Мир Азриэля. Песнь ласточки (СИ) - Рома Валиса - Страница 64

— Король? — сглотнув, даже переспросила Мария, осторожно поднявшись на слабые ноги и чувствуя, как в груди закипают возмущение и гнев. — Позвольте кое-что уточнить и даже вмешаться: вы не истинный король, а лишь его жалкая копия, которая смеет восседать на троне и думать, что она тут главная шишка! Вы трус, раз сами пошли искать «мальчишку», которого до этого лишили лица и заперли в темнице. Трус, которого ещё этот мир не видел! И знаете что? плевать я хотела на вашу «благодарность», она даже рядом с вами не стояла!..

Его тяжёлая рука в покрытой плотными чёрными чешуйками перчатке с размаху ударила по лицу девушки, оставив на её щеке глубокие порезы от чёрных когтей, и тут же схватила за горло, не дав упасть на холодную землю. Пальцы с силой сомкнулись на шее, и кости неприятно захрустели, когда воздух так и замер в груди вместе с бешено колотящимся сердцем.

— Ещё никто не смел называть меня трусом и слабаком… я дал тебе шанс уйти, и дал ещё один, но ты их сочла ненужными, как и моё терпение. Пойти против короля себе дороже, особенно на его территории с его правилами… убить тебя мне ничего не стоит, так же как и похоронить то, что ты сейчас сказала. А часы я, пожалуй, прихвачу себе. Тебе они всё равно не помогут.

Подняв меч, он коснулся заострённым концом цепочки с её часами, и надавил. Надавил со всей силы, порезав тонкую кожу на ключице и заставив зажмуриться. Кричать не было сил: голос так и остался с воздухом в груди, но она ещё могла почувствовать, как тёплая цепочка пропадает с шеи, и бабушкино наследство с тихим стуком падает на листву, когда меч и дальше скользит по коже, вырезая на ней знак бесконечности.

— Отпусти, — даже через белую пелену слабости и боли она раслышала голос полный льда, но Безымянный не вздрогнул.

— Ну наконец-то… видимо, пролитой крови этой девчонки хватило, что бы ты прибежал сюда поджав свой хвост, — переведя взгляд с лица своей жертвы на стоящего поодаль бывшего пленника прохладно усмехнулся тот, наконец разжав пальцы и бросив Марию под корни ближайшей сосны, как ненужный мешок с сеном. — Я думал, ты сбежишь… что же случилось, раз решил прийти на помощь к этой девчонке? Чувство сожаления проснулось? Или в каком-то веки решил почувствовать себя героем? Тогда смерь пыл, я ещё могу её убить.

Лезвие скользнуло совсем рядом с успевшей приподняться Марией, заставив ту испуганно замереть и взглянуть на Виктора, но так и не поймать его налившийся золотом взгляд, сверливший своего вечного врага.

— Чего ты хочешь? — наконец произнёс он, сделав шаг на встречу и вновь замерев, смотря на это ледяное лицо лже-правителя, что чувствовал превосходство перед загнанной в угол добычей. — Ты выследил меня, загнал в свою ловушку, и что дальше? убьёшь?

— А к чему тебе жить? что будет, если я оставлю твоё сердце биться? Ты жалок, раз сбежал только когда тебе предложили помощь. А что до этого ты делал? Ничего, лишь томился в моей темнице целых двадцать лет, гния и распадаясь на части… надо было сбросить тебя тогда вместе с отцом, но нет, я пожалел. Оставил жить, и где моя благодарность? Где она?! — его меч вновь пролетел перед глазами девушки, и тут же вперился в грудь не вздрогнувшего Виктора. — Зачем тебе жить? тебя всё равно никто не вспомнит и никто не похоронит. Ты лишь обуза для этого мира, так зачем тебе продолжать в нём существовать?

Губы Безымянного подернулись в ухмылке, заметив, как на миг дрогнули уголки рта Виктора. Он задел его за живое, поймал на свой крючок, и вряд ли собирается отпускать наживку. Мария понимала это, но не могла и слова произнести, хрипло вдыхая воздух и пытаясь взглядом отыскать заветные часы. Они нужны ей. Нужны больше всего на свете…

— Я отпущу девчонку, мне она не нужна, но взамен потребую твоей жизни. Ты ведь знаешь: отдать что-то просто так я не могу — для всего есть цена, и она всегда ставится на душу. Так что решай — либо я убиваю тебя и её, либо только тебя. Пачкать меч и руки особо не хочется.

Сердце стучало в ушах как бешеное, когда взгляд полный тревоги и недоверия скользил то с высокой фигуры короля, то со стоящего напротив юноши, чьи глаза пылали опасным огнём, который всё же потух спустя пару секунд. Он сделал решение, и от этого решения сердце внутри девушки опасливо сжалось.

— Отпусти её.

— Ну вот и отлично, — изогнув губы в победной улыбке произнёс Безымянный, вдруг вскинув руку. С его чёрных матовых когтей перчатки сорвались искры, и ослепившая глаза молния пронзила грудь парня. Что-то треснуло, она это отчётливо слышала так же, как и сорвавшийся с губ крик, не смея отвести взгляда от покрывшегося трещинами тела Виктора, что спустя мгновенье рассыпалось чёрным пеплом. — А теперь ты…

Серебряный меч мелькнул перед глазами вместе с жестокой улыбкой, срезав пряди рыжих волос, как позади затрещала кора, и чьи-то холодные шершавые руки схватили за плечи, со всей силы потянув назад и спасая от острого меча и гневного взгляда Безымянного. Сталь просвистела в ушах, разрезав кору дерева и воздух, где мгновенье назад была девушка. Лишь пару тускло мерцающих прядей так и остались на листве, да и прощально вспыхнувшие серебром часы. Наклонившись, он аккуратно подобрал их за длинную цепочку, смотря, как те со звоном раскалываются, а стрелки, мерцая чернотой и разноцветными наконечниками, осыпаются на землю, так и пропадают в ней. Единственный «ключ» всех десяти миров вновь пропал, рассыпавшись в его руках, как и воспоминание от прошлого короля.

Он вновь вышел победителем из своей же игры, и единственное, о чём сейчас надо заботиться, так это о пропавшей сестре…

Глава 22. Смерть никогда не стареет

Чернота окружила со всех сторон, проникая внутрь, заполняя глаза и мешая дышать. Она срывалась прозрачными пузырями с губ, кружила вокруг и давила, тяня вниз и не давая даже возможности выпутаться из неё. Голова ходила кругом, а пальцы, ещё пытавшиеся что-то схватить, зацепиться за невидимый канат или островок суши, постепенно немели. Тёмные волосы порой заметали глаза, витая в пустоте и сверкая застывшими каплями воздуха. Сердце же отбивало свои последние, долгие удары, эхом проносившиеся в ушах и, казалось, по всей черноте, вновь возвращаясь к ней и заставляя на миг вздрагивать.

Пустота окружала со всех сторон, но она не страшила её. Она была привычной, даже знакомой, словно давний друг детства, который пришёл ненадолго навестить. И не было того жгучего холода, наполняющего грудь, не было страха и ненависти. Пустота вдруг стала её частью. Незримой, успокаивающей, дающей понимания частью. Что у неё осталось кроме неё? Да почти что ничего, лишь рассыпчатые обрывки воспоминаний, мелькающих перед глазами, подобных стае голубых лепестков, на миг озаряющих тьму и невольно согревающих уже успевшую покрыться инеем кожу.

Она не чувствовала холод, что сковал руки и грудь, не чувствовала удары сердца, не чувствовала даже тоски. Она умерла? Что ж, это было вероятней всего после того, что случилось. Книжный мир исчез, а она из него так и не выбралась, оставшись в этой пустоте. А что ей ещё надо? Верно сказала Виктория — она Павший Огонь, что принёс с собой только одни разрушения. Не будет героя в книге, не будет и сюжета, не будет мира, не будет букв. Ничего не будет, кроме пустоты. И её. Она призрак в этой пустоте, поэтому ещё существует. Но для чего? зачем ей это? А ведь раньше она не задавала таких вопросов, но и повода ведь не было. А сейчас вдруг появился.

Сердце смолкло, и больше не давало о себе знать, а она всё парила и парила в пустоте, с какой-то странностью понимая, что что-то пошло не так. Да, она ещё существует и даже мыслит, хотя сердце остановилось, а с губ больше не слетают серебристые пузырики… но почему они тут? разве пустота не должна быть… пустотой? А тут она как вода: тёмная, прохладная, с каким-то неясным светом, пробивающимся через толщу, и озаряющим её, и почти неразличимое дно. О, как же оно было далеко! Усеяно мелкими серыми камешками и тёмными перлами не спеша покачивающихся водорослей, но оно было.