Гибель отложим на завтра. Дилогия (СИ) - Аэзида Марина - Страница 85

Но Лиммена, казалось, пребывала в растерянности, не зная, как вести себя в этой непривычной ситуации.

Решив воспользоваться возникшей паузой, Аданэй спокойно и как будто устало проговорил:

– Я терпел, что в глазах всех я лишь твой раб. Я ничего тебе не говорил, хотя мне уже опротивел и дворец, и сад, и я желал бы свободно ездить по Илирину.  Я, с детства приученный к оружию, сейчас научился обходиться без него, ведь рабам оно не положено. Я терпел – ради тебя терпел, – унижение от твоих подданных. Если бы не ты, я уже решился бы на побег. И скорее всего, именно при попытке сбежать меня и убили бы. Но лучше уж умереть так, чем на всю жизнь оставаться рабом. Но ради тебя – только ради тебя, – я и рабство готов был вынести. Но всему есть предел. Им оказалась твоя глупая проверка. Так что выбирай, кто я: либо твой раб, либо твой мужчина. И если первое – то тебе проще казнить меня. Ведь если я пойму, что свободным тебе не нужен, то сейчас же уйду вниз, и больше ничего не будет, Лиммена, никаких отношений. Вообще никаких. Если ты забыла, могу напомнить: я – не Вильдерин.

Лиммена немного растерялась, но решила не сдаваться: Айн слишком сильно задел ее:

– Сначала ты ответь! – требовательно воскликнула она. – Если я для тебя стара, зачем хочешь быть со мной?! – на последней фразе в голосе Лиммены послышались слезы и неподдельная обида.

– А с чего ты взяла, что хочу? – губы его искривились в холодной усмешке. – Может я, как обычный раб, просто желаю пожить в довольстве и праздности?

А в следующий момент, которого он даже не успел уловить, Лиммена ощерилась и словно разъяренная кошка, с искаженным злобой лицом, бросилась на него.

– Ненавижу! Будь ты проклят! – кричала она истошно, стараясь дотянуться ногтями до его глаз. Но Айн крепко сжимал ее запястья, и Лиммене ничего не осталось, кроме как пытаться вырваться и ударить его ногой. Слезы ярости уже открыто стекали по ее щекам, а потом она начала задыхаться, и Аданэй тут же отпустил ее руки. Лицо Лиммены побледнело, грудь начала конвульсивно вздыматься и опадать и, еще раз простонав: "Ненавижу", женщина повалилась на пол и подтянула ноги к животу, скорчившись от боли.

Аданэй кинулся к ней, встревожено приподнял и постарался хоть как-то облегчить ее страдания, хотя  знал, что когда у Лиммены приступ, она ничего не в состоянии воспринять. Скорее всего, она даже не осознала, что любовник никуда не ушел, а напротив, очень осторожно и даже нежно прижил ее к себе. Постепенно ее тело перестало биться, обмякло, и царица подняла на Айна вполне осознанный взгляд.

Тут же вспомнив о только что разгоревшейся ссоре, уперлась кулаками ему в грудь и, хмуро поглядывая, попыталась отодвинуться. Когда ей это не удалось, разрыдалась в голос, по-детски закрывая лицо руками. Если и существовало нечто, способное заставить Аданэя чувствовать себя неуютно, так это женский плач. В подобные моменты он просто не знал, как себя вести и что делать, а потому и сейчас смог лишь неловко раздвинуть ладони Лиммены и, утирая ей слезы, неуклюже пробормотать:

– Уже все. Успокойся. Все хорошо.

Но женщина не успокаивалась.

– Как ты мог! – говорила она сквозь слезы. – Ты не представляешь, как больно слышать от тебя все эти ужасные слова. От тебя, моего Айна!

– Я разозлился на тебя, Лиммена, вот и все. Но теперь все позади, верно? Успокойся, – он продолжал удерживать ее в объятиях, и она понемногу утихла.

– Ты намного моложе и, наверное, и впрямь считаешь, будто я стара для тебя.

Аданэй понял, что царица говорит это в надежде услышать опровержение и, не заставляя ее ждать, ответил с улыбкой:

– Ты удивительная женщина, Лиммена. Ты как вот эта осень за окном – спокойная, умиротворяющая и пленительная женщина-осень. Неужели ты думаешь, что я предпочел бы тебе молодую глупую девчонку, которая ничего не смыслит в любви? Все это я наговорил лишь от злости. Твоя проверка показалась мне очень унизительной. Я вдруг вспомнил, что до сих пор являюсь рабом.

Лиммена порывисто вскочила и прижалась к Айну:

– Мой любимый, мой Айн, мой бог. Прости, я была слепа, я так радовалась своему счастью, что совершенно не думала о том, счастлив ли ты. Да, ты не можешь и не должен оставаться рабом. Мой Айн, ты никогда, никогда им больше не будешь! Завтра же я сделаю тебя свободным жителем Илирина, я тебе обещаю!

Аданэю потребовалась вся выдержка, чтобы скрыть торжество, которое он испытал. Лиммена сказала правду: она и впрямь была слепа – страсть ослепила ее. Царица, обычно такая проницательная, не почувствовала в своем любовнике ни изрядной доли лицемерия, ни фальши.

А тот ликовал. Наконец-то он обретет вожделенную, долгожданную волю, он станет свободным! Впервые за много лет. И теперь дело только за Ниррасом.

О, Гиллара, воистину твой план великолепен!

И Аданэй гладил царицу по голове, ласкал ее тело, и вся его душа наполнилась сейчас такой радостью, что ему даже показалось, будто он по-своему любит эту женщину. Женщину, вернувшую ему свободу. Женщину, которая, вероятно,  вернет ему еще и власть.

***

Лиммена сдержала обещание. Она отдала приказ внести имя рекомого Айном в Список Свободных. Теперь никто, даже сама царица, не имела права снова сделать его невольником. Да, она по-прежнему могла его казнить, как и отправить в заточение или ссылку, но ввергнуть в рабство – нет. Таков был закон.

В кузнях Илирина ему выковали нож, который полагался каждому свободному, а Лиммена вручила ему еще и меч – оружие, которым могли обладать лишь воины да знатное сословие: для обычных людей оно являлось слишком большой роскошью. И пусть этот меч был не столь хорош, как клинки из-под молота отерхейнских кузнецов, но сейчас он показался Аданэю самым совершенным из всего оружия мира. Просто потому, что оказался первым мечом за долгое время, который он держал в руках и который теперь принадлежал ему. "Я назову его Освободитель", – решил он.

Когда Ниррас застал Аданэя в одиночестве, то сдержанно поздравил его с успехом. Глаза советника горели нетерпением: ему хотелось скорее приступить к следующим этапам их общего плана, но приходилось ждать и соблюдать осторожность.

***

На следующий день Аданэй впервые выехал за пределы дворца и оказался в зажиточной густонаселенной столице – заносчивой Эртине. В центре города располагалась огромнейшая, выложенная гладкими плитами площадь, на которой проводились как празднования, так и казни. В обычные дни здесь устраивали представления уличные танцовщики и акробаты, либо показывали уродов.

Вокруг высились белокаменные дома богатых господ, множество лавок, в которых торговали тонкими тканями, изысканными украшениями, специями и вином. На улицах царило дневное оживление, и сонная осень здесь почти не ощущалась, ничто не напоминало праздную и дремотную атмосферу дворца.

Аданэй ехал по дороге, направляя коня туда, куда звали его сиюминутные побуждения. Он нередко ловил на себе восторженные взгляды свободных жительниц: молодой красавец со сверкающими золотом волосами, в роскошной одежде, восседающий на вороном жеребце, привлекал внимание не только простолюдинок, но и знатных женщин.

Однако скоро он обнаружил, что богатые дома сменились кособокими строениями, одежда людей стала беднее, вонь испражнений и помоев – гуще, а всадников на дороге заметно поубавилось. Должно быть, он уже довольно далеко отъехал от центра.