Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Тореадоры из Васюковки
(Повести) - Нестайко Всеволод Зиновьевич - Страница 49


49
Изменить размер шрифта:

Но на Яву дедова агитация не действовала. Бормоча: «Да-а… не могли уж на бабушке из казацкого рода жениться…» — хмурый Ява уходил прочь.

— И все им новую, новую нужно! Не могли еще немного в старой хате пожить, — сквозь зубы цедил Ява, с ненавистью глядя на новехонький дом свой под железной крышей. — Может, и у нас на потолке что-нибудь было написано… Дед же старый: много знает, а еще больше забыл…

Ява не мог примириться. Ява страдал. Тем более, что Карафолька ходил задравши нос и только плевал сквозь зубы в нашу сторону (словами задеть боялся, потому как знал, что мы, несмотря на предка, показали бы ему где раки зимуют).

И все же его задранный нос и цирканье сквозь зубы еще можно было бы пережить. Но он допек нас другим. Он устроил на выгоне «Запорожскую Сечь»… Войско было набрано только из «потомков». И кошевым единогласно выбрали Карафольку.

В вышитой сорочке, в широченных красных шароварах, в которых его брат танцевал когда-то в самодеятельности, нахлобучив дедовскую папаху, которая валялась до того в курятнике и была такой старой, что даже куры неслись в ней без особого удовольствия, гарцевал Карафолька перед своим войском. Водил его в походы, устраивал гульбища и казацкие удалые забавы.

Мы сидели в кустах и слушали, как раздавался над выгоном лихой запорожский напев:

Ой пан иль пропал — двум смертям не бывать,
Гей вы, хлопцы, на коней!
В жарком деле побывать, славу добывать!

Мы скрежетали зубами. Мы никогда не чувствовали себя такими одинокими, оскорбленными и несчастными. Мы, как раз мы-то, по своей удали и должны были быть кошевыми атаманами… Мы, а не примерный Карафолька. Эх, залимонить бы ему сейчас в нос его задранный!..

И что бы такое ему подстроить, чем бы подковырнуть?

— Слушай, Ява, — пронзило меня вдруг. — Ты помнишь «Письмо запорожцев турецкому султану»?

— А? Ну и что?

— Напишем им такое же письмо.

— Как? Они же сами запорожцы.

— Какие они к черту запорожцы! Разве они настоящие? Как бы не так! Самозванцы. Подумаешь, предки!.. Так и напишем: предки ваши молодцы, а вы черт те кто… Само письмо запорожцев у меня дома есть, в книжке «Украина смеется». Переделаем, и будет — во!

— Идем!

Мы взяли у меня книжку и пошли к Яве. У него над столом как раз висела картина Репина «Запорожцы». Усевшись под картиной и глядя на то, как весело запорожцы писали письмо султану, мы начали свое. Это была каторжная работа.

И вот наконец после долгих мук родилось на свет «Письмо настоящих запорожцев самозванцу лжекошевому, плюгавому отличнику Карафольке и его задрипанному войску»:

Ты — шайтан дурацкий, проклятого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь! Какой ты к черту рыцарь? Какой ты запорожец, да еще и кошевой? Слюнтяй ты шепелявый! Дырка от бублика! Репей с хвоста собачьего! Латка на драных штанах, шматок отличника недогрызеный! Твоего шелудивого войска мы не боимся, землею и водою будем биться с тобою! Не казаком тебе называться, а в куклы с бесштанными играться! Не стоишь ты доброго слова, пусть сжует тебя рыжая корова! И в голове у тебя не мозги, а мякина, пугало ты огородное! Вот как мы тебе выдаем, плюгавый! И за это поцелуй нас в грязные, потрескавшиеся пятки, ведь братья твои — поросятки!

Мы написали все это большими буквами на полуметровом куске обоев, что остались после строительства новой хаты. К обоям на толстой веревке вместо печати прицепили сухую коровью лепеху. Вышло, на наш взгляд, очень здорово.

Выделывая губами: «Трум-тум-ту-ру-рум-тум-тум-тум!» — отправились на выгон и торжественно вручили Карафольке «пергамент».

Мы были уверены, что после нашего письма авторитет Карафольки падет и загрохочет, как пустое ведро.

Но в тот же день мы получили очень сдержанное и вежливое письмо-ответ:

Дорогие друзья! Вы ругаетесь очень забористо, но это только потому, что вы не казацкого роду и вам обидно. Мы прекрасно это понимаем. Мы с удовольствием прочитали ваше письмо и даже согласны принять вас в свое запорожское войско писарями, хоть у вас и двойки по языку.

Между прочим, «недогрызенный» пишется с двумя «н», а «драный», наоборот, с одним (см. правило в учебнике грамматики, стр. 24, § 23).

С приветом.

По поручению славного войска запорожского кошевой

Степа Карафолька.

Это было хуже, чем если бы он каждого из нас при всех положил на лопатки.

Мы не смотрели друг другу в глаза. Такого тяжелого поражения мы еще не переживали. Никогда мы еще не выглядели так жалко перед товариществом васюковских хлопцев. Нужно было что-то делать. Ведь еще немного — и даже сопливые первяки будут вытирать руки об наши головы.

— Вот если б нам настоящую казацкую саблю… — вздохнул я, — или пистолет, как те, что археологи выкопали… Полетел бы Карафолька из кошевых тут же!

— Точно! — встрепенулся Ява. — Саблю… или пистолет! Вот было бы… Сила! С настоящим казацким оружием кого хочешь кошевым выберут…

— Где ж его взять? — безнадежно спросил я.

— Выкопать! — сощурился вдруг Ява.

— Где? Так оно тебе и лежит под землей… Один казацкий курган возле села был, да и тот уже — фить!

— А на кладбище?

— Ты что?! Бррр…

— Голова! Разве я говорю — свежие могилы раскапывать? Тоже мне! Знаешь старые могилы с краю, у дороги? Без крестов, едва заметные в траве. Сколько им лет? Двести, а то и больше… Мне еще дед Саливон как-то говорил, что там его прадед похоронен… А он кто такой был? Казак, запорожец. А как запорожцев хоронили? С оружием. Вот и усекай…

— Так-то оно так… А все-таки кладбище… Мертвецы…

— Да какие там мертвецы?! Череп, несколько косточек — вот и все. Ты ж видел, когда археологи копали. Что там может быть, если он двести лет в земле пролежал… Посмотришь, что от тебя останется через двести лет…

— Все-таки… Даже череп… Как-то оно…

— Да мы этот череп и трогать не будем, — раздраженно прервал меня Ява. — Саблю и пистолет аккуратненько выкопаем и снова зароем могилу. Никто и не заметит.

— Да, может, хоть деда Саливона спросить?

— А разве это его собственность? Это ж не картошку на его огороде копать… Да и как ты спросишь: «Разрешите вашего прадеда выкопать?» Так, что ли?

— А когда ж копать? Днем?

— Ну, днем, если увидят, сразу по шеям надают.

— А когда ж?

— Ночью.

— Да?

— Ты что, боишься?

— Да нет, но…

— А ты что, хочешь и настоящее казацкое оружие иметь, и чтоб все было, как в магазине? Больно хитрый!

— Ну ладно, — вздохнул я. — Попробуем.

…Вы бывали когда-нибудь ночью на кладбище? Если не бывали, то и не ходите. Страшно… Так страшно, что сердце останавливается.

Это я теперь говорю, а тогда… Разве я мог показать Яве, что я боюсь, когда он, чертяка конопатый, вел себя так, будто не на кладбище ночью идет, а в клуб на кинокомедию.

— Это трусы, заячьи души выдумали, что на кладбище ночью страшно, — весело сказал он. — А на самом деле, чего бояться? Живых нужно бояться, а не мертвых. Мертвые тебе уж ничего не сделают. Помнишь, Том Сойер и Гек Финн тоже ходили ночью на кладбище… И ничего.

— Ну уж… ничего… — криво усмехнулся я. — Только у них на глазах индеец Джо убил доктора…

— Ну и что? Подумаешь. Ведь не их же… — Ява, видно, забыл про индейца. — Скажи лучше, что ты просто боишься.

— Чего это мне бояться? — проговорил я, едва сдерживая дрожь в голосе. И зачем я вспомнил про индейца, про убийство?

…Мы прошли мимо крайней хаты и направились к кладбищу. На фоне туманного неба вырисовывались кресты. Луна проглядывала сквозь тучи, с трудом освещая дорогу. Позади в темной тишине спало село, даже собак не было слышно. За кладбищем, слева, чернел лесок, а справа голая степь тянулась до самого горизонта. И нигде ни души. Казалось, что в мире только мы и это кладбище. Пригнувшись, мы стали пробираться через кладбище, стараясь не глазеть по сторонам и не присматриваться к могилам. У каждого в руках лопата. Кроме того, у меня была еще сапожная щетка (вместо специальной археологической — где ж нам было взять ее?), а у Явы фонарик, тот самый, механический с динамкой, что я ему когда-то подарил.