1971 (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 61

В клубе было тихо, только слышалось хриплое, прерывистое дыхание Сливко, лежащего на полу, да за окном где-то далеко истошно вопил мальчишка, забавно упирая на мягкое ростовское «г»: «Хришка! Хришка! Айда сюда! Да Хришка же! Хамно ты Хришка!».

Мне вдруг подумалось, что неплохо было бы устроить этой твари инсценировку самоубийства, авось прокатит, но как и раньше я тут же отбросил эту идею - эксперт-криминалист разоблачит инсценировку на-раз, так зачем тогда стараться, тратить время? И я просто связал руки и ноги маньяка заранее приготовленным прочным шнуром. А в рот ему засунул кляп, сделанный из его же носка. Проще говоря - сунул ему в рот носок и затянул обмотанной вокруг головы изолентой - заранее приготовил и изоленту.

Сливко очнулся скоро - минуты через три после того, как я закончил «упаковку». Открыл глаза, подергался, помычал, потом затих, глядя на меня снизу вверх белыми от ужаса глазами. Я молчал, разглядывая эту мразь, будто надеясь увидеть в лице гада какие-то признаки того, что это похожее на человека существо на самом деле кровожадный монстр. Ничего такого не нашел, и в очередной раз признал очевидный факт, банальный и скучный, как и все очевидные факты на свете: «Маньяк обычно выглядит самым что ни на есть добропорядочным человеком».

Когда Сливко на мой взгляд достаточно пришел в себя, я спросил его, держа в руке шило для прокалывания бумаг - нашел у него же на столе. Очень удобная штучка с толстой деревянной рукоятью. Ей проделывают дырки в картоне, чтобы потом сквозь них протянуть нитки и подшить бумаги. Что такое он там подшивал - не знаю. Может личные дела своих учеников? Аккуратист, мать его... все по полочкам разложил.

- Ты меня понимаешь? Если понимаешь - кивни головой! (кивнул). Сейчас я буду задавать тебе вопросы, а ты на них станешь отвечать. Если отвечать откажешься, или твой ответ мне не понравится - я буду втыкать тебе в тело вот это шило. Куда буду втыкать - ты не знаешь. Может в живот, а может в яйца. Или в колено забью - зависит от того, как ты себя поведешь. Я всегда выполняю свои обещания, учти это. Всегда! И вот еще что - если ты закричишь, позовешь на помощь - я выколю тебе глаз. Какой ты больше любишь? Правый, или левый? Правый? Кивни, если так. Не киваешь? Оба любишь? Ну, хорошо. Сейчас я вытаскиваю кляп, и мы будем разговаривать. Согласен?

Кивает. Я сдергиваю изоленту, вытаскиваю носок. Сливко тяжело дышит, сплевывает, потом хрипло спрашивает:

-      Ты меня убьешь?

-      Убью - тут же отвечаю я - но тут ведь вот какая штука… ты можешь умереть без боли, тихо и спокойно. Или же помучиться. Тогда я тебя просто на полоски порежу. Веришь?

Он явно не верил. И тогда я снова сунул ему в рот носок и закрепил кляп. А затем подошел, и воткнул шило в колено. Воткнул и начал его раскачивать, будто проделывая в коленной чашечке небольшую воронку. Сливко дергался, мычал, но я продолжал и продолжал пытку. А затем потом пленник затих. Глаза его закатились - он потерял сознание.

На всякий случай я еще три раза ткнул его в ляжку - по самую рукоять вонзил шило. Так, на всякий случай - вдруг симулирует? Начнет вопить - прибегут люди, отобьют гада. Кто мне поверит, когда я скажу, что это один из самых подлых и страшных маньяков Советского Союза?

Очнулся он через пять минут, когда я полил его голову водой из графина. Очнулся, замычал, и тогда я снова его спросил:

-      Теперь ты понимаешь, что я не шучу? Больно, да? Будет еще больнее. У тебя еще одно колено осталось, два глаза, ну и много чего еще. Сейчас сниму кляп, и мы продолжим. Или тебе еще раз воткнуть шило?

Замотал головой, замычал - и тогда я вынул кляп.

-      Твои пленки, твои снимки - за дверью с надписью «Не влезай убьет»?

-      Да! Не убивай меня! Вызови милицию! Я готов ответить перед законом! Не убивай! Только не убивай!

-      И ты заявишь, что только снимал мальчиков, когда делал опыты, да? И выставишь себе сумасшедшим? Посидишь в психушке, и выйдешь - так? Ладно, я подумаю над твоим предложением. Где ключи от той двери? Где лежат фото материалы?

-      В столе, там, за дверь. Большой бумажный сверток. Все там. Ключ от двери у меня в столе, здесь. На связке. Он такой плоский, желтый! Не убивай меня, пожалуйста! Что угодно, только не убивай!

Я заткнул подонку рот, подошел к его столу и в самом деле нашел там связку ключей. Один был плоским, желтым - явно от навесного замка, закрывающего комнату.

Пакет нашелся там, где он и сказал - в столе. Там же и кинопленки, на которых было видно, как этот мразота вешал мальчишек, как потом их реанимировал. Я выбрал несколько фотографий, положил их в карман. Взял и одну из пленок, посмотрев их на просвет. Хватит и остальных, чтобы понять - чем занимался этот подонок.

Брать с собой эти фото было рискованно, но я все-таки рискнул. Мне нужно показать их Аносову. Пусть посмотрит, и не думает, что я его обманул. Он должен их видеть, уверен.

Вернувшись из тайной комнаты Сливко, я встал перед ним, достал «марголин» с глушителем, и трижды выстрелил в голову подонка. Было желание выстрелить ему в живот - чтобы помучился, чтобы медленно умирал - но это слишком опасно. Маньяки невероятно удачливы и живучи. Не зря того же Сливко ловили двадцать один год! И если бы не его фотодокументы, уверен - не смогли бы его ни на чем взять. Фото, киносъемка, а еще - ботиночки убитых детей - отрезанными носами, опаленные огнем. Он их хранил там же, в тайной комнате - доставал, рассматривал, мастурбировал на них. Нашли только после обыска.

Кроме того, если выстрелить в живот, пуля могла не слишком деформироваться, а значит, ее можно привязать к моему пистолету. А оно мне совсем даже не надо. А вот в голову - все отлично. От удара о черепную коробку пуля превратилась в бесформенный кусок свинца.

Зачем три раза выстрелил? А по той же причине - чтобы наверняка! Чтобы эта мразь больше не встала! Хотя хватило бы и одной пули, уверен.

Глушитель сработал отлично. Звук - как у обычной воздушки. С улицы даже и не услышишь.

Собрал гильзы, обтер тряпкой все, до чего касался (я специально следил за тем, чтобы не коснуться ничего лишнего). В том числе и то самое шило.

Вытер даже изоленту вокруг головы покойника - там тоже могли остаться отпечатки, на изоленте они остаются на-раз. Нельзя, и просто глупо - недооценивать милицию. На таких вот мелочах и прокалываются преступники, считающие ментов совершеннейшими ослами, неспособными никого и ничего найти. Чушь. При достаточной стимуляции менты находят, и очень даже красиво. Есть там настоящие профессионалы, и будут - пока их не разгонит либеральное правительство России, превратив тех же ментов в голодную орду, живущую только с помощью поборов и вымогательства. И так будет долгие, очень долгие годы.

До машины я дошел без приключений, никто на меня не обратил ровно никакого внимания - кому нужен сутулый старик в мешковатом мышиного цвета костюме? Опасно было только тогда, когда я садился в «Волгу» - могли заинтересоваться, какой же это такой старик, что так запросто садится за руль дорогой машины? Ну это как в моем времени - представить только, что мимо тебя идет зачуханный пенсионер в растоптанных ботах, и вдруг он берет и садится в дорогущий мерс! Забавно? Запоминается? Вот то-то же.

Но ничего не случилось. Если кто и видел, как я сажусь в машину - значения этому не придал. И я дал по газам, плавно набирая скорость и уходя в сторону выезда из города. Теперь мой путь лежит в Новошахтинск.

Чикатило я убил прямо в школе-интернате, вызвав его на беседу. Сказал, что я дедушка одной из учениц и хочу обсудить ее поведение - фамилию ученицы я узнал, прочитав на стенде возле учительской. Отозвал в сторону, в пустой кабинет, и выстрелил ему в лоб. Уже когда ехал в машине, перед глазами ясно встало удивленное лицо маньяка, убившего в моем мире пятьдесят шесть человек. Он был искренне удивлен - как так?! Почему?! За что?! Наверное, так удивлялись его жертвы, когда он их так подло и зверски убивал. Как первую убитую им девочку, которую зазвал в лесополосу под предлогом угостить ее американской жвачкой. Он нанес ей три удара ножом в живот, а потом изнасиловал. Раненую, зверски, с разрывами прямой кишки и влагалища. А затем задушил, потому что после всего сделанного она была еще жива. Ей было девять лет.