Четыре шага в другую сторону (СИ) - Грант Игорь "IGrant" - Страница 3

- Так, не спать. Разувайся и проходи.

Сам сдёрнул с ног кирзачи, повесил на крючок олимпийку и отправился на кухню, заводить чайник, да заодно и поесть чего сообразить. Лёнька же, судя по звукам из ванной, отправился смывать пыль бандитских дорог. Часы пискнули про полпятого. В холодильнике нашлось старое шоколадное печенье. С сомнением покрутив в руке пачку кондитерских подошв, я положил их обратно и решил, что малому сейчас нужнее колбаса. Будем делать бутерброды. Отполовиненная палка полукопчёной брякнулась на стол. Рядом я положил батонную нарезку. Нормально вроде бы… В кухню заполз Лёнька и со стоном опустился на табурет. Кромсая колбасу, я спросил:

- Сначала помоешься? Или уже после чая?

- После, - буркнул парень, - а то там и усну. Будешь мне потом полгода вспоминать.

- Прям, я такой злопамятный, аж страшно, - я усмехнулся и едва не порезался, заметив, какими большими глазами Лёнька уставился на мой торс. Ох ты ж, да ведь он в первый раз видит меня практически в неглиже не в рабочем душе. Мысли скакнули дальше. Квартира, полунеглиже, в гостях гей… Мать моя женщина! Бр-р-р-р. Не удержавшись, я проворчал:

- И не лапай меня взглядом, пра-а-ативный.

Лёнька вздрогнул и совсем по-детски покраснел. После чего улыбнулся и сделал вид, что разглядывал мою коллекцию пофигистических магнитов на дверце холодильника. Через пять минут чайник отсвистелся о готовности. И наступил момент истины. Заварка, лимончик, бутерброды – не жизнь, а малина. Ещё через пару минут я поймал себя на том, что разглядываю своего коллегу по цеху, причём – весьма нагло и безо всякого зазрения совести. Бабанин даже со следами битвы на лице не производил впечатления взрослого парня двадцати двух лет отроду. Мальчишка, иначе не скажешь. Тёмно-русые волосы, обесцвеченные наполовину длины, являли собой типичный пример средней рабочей лохматости на его голове. Тонкие черты лица, прямые брови, большие серо-зелёные глаза, чуть полноватые губы, самый обыкновенный нос… И на всём этом какой-то налёт печали, что ли. Так и не нашёлся с определением. На тонкой шее парня острым клином бегал кадык, провожая горячий чай в недра щуплого, но весьма ладного тела. О чём это я? Поняв, что на полном серьёзе изучаю мальчишку с откровенно физиологической точки зрения, я громко фыркнул и закашлялся. Лёнька растерянно потянулся хлопнуть меня по спине, но не рискнул. Утерев слёзы, выступившие из глаз, я успокоился и сказал:

- Ладно, допивай. И будем спать ложиться. Ничего против не имеешь на одном диване спать?

Бабанин отчаянно замотал головой и выдохнул:

- Нет… Не имею.

- Вот и хорошо. Иди в ванную, сейчас притащу тебе полотенце чистое и что там тебе ещё надо.

- Ничего не надо, - Лёнька испуганно глянул на меня исподлобья. - Давай полотенце, и я пойду в душ.

Минутный променад до бельевого шкафа в комнате, возвращаюсь на кухню и отдаю малому шикарное махровое изделие китайской лёгкой промышленности. Бабанин с видом знатока покрутил его в руках, оценил мрачную пантеру, развалившуюся по серой ткани, и молча скрылся в домашнюю пещеру с персональным водопадом. Я же вернулся в зал, достал из шкафа ещё одну подушку и кинул её на постель. Чуток подумал и добавил к ней вторую простыню для поукрываться… Спать с Лёнькой под одним покрывалом – это будет уже верх «культурного шока» для меня, любимого. По телику шёл всё тот же фильм. И всё та же девица убегала по тому же пляжу от того же пиксельного мутанта. Да уж, должно быть в жизни хоть что-то постоянное… Спохватившись, я быстро скинул штаны и натянул трусы, нашарив их под диваном. Привык жить один, вот и завелась привычка дрыхнуть голяком. Что в данной ситуации «не комильфо». Так оно будет как-то уютнее.

Я погасил на кухне и в зале свет и завалился на диван, заботливо укутавшись в простыню. Минут через двадцать киношных девичьих воплей Лёнька Бабанин, слесарь и гей, выбрался из душевого плена с мокрым полотенцем на плече и ворохом своей одежды на руках. Повинуясь моему неопределённому жесту, кинул шмотки на кожаное кресло, а полотенце развесил на дверце шкафа. Пока он слонялся по комнате, я украдкой следил за ним, чувствуя что-то малознакомое внутри своей давно заиндевевшей туши. Светлокожее чудо с лохматыми прядями на голове вызвало во мне щемящее желание пригреть, прижать к себе и не отпускать, чтобы больше не вляпался в дурную историю. Когда он потянулся повесить полотенце, светленькие лёнькины боксёры, очевидно великоватые, технично сползли, устроив демонстрацию половины бабанинской задницы. Ёпть! И так захотелось прикоснуться к мальчишке, что я сам себе скомандовал спать и крепко зажмурился. Вот уж никак не ожидал от себя такого! Офигехренитительно…

Диван скрипнул, докладывая о наличии постороннего рядом со мной. Лёнька почти шёпотом спросил:

- Тебе телик нужен?

- Неа, - деланно сонным голосом ответил я и только потом сообразил, что пульт валяется на табурете с другой стороны от меня. Лёнька же практически лёг на меня, потянувшись за штурвалом от мира масс-медиа. Какой же он горячий… Я едва не пискнул, ощутив прилив истомы куда не следует. Да что происходит-то? Неужели я тоже… Спешно отбросив крамольную мысль, представил в воображении голую блондиночку и с облегчением почувствовал, как отхлынуло напряжение в паху… ЧТО?! Мамочки, у меня же упал на бабу!!! Нет, всё, спать. С лёгким щелчком экран телевизора обломил пиксельного мутанта, так и не дав ему догнать истеричную актрису. Комната погрузилась в лунный сумрак. А я лежал, думал и слушал, как возится рядом на диване мальчишка, вызвавший в моей душе нечто новое. То, что в этой жизни ко мне ещё не прикасалось. И не знал я в эту минуту, плакать мне или смеяться.

========== 3. Не сейчас и не так. ==========

Вискарь оказался тот ещё. Впрочем, мне было всё едино. Ненадолго перехватило дыхание, пока не запил псевдо-ирландскую дрянь глотком осветлённого яблочного сока. Какая же ты паскуда, Ленка… Не прощу, тварь. Обожгла новая волна ненависти, заставляя пальцы на руках сжаться в кулаки. Мало, надо ещё. Набулькал в высокий стакан виски на два пальца и залпом выпил. В груди выросло трезвое понимание – надо было брать водку.

А вокруг буянила тусовка типичного российского бара. Под буханье ударных и свист высоких нот на танцполе сборище паралитиков Ордена Святого Витта усиленно думало, что эстетствует в красивом танце… Пусть их, эстетом быть не запретишь. А вокруг квадратной ямы с добровольными эпилептиками - волны пьяного угара и злого неврастенического веселья реют над столами, за которыми прожигают пустую жизнь типично-яркие типично-представители золотой молодёжи и платиновых менеджеров типично-среднего звена. Люди от-ды-ха-ют. А над ними гордо парят клубы табачного дыма. И светомузыка в голове…

Я почувствовал, как мой истощённый мозг начал превращаться в ветошь, и отвернулся от зала к бару, за стойкой которого и пребывал последние два часа, загружаясь золотистым пойлом. Не помогало. Ну да хоть какое-то занятие. Лишь бы отвлечься от мыслей. Марк, Марк, Марк, что же тебе так «везёт»? Чем ты провинился и перед кем? За что эта стерва-жизнь снова тебя ударила? Да ещё так больно. Память серой тенью распахнулась, возвращая в это долбанное утро этого долбанного дня. Хорошее такое утро обычного рабочего дня.

Бессменный бригадный Батя трудится над какой-то электромеханикой в своей конуре. Лёнька потрошит на стенде очередной корабельный движок. Парни вокруг просто работают – кто-то смеётся, кто-то ругается, кто-то насуплено драит графитовой пастой трущиеся детали какого-то судового клапана. Заводской цех во всей приязни привычной рутины.

Бабанин, гад, отрастил за месяц анимешную причёску, этакую лохматость с полуэмовской чёлкой. Вот кому жизнь ни разу не в тягость. Поймав себя на том, что опять рассматриваю Лёньку взглядом Людовика XIV, оценивающего коня на предмет употребить по назначению, стараюсь с головой погрузиться в работу. Всё-таки заказ срочный, да и зарплата наша от нас самих зависит. Да и Ленка с утра звонила, хотела о чём-то поговорить. Минут через пятнадцать меня из беспробудного зависания над глюкнутой деталью движка вывел хлопок по плечу, сопровождавшийся лёнькиным голосом: