Самоидентификация Аксима (СИ) - "Бриллиантовая Рафаэлка" - Страница 12

— Сними одежду, у нас не принято ходить одетым, — прошептала вдруг Света, грубовато вынув свою грудь изо рта Аксима.

Аксим принялся снимать одежду. Первая, двухгрудая троглодитка медленно ходила над плацентами, касаясь длинной паучьей рукой пола, как марсианский треножник, а второй теребила себя за грудь, окропляя нерожденных ещё отпрысков редкими каплями молока.

— Мужчина… — шептала она, словно слегка возбуждаясь от того, что на неё смотрят.

— Аня, подмени, — сказала Света, подзывая свою подельницу. — Молоко пошло.

— А куда положить?… — спросил Аксим, но его вопросы игнорировали.

Света отползла в зал и принялась разбрызгивать молоко из всех четырёх грудей, сладострастно задрав слепую голову в потолок. Периодически она останавливалась, загребала длинными пальцами из бионического чана жижу и облизывала пальцы. Затем вгляделась в один из мешочков, выдернула из него трубку и, не глядя, бросила в чан. Отбраковка.

Аня снова подошла ближе, надавила на плечи Аксима, приказывая ему лечь. Удовлетворяющее устройство тем временем уже было приведено в боеготовность. Признаться, Аксиму и самому уже не терпелось удовлетворить эту странную уродливую самку. Аня встала на четыре лапы — её руки и ноги так и хотелось назвать лапами, сдвинулась ниже, по-паучьи вывернув плечи из суставов. Сначала Аксим почувствовал, как Аня коснулась грудями его коленей, затем — как слюнявые губы приняли его член. Голова троглодитки, почти лишённая шеи, насаживалась на его механическое естество вместе с туловищем под странным, слегка пугающим углом. Поднималась на руках и снова опускалась, слегка отклоняясь в сторону, словно паук, прядущий кокон над добычей.

— Мужчи… — бормотала Аня, пока член оказывался снаружи, но тут же затыкала им рот, причмокивала, слюна растекалась по животу Аксима, а он лежал, не зная, что делать.

— Идём отсюда, — вдруг сказала она, вытерев длинной ладонью рот, схватила его за шкирку и потащила из зала. Аксим еле успел схватить и прижать локтем одежду, брошенную на пол.

Возвращаться из режима возбуждения никак не получалось — видимо, из-за высокой радиации программа сбойнула, и член остался эрегированным.

Они пошли по длинному коридору, освещённому тусклым светом факелов.

* * *

Это был улей. Страшный, уродливый улей новой, незнакомой и дикой цивилизации, скрытой от глаз. Аня шептала что-то, и иногда удавалось понять, что она рассказывает. Их много, больше десяти тысяч. Их общество примитивно. Они могут только есть, совокупляться и продолжать жизнь. Они кормятся всякими отбросами — стоками канализации, проходящей через район, трупами, которые кто-то заботливый спускал по подземному конвейеру из морга, стоящего на границе зоны. Кормятся исполинскими крысами, которых разводят в специальных отсеках, и собаками, которых хватают ночью, высовывая длинные руки из канализационных люков.

Если еды не хватает, они едят друг друга.

Они не совсем слепые — у них есть что-то вроде теплового зрения, или эхолокации, или чего-то такого. Ульев в их районе несколько — есть ещё пара поменьше, может, есть ульи и в других частях мегаполиса. Их общество разделено на касты. Аня и Света из касты рабочих, их больше всего. Их долг — ухаживать за личинками, прибирать жилище, строить, воспитывать молодняк пищу. Есть солдаты — они ходят на охоту, занимаются тяжёлым трудом. И есть несколько Маток, дающих потомство.

Аня вела Аксима к одной из таких маток.

— Мужчина… — бормотала она.

Аксим порывался сказать, что он не мужчина, а киборг, что он абсолютно бесполезен для продолжения рода, но вставить слово не получалось.

У одной из развилок висел большой, кривовато нарисованный портрет какого-то лысого мужчины с крючковатым носом и слегка безумным взглядом.

— Кто это? — спросил Аксим, и на этот раз его услышали.

— Мужчина… Евстахий Щекочихин-Крестовозвдвиженский… Он создал нас… Он учёный…

И Аксим вспомнил имя древнего генетика, прославившегося своими странными экспериментами. Так вот откуда они! Они не просто мутанты, они — плод человеческого гения, точно такой же, как и он, Аксим. Он уже начал чувствовать с ними странное духовное родство. Они были столь же наивны — если не сказать глупы, — как и юный познающий себя робот. Они были изгоями, как и он. Люди точно также создали их по своему образу и подобию, но в корыстных целях.

Аксиму хотелось остаться.

Скоро началась более густонаселённая местность. Туннели перемежались с залами, где жили троглодитки.

— Мужчина, мужчина, — перешёптывались они. Аня периодически останавливалась, позволяя соплеменницам прикоснуться к Аксиму — чувство собственности в их странной коммуне отсутствовало.

Десятки потных голых тел разного размера, цвета и возраста облепляли его, длинные пальцы проходились по всем частям тела, губы целовали его орган удовлетворения, они целовались друг с другом и ласкали себя, но всё это продолжалось всего несколько минут, после чего все возвращались к своим привычным обязанностям, и они продолжали путь.

* * *

Наконец, коридоры закончились, Аня открыла дверь, пропустила Аксима. Внизу, за заржавевшим эскалатором виднелся пыльный зал метро, полный копошащихся существ.

Это напоминало картины Босха. На полу, на кусках колючей минеральной ваты лежали троглодитки — сплетённые в хитрые узлы, низко стонущие, сосущие грудь друг у друга. У них было две, четыре, у некоторых — по шесть грудей. Они ласкали себя и засовывали в себя разные предметы — ноги пластиковых кукол, ножки от табуреток, куски труб. Аксим наконец-то увидел самцов троглодитов — тоже костлявых и белёсых, но гораздо меньше самок, даже ниже Аксима ростом. Они были полностью лишены волос, в их пустых глазах читалась лишь похоть. Их было мало, они сновали меж самок, периодически пристраиваясь к ним то снизу, то сзади, быстро совершали фрикции и убегали, словно боясь, что эти самки богомолов съедят их. Изредка какая-нибудь самка хватала самца, вставляла грудь ему в глотку и выдавливала молоко, благодаря за удовольствие.

Судя по всему, это был обычный вечерний отдых этих странных существ. Аня с Аксимом подошли поближе, вливаясь в эту тёплую стонущую массу похотливых паучих.

Его член воткнулся в сплетение тел, не то между чьих-то ног, не то в подмышку одной из самок, и он непроизвольно забился во фрикциях — программа сбоила, требуя делать хоть что-то. Его гладили по голове, целовали в шею. На миг он оторвался, бросил взгляд на зал.

Возбуждение нарастало. Самцы тем временем не теряли времени зря, они яростно кончали, разбрызгивая сперму вокруг сношающихся самок. Самки легли на спины, раскрыв колени и ловя чревом и ртом живительные капли. Но этого было мало, лысые остроконечные черепа самцов троглодитов стали вонзаться в лоно воспалённых и липких самок-солдат — огромных, четырёхметровых, погружаясь почти по уши. Их груди были небольшими, мускулистыми, и удовлетворить их было сложнее всего. Наконец, послышались голоса:

— Аксинью, Аксинью везут…

И скоро он увидел. По туннелю метро на странной телеге, в которую были запряжены пара десятков рабочих троглодиток, катили странную грубую тележку, на которой лежала она.

Великаниха, троглодитова матка Аксинья. Пропорции её тела были почти такими же, как у обычных людей, но она была почти шестиметрового роста. Толстые, тугие груди её были не были полны молока, узкие торчащие соски казались пустыми. У неё была совсем другая функция. Она была столь тяжёлой, что не могла стоять на ногах, лишь лежала, томно подложив полноватые руки себе под грудь. Её осторожно сгрузили на перрон станции, облепили со всех сторон, принялись ласкать, гладить, кормить. Затем десяток самцов выстроились в очередь на осеменение, они спорили, расталкивали друг друга, дрались — правильно, Аксинья должна получить лучший генофонд.

Самец покрупнее всё равно оказался почти в пять раз меньше Аксиньи — его узкие бёдра увязли в половых губах наполовину.

— Да, да, — стонала самка, вбивая пятками крохотного самца в свои гениталии.