Подлунное Княжество (СИ) - Бабернов Сергей - Страница 75

В те далёкие времена, несмотря на насмешки Сиггурда, Ратибор продолжал верить в написанное. Ну, может не всё там так хорошо, как на бумаге, но и не такая же трясина как говорил северянин. Может что-то среднее? Даже с уклоном в хорошую сторону? Последующая жизнь Ратибора пока что доказывала правоту старого воина.

Но Света… Ладно, когда пятилетняя боярышня падает в обморок, уколов палец. Но Света — девушка взрослая. Её ровесницы в Красограде спокойно лузгают семечки и обжимаются с ухажёрами, наблюдая, как сажают на кол мятежника или отрывают голову мутанту. Зрелища, надо сказать, куда более страшные, чем заваленный трупами колодец. Неужто в её Мире убийство такая редкость. Может и беспечность её, когда она самовольно покидала укрытия и кидалась к неизвестному цветку, объясняется тем, что девушка никогда не встречалась со злом.

Ратибор вспомнил цветные картинки из давно прочитанной книжицы. Улыбающиеся румяные люди гуляют по цветущему саду, где на изумрудной траве прямо перед носом у мирно дремлющего льва резвятся ягнята. Царь зверей даже не делает попыток напасть на беспечных малышей.

«Зубы, небось, повыбивали, когти повыдёргивали — вот и не нападает! — прозвучал в голове насмешливый голос Сиггурда. — А улыбаются все… Помнишь десятника Степана? Его как по голове шестопером огрели, он тоже всё время улыбается, ещё слюни пускает и в штаны гадит. Если лев траву начинает щипать — гиблое дело! А девчонка-то, кстати, в Межмирье с насильниками попала! И собака, между прочим, кровь и жареных гусей предпочитает, а не травку!»

А ведь верно, сгоревшие насильники и разрывающая глотки морлоков Валькирия (в девичестве Карма) как-то не вязались с Миром всеобщей любви и взаимного уважения. Тогда в чём дело? Нет, сейчас не время расспрашивать сидящую перед ним в седле девушку с застывшим взглядом и одеревеневшим телом. Надо как-то её успокоить. Отвлечь.

— Вот бы про саблезуба и про цветы-пиявки моему знакомцу Геродоту рассказать, — начал всадник беззаботным тоном. — У него книги есть, словно у волхва какого-то или у князя. Он, представляешь, летопись хочет писать.

Девушка не реагировала на слова Ратибора. Всадник почесал макушку. Действительно, рассказывает ей о мутанте, коего она и в глаза не видела. Надо бы о чём-то другом…

— Знаешь как прозвище у того старика? — предпринял он вторую попытку. — У Симоны? Вечный Жид! Он давным-давно какой-то там крест куда-то помог дотащить, его тамошний бог на вечные скитания обрёк. Он в Межмирье осел вроде, а тут я. Он решил, что меня его бог послал. Перепугался вусмерть! Смешно, правда?

— Смешно, — повторила Света мёртвым голосом, потом оторвав взгляд от лошадиной гривы посмотрела на Ратибора. — Тебе смешно?! После всего, что мы видели?!

— Зверство, конечно, — смутился всадник. — Но разбойники и есть разбойники. Да и сами селяне… Старик, между прочим, советовал им наёмников пригласить. Не послушались.

— У меня перед глазами тот колодец, — всхлипнула девушка. — Я его теперь всегда буду видеть!

— Пройдёт, — Ратибор погладил её по плечу. — Я в шесть лет на казнь какого-то душегуба ходил. Потом месяц снилось как он орал, когда на кол сползать начал. Глаза его выпученные в каждом углу чудились. В первой битве, не поверишь, проблевался, прямо посреди сражающихся. Потом свыкся. Каждый следующий мертвец уже не такой страшный как предыдущий. Здесь ещё зрелище терпимое, уж поверь мне, — всадник невольно передёрнул плечами, вспомнив старосту и его дочерей.

— Терпимое? Следующий мертвец! Ты что мелешь?! — глаза девушки стали одновременно и злыми, и испуганными. — Подобное будет ещё?!

— Откуда я знаю? — пожал плечами Ратибор. — Похожего может и не будет… Но не по лесу идём, по обжитыми людьми местам. Здесь на трупы урожай богатый.

— Ты опять издеваешься? Люди убивают друг друга? Здесь?

— Убивают, калечат, грабят, насилуют. И не только здесь. Разве у вас не так?

Ратибору, очень хотелось, чтобы девушка сказала нет. Чтобы старый ворчун Сиггурд, пусть ему славно пируется в его Валгалле, оказался не прав.

Света долго молчала. Всадник уже начал бояться, что она снова впала в состояние ступора.

— Не знаю, — наконец произнесла девушка, вернее Ратибор прочитал ответ по движению губ.

— Разве у вас нет войн? — всадник чувствовал раздражение. Раздражение на самого себя. Мир всеобщего согласия! Надо же до такого додуматься!

— Разве в вашем Мире у раненных не льётся кровь? — распалялся он всё больше и больше. — У убитых не стекленеют глаза? Разве считающий себя сильным не нападает на того кто кажется слабее? Не жжёт его домов, не отбирает имущество, не насилует женщин, не обращает в рабство детей? Разве обиженный, собравшись силами, не воздаёт обидчику в десятикратном размере? Разве те трое не собирались потешить с тобой свою похоть, только от того, что чувствовали себя выше?

— Не знаю, — глаза девушки наполнились слезами.

— Так нечего падать в обморок при виде десятка мертвецов и делать круглые глаза, когда тебе говорят, что впереди их ещё больше!

Света подавлено молчала.

— Дома-то, наверное, бежали встречать на стену возвращающиеся войска! — Ратибор понимал, что делает глупость, но уже не мог остановиться. — Рукой махали витязям! Рассказы о подвигах слушали! Думали — война игрушки! А она, прежде всего — грязь, убийства и боль!

— Не кричи на меня! — выдохнула, наконец, девушка. — Никого я не встречала! И ничего не думала!

— Я не на тебя кричу! — огрызнулся всадник. — Это я встречал, я так думал! Пока… Эээх! — Ратибор махнул рукой, остаток дня прошёл в молчании.

Когда налившийся кровью диск коснулся горизонта, тени похожих на зонтики деревьев вытянулись так, словно пытались уползти за края видимого мира, ветер начал дышать прохладой, а жёлтая трава гнулась под тяжестью вечерней росы, Ратибор остановился. Спрыгнув с седла, протянул руку Свете. Девушка, проигнорировав помощь всадника, покинула спину Каурой самостоятельно.

«Утром ещё подойти близко страшилась, — подумал Ратибор с одобрением. — Ещё немного, не хуже кефрийки станет».

«Какое немного?! — тут же одёрнул себя всадник. — Нет никакого немного. Ищу неизвестно что. За мной гонится толпа головорезов. Мериддин, между тем, уходит всё дальше и дальше. Даже малой доли от того немного не осталось!»

Чёрт возьми, если бы знать дорогу к Святилищу! Разве бы он тогда делал бы привалы? Щадил бы себя, спутницу, лошадь? Конечно, нет! Сам бы полз и их бы за собой тащил! Но проклятое Святилище ловко устроилось. Само найдёт! Ха! Когда же соизволит? Когда чёрные клобуки выпустят ему кишки, а девчонку, натешив плоть, продадут на ближайшем постоялом дворе?

Одержимый мрачными мыслями Ратибор спутал ноги Каурой, привесил к лошадиной морде торбу с обещанным овсом. Подошёл к присевшей неподалёку Свете. Девушка без напоминаний уже собрала хворост и теперь сидела перед выстроенным на свободном от травы месте дровяным шалашиком.

— Молодец, — буркнул всадник и тут же отодвинул строение в сторону. — Яму надо вырыть, — пояснил он спутнице, заметив в её глазах искры обиды, — для схорона.

Срезав широким лезвием ножа слой дёрна, Ратибор скатал его в трубку и отложил в сторону. Потом сгодится угли прикрыть. Выковыряв округлое углубление примерно в половину лодыжки, всадник сложил туда сучья и запалил огонь. Если не позволять оранжевым языкам пламени выпрыгивать за края ямы, то возможно чужой глаз и не различит в чернильном мраке степной ночи одинокой мерцающей искры.

Света молча смотрела на языки разгорающегося пламени. Вот тоже проблема! И чего днём взбеленился?! Ну не любишь ты в людях излишней впечатлительности. А отчего? Не оттого ли, что и сам сей слабости подвержен? Не оттого ли, что в закатившихся глазах девушки увидел самого себя некоторое время назад, когда нашёл дочерей старосты? И про Мир всеобщей любви не она тебе говорила — сам напридумал, чёрт знает чего, а потом за свои же глупые выдумки на невиновном человеке зло сорвал. Вот теперь и чувствуешь себя по-дурацки, словно на портах прореха, а чего делать не знаешь. Полезешь с извинениями — пошлёт куда подальше. И права будет. Стоп!