползала на глаза. Села на корточки, протянула ручки, чтобы притронуться к воде. Я придерживала ее за плечи, чтобы она не упала…

На обратной дороге Сара придумала сказку о старушке, которая жила одна в домике у моря, варила варенье и подолгу смотрела на море. «Она ждала, когда приплывут ее детки и съедят вкусное варенье».

Твоя мама так и не окончила сказку, заснула у меня на руках, которые все еще пахли кунжутом. Еще напишу.

Люблю,

Ани

11. Слушай сердце, в нем карты главных маршрутов

Флора,

твоей маме было, наверное, лет четырнадцать, когда она спросила меня о любви. Я видела, как Сара волнуется, слышала, как дрожит ее голос (то ли от лавины вопросов, то ли от внутреннего протеста), как через поиски, сомнения и желания она узнает себя. «Везде пишут, как важно дождаться “своего” человека. Мам, откуда взялась идея, что есть та или тот единственный человек, с которым возникнут особые связь и понимание? Ты в это веришь? И не мучительно ли ожидание, если не уверен в том, что оно не напрасно?»

Я смотрела на эту девочку (как же она напоминала меня!), ее каштановые локоны, тонкие запястья, и мне хотелось укрыть ее от всех будущих неприятностей, отгородить от разочарований в себе, людях, стремлениях. И о любви мне хотелось рассказать, но я не могла: у каждого свой путь к любви. Единственное, что смогла ей сказать: слушай сердце, в нем карты главных маршрутов.

Девочка моя, с тех пор прошло много лет. Сегодня я готова и тебе сказать то же самое.

Сижу на пирсе: запах мокрого дерева, брызги волн, солнце греет лицо. Где-то недалеко, кажется, на площади Поступков Влюбленного, уличные музыканты отбивают латиноамериканский ритм. Внутри меня тишина, из которой не хочется выходить. Светлая тишина. В ногах – холщовая сумка: сыр, яблоки, хлеб.

Пишу письмо, подложив под бумагу книгу Хикмета. Открываю наугад. Страница сто семьдесят четыре. «Люблю тебя, как хлеб, что в соль макаю, / Как жажду свою рано поутру, когда я жадно к крану припадаю, как будто без воды сейчас умру, / Как радость ожидания от чуда, когда посылку раскрываю я, что прислана неведомо откуда и неизвестно кем в мои края»[13].

Флора, женщина всегда хочет верить в «раз и навсегда». У кого-то так и складывается. Но чаще жизнь учит не привязываться, не зарекаться и продолжать идти дальше, навстречу новому, неизвестному. И урок этот – прежде всего урок честности с собой. Кому-то удобнее мучиться там, где нет любви, чем становиться счастливой там, куда зовет сердце.

Мы боимся ставить под сомнение общественные стереотипы. Не забывай, Флора: их придумали люди, далеко не идеальные создания. На самом деле для счастья в жизни есть все.

Люблю,

Ани

12. Пусть свет в твоих глазах не угасает

Флора,

сегодня сложный день. Море выбросило на берег тела пяти дельфинов. Мы с Нелли обнаружили их утром. Браконьерский беспредел: дельфины попадают в сети, предназначенные для осетровых, и погибают от удушья. До сих пор не могу успокоиться.

Сегодня внутри меня – злость; она мучает, с ней тяжело (не могу написать «жить», потому что когда злишься – не живешь, существуешь). Ничего не могу с собой поделать, да и не надо. Даже такое глубоко неприятное чувство надо признать и позволить ему некоторое время существовать. Общество придумало себе эпоху всеобщей радости и настоятельно призывает избавляться от печали как можно быстрее…

Когда-то я думала, что в своем нынешнем возрасте многое (если не все) пойму про мир, приму его. Не получилось, Флора. Все еще полна протеста. Учусь любить жизнь с ее несправедливостями. Не верю в слепую любовь – к человеку, дому, работе, стране, в целом к жизни. Когда любишь, четко осознаешь все «за» и «против». Все грани, нюансы, шрамы.

Приехали представители экологической организации, похоронили дельфинов.

Возвращались с Нелли домой, говорили о человечестве. Я сказала, что человек давно стал рабом собственной подлости: да, он может достигнуть какой-то вершины, но долго удерживаться на ней не может, пороки тянут вниз.