Гончая (СИ) - Ли Марина - Страница 70

К счастью, у урода был не один старший брат.

   – Ужас какой, – я поежилась, сильнее прижимаясь к Рику. – В том поселке кто-нибудь выжил?

   – Только женщины, догадливая моя. Впрочем, Варх – это имя он стал считать своим – очень скоро обзавелся группой последователей. Немногочисленной, правда, но не менее жестокой. Про черные воронки рассказывать?

   Я тихо охнула, не веря собственным ушам. Ну ни фига ж себе!

   – А они разве не к Питомнику отношение имеют? Я думала…

   – Не к Питомнику, моя Бубушечка. Не к нему. Так рассказывать?

   – Спрашиваешь!

   Итак, урод, будем звать его Вархом, открыл в себе способность захватывать чужие тела. Он активно пользовался этим умением, меняя оболочки, как перчатки. Это было неудобно и временами здорово злило. Едва привыкнешь и обживешься, как – бах! – снова переезжать. Варх начал задумываться над причинами этого явления, более тщательно стал выбирать донора, уделяя больше внимания его здоровью. Но ряд экспериментов показал, что и здоровые особи очень скоро начинают болеть, и максимум через полгода их можно было выбрасывать на помойку.

   А дело начинало принимать дурной оборот. Весть о гнилой лихорадке бежала впереди Варха. И однажды, когда новое тело начало болеть и разлагаться, односельчане не стали ждать кончины бедняги, а закрыли его в бывшем свинарнике – насмешка судьбы! – и подожгли. Задыхаясь в смрадном дыму и проклиная свою поганую жизнь, урод привычно вышел из тела и… и вдруг осознал, что не может занять другую оболочку. Не получается. Больно напряжены были хозяева, насторожены.

   Неужели конец? Урод ринулся прочь, не разбирая дороги, перепуганной поземкой пролетел по улице поселка, пытаясь отыскать выход – и все-таки нашел. В маленьком зеленом домике с большой кирпичной трубой кто-то решительно настроился расстаться с жизнью. Впервые тот, кто присвоил себе имя Варх, решил действовать не так, как обычно. Он мягко влился в оболочку и, осененный внезапной идеей, осторожно коснулся сознания несостоявшегося самоубийцы.

   – Неужели жизнь и в самом деле настолько плоха? – не спросил, вложил свою мысль в мозг тела.

   – Очень.

   – Хочешь умереть?

   – Больше всего на свете.

   Урод мысленно улыбнулся. Нет, все же как здорово, что толпа этих селян лишила его старого донора! Возможно, если бы не этот случай, он бы так и не понял, как же он должен действовать, чтобы новая одежка для его души не изнашивалась как можно дольше.

   – А про маму с отцом ты подумал?

   Смертных этот вопрос почему-то всегда напрягал. Вот урод, то есть Варх, к примеру, никогда о них не думал. Да и чего думать о покойниках? А уж он-то постарался уничтожить всех своих родных и близких, чтобы и следа на этой планете не осталось от тех, кто заставил его жить в загоне с козами, чтобы…

   – Подумал. Им придется это пережить.

   – Уверен, что переживут? – Уверен он не был. Мучился из-за этого. Слабак. – Хочешь, помогу решить эту проблему?

   – Как?

   – Отдай мне свое тело. Подари, а сам уходи, куда хочешь… Я же смогу занять твое место – никто и не заметит.

   Делать так, чтобы никто не заметил подмены, Варх перестал после того, как уничтожил селение, в котором родился, но простаку об этом совершенно необязательно знать. Ведь так?

   – А ты можешь так сделать?

   – Ну, если бы не мог, я б не предлагал. Нет?

   – Ладно. Что я должен сделать?

   Аллилуйя!!

   И тот конченый идиот мягко и доверчиво потянулся навстречу Варху, а тот, конечно, вынул его из тела… и выкинул прочь. Прямо под ноги, под свои новые ноги, сотрясаясь в оргазме от ощущения абсолютной власти над телом. Когда-то давно, когда он еще был уродом, он этого не ценил. Да и ценить-то было нечего, уж если на то пошло, теперь же тонул в аромате окружающего мира, до конца не веря в то, что нашел выход из тупиковой ситуации, и одновременно понимая, что сегодня он не просто спасся от неминуемой смерти, он придумал, как продолжить жизнь донору.

   Нет, тогда-то он, само собой, не был уверен в результате. Подтверждение своей теории он получил несколько лет спустя… Но именно в тот день в лимбе появилась первая черная воронка: стихийное бедствие, плач неуспокоенной души, мстительный порыв мертвеца.

   Однако урод на это плевал с высокой колокольни.

   – Рик! Подожди секунду! – взмолилась я, боясь даже дыхнуть в сторону Морганы. – Ты же не хочешь сейчас сказать, что УСОД там.

   – В ней?

   Он оглянулся.

   – Не смотри, говорю тебе!

   Растянул губы в кривой усмешке.

   – Нет, моя Бубушечка, Варх сейчас в другом месте, но мы обязательно достанем и его. Я, правда, пока еще не знаю, как… но уверен, это возможно. Что же касается… м-м.. нашей гостьи, она одна из его, скажем так, генералов. И Даву посчастливилось найти ее слабое звено. Поэтому можешь не волноваться. Она сделает все, о чем мы попросим, на максимуме своих возможностей, потому что, видишь ли, так получилось, что в теле прыщавого Тристана, если ты еще помнишь такого, скрывается ее сын. А он пока не дорос до уровня мастерства своих родителей и самостоятельно покидать «донора» не умеет. И сразу скажу, не научится. А жаль. Я бы его и его родителей с огромным удовольствием лично казнил бы не один раз.

   – Страшно это все. – Я передернула плечами и отвернулась к окну. – Гадко. Столько грязи, безумия и смертей из-за одного недолюбленного, брошенного всеми ребенка… Как давно это продолжается, Рик? Сколько лет герою твоей страшной сказки на самом деле?

   – Не знаю. О гнилой лихорадке в хрониках и художественной литературе впервые упомянули лет пятьсот назад, наверное. Мы сделали запрос, но у мен руки до разбора бумажек не дошли, Бубу. Мы либо тебя искали, либо арестованных допрашивали. Я ведь и сам эту… сказочку только вчера утром впервые услышал.

   Я перевела взгляд на Моргану. Она так и сидела, опустив зажатые в наручники руки между колен и откинув голову на стенку вертолета. Молчала, не смотрела ни на кого, лишь время от времени облизывала пересохшие губы да громко сглатывала, будто пыталась пропихнуть застрявший в горле ком. Она была такой раздавленной, такой несчастной…

   Маленькая, одинокая женщина перед лицом непосильных проблем… Однако жалости и сочувствия она во мне не вызывала. Недоумение только и, пожалуй, брезгливость.

   Уж если на то пошло, моя собственная жизнь была ничем не лучше жизни урода. И уж если на то пошло, то еще неизвестно, что хуже: скотный двор или приют святой Брунгильды Аполлонской. На скотном дворе вас, по крайней мере, не били розгами за исправления в тетрадях, не брили налысо за неподобающий цвет волос, не морили голодом. Клеймили, правда… Ну, так нас и в приюте клеймили, без наркоза и анестезии, не спрашивая, о чем мы мечтаем и рады ли перспективе положить свою жизнь на служение Короне.

   Но я же выжила! Не оскотинилась, не утратила человечности, пусть я никогда человеком и не была. Я свято верю в ценность человеческой жизни, все еще верю, хотя, наверное, давно должна была бы разочароваться.

   – Думаешь, ей есть дело до собственного ребенка? – внезапно спросила я у Рика. – Разве такие, как она, вообще умеют любить? У них и органа-то, отвечающего за это чувство, поди, нет…

   – А знаешь, ты права. – Бронзовый Бог оскалился каким-то своим мыслям. – Насчет органа. Моргана говорила, что детей у них быть не может, что своего она родила еще до первого своего донора, таскала его за собой, сама выдергивала, сама вселяла. Он-то ее ментальных способностей не унаследовал. Менталисты у ррхато вообще редко рождаются, еще реже, чем шаманы и киу. И это, наверное, к лучшему. Представь себе, что началось бы, если бы каждый обладал способностью выходить из своего старого, изношенного тела и захватывать новое, сильное и молодое?

   – Угу.

   Я вновь отвернулась к иллюминатору. Если уж на то пошло, то господа из Питомника мало чем отличались от той же Морганы. Только последняя убивала, чтобы продлить молодость, а те ради безбедной жизни… Хотя, пожалуй, если бы доктору, закончившему свою жизнь за рулем автомобиля посреди Сладкой пустыни, намекнули, что он может не умирать от внезапной остановки сердца – или от чего он там умер? – и продолжить жизнь в здоровом теле, тот бы отказываться не стал.