Искупление (СИ) - "LoudSilence" - Страница 42

— Что было дальше я помню откровенно плохо. Лишь непостижимое отвращение к себе, навязчивые мысли, паника и бесконечно сменяющие друг друга планы по ее поимке. Они всегда грешили плачевностью — я, как заевшую пластинку, переигрывала их снова и снова, пытаясь найти изъян в системе. Но его не было. В моих мыслях все кончалось фатально. Отчасти потому, что я в некоторой степени стала ее отражением в своих глазах. Видела ее в зеркале, слышала в своей голове, поступала, как она, одергивая себя только после ваших замечаний, — слышу чей-то приглушенный шепот и машинально перемещаю ладони на уши, закрыв глаза. Колени побаливают, но я упорно продолжаю стоять.

— Именно поэтому я… Слушала вас. Но не слышала. Слова поддержки, подбадривания, попытки сделать вид, что все в порядке — это действовало несколько минут, иногда часов. А после она уничтожала во мне последние надежды найти выход из порочного круга самобичевания — во мне как будто бы стиралось все хорошее, оно было выставлено ею под самыми мерзкими углами и… Я хотела плясать под ее дудку. Я искренне верила, что моя отрешенность заставит вас меня возненавидеть и тогда я точно свершу запланированную кару — над ней и собой, — я замолкаю, снова восстанавливая дыхание.

— Она часто повторяла, что уничтожит всех моих близких. И намекала на то, что я сама рано или поздно это сделаю. И Беллатриса чертовски была права, знаете, — я вытираю лицо, и поднимаю голову к полотку, игнорируя мелькающие передо мной лица: — Все это время я… Будто бы… Делала шаг вперед… И убегала на два назад… Я боялась. Того. Что однажды. Действительно. Стану. Опасна. В Министерстве я убедилась — по определенным словам, — что Беллатриса перевоплотилась в Джонси. Возможно, этой бедняги и в живых уже нет. И я рискнула. Поняла, что судьба дает мне шанс. Ушла одна. Опростоволосилась. Пожертвовала еще одним не причастным к этому дерьму человеком. И слетела с катушек. В очередной раз.

Делаю большое усилие и выпрямляю голову, упираясь взглядом в ночнушку Джинни.

— Боже, я надеюсь, ты в ней не замерзнешь, — неприятно удивляюсь тому, что выпаливаю по-настоящему все, что у меня на уме. Ребята прослеживают траекторию моего взгляда и, кажется, слегка улыбаются, а я все так же по инерции снимаю с себя черную вязаную вещь и протягиваю ее девушке.

— Герм, нет…

— Сегодня я мразь, Джинни. И отказы не принимаются, поверь.

Мне плевать, что я остаюсь в одной облегающей майке, незатейливо открывающей все краски моего тела. Я снова приставляю руки к голове и прикрываю глаза, сосредотачиваясь. И только собираюсь открыть рот, как чьи-то теплые руки обматывают меня пледом.

— Ты…

— …знаю. Все еще пахну тобой и вишней.

— Спасибо.

По его голосу я слышу, что Фред все еще немного не в себе, поэтому не удивляюсь, когда он отсаживается поодаль, но все же ближе, чем до этого момента.

Я начинаю расслабляться. И в комнате заметно теплеет.

— Да… Да, да, да. Я сбрендила. Потому что в моей голове начала рушиться пирамида, которую я старательно собирала по камушкам. Беллатриса призналась, что умереть от моей руки — смешно, а не страшно. Здесь я вычеркнула все свои мечты о черной и быстрой мести, — массирую виски, вызволяя все большее количество рассуждений наружу. — И играть в ее игры я резко перехотела, потому что рядом с ней почувствовала нашу несоразмерную разницу. Как бы низко я ни пала, до ее уровня мне все еще далековато. А потом… Случилось то, что случилось, — я осмотрела каждого из присутствующих, замечая, что предательская влага вновь приливает к глазам, покрывая все туманной пеленой. — Только лишившись вас, я поняла, что была самым мерзким другом в этом мире. Что сама я ни на что не способна. Что прислушиваться к вам нужно было раньше, — снова вытираю лицо, ища среди всех Рональда. Он сидит на полу метрах в четырех с поникшей миной, скрестив ноги и опираясь о кресло Гарри.

Я не замечала усилий Рона, когда он молча не вступал в наши разговоры.

А ведь он так терпеливо держал в себе это тупое сочувствие, что был удостоен похвалы:

— Рон, прости. Ты был потрясающим другом. Пусть и неумелым, пусть и наивным, но ты умел как-то по-своему поддержать. Несмотря на все те сложности, через которые мы проходили, ты оставался товарищем. Даже когда мы пытались встречаться, если честно, ты тоже был все-таки им.

Он удивляется и неловко почесывает затылок, не ожидая такого чистосердечия в эту минуту:

— Извини, Герм. Ты знаешь, я совсем не научился себя контролировать, — он рисует на лице подобие улыбки, пытаясь бороться с накатившей грустью бабочками коротких ресниц.

Я поднимаю глаза.

— Когда ты, Гарри, каждый день тащил меня за руки вверх, заставляя встать — буквально и фигурально — с пола, подозревала ли моя гнилая статика тебя в искренности? Разве что в долге. А должна была всегда я — просто понять, как ты мне дорог, мальчик, у которого все получилось.

— Без тебя я бы таким не стал, — он смущенно поправляет очки, пока я утираю слезы, скатившиеся ручейком на шею. Тем же занимается Джиневра.

— Мы с тобой, как два сапога, пара, — заглядываю в ее глаза, закусывая губу и всхлипывая. — Сидим и воем часами, как дуры. Вот только здесь дура я, а ты то чего плачешь?

— Потому что ты! — она не может остановиться.

— Потому что я! — передразниваю, вскидывая руки, и она, наконец-то, хихикает. — Ты такая красивая, даже когда рыдаешь. Мне повезло с тобой, Джин. К слову, Гарри повезет с женой, и тогда мне мало будет доставать счастья от этой потрясающей улыбки и взрывного — по-настоящему вашего семейного, Уизли — характера!

— Я от тебя никогда не отстану! — я свято надеюсь.

— Джинни… Когда ты то и дело подбадривала меня добрым словом, я пропускала его мимо ушей: «Это ритуал нашей дружеской связи», — думалось мне. «Она так лечит свою душу». Но ты все это время лечила меня. А я поддавалась очень и очень плохо, — она спускается с кровати ко мне на пол, обвивая крепкими объятиями со спины.

Джордж разливает чай по кружкам и широко улыбается. Он знает, что я оставила его брата на сладкое. Он знает, что тоже невероятно мне дорог.

— Когда ты, Джорджи, направлял меня в нужное русло своими забавами, я не приписывала тебе этих заслуг. Но — посмотрев сквозь время — ты заслуживал намного лучшего отношения и моей несмелой отдачи в виде хоть одной полуулыбки.

— Верно говоришь, Герм! Заслуживал и видел это каждый раз! Чаю?

— Нет, спасибо, — я крепче сжимаю ладонь Джинни, пропуская через все тело разряды тока. — Не сейчас. У меня все никак не хватает сил посмотреть в лицо твоему братцу, с которым я просто ужасно поступила.

— Сбежала, — Фред вступает в игру, в сотый раз радуясь чудодейственности их изобретения. Вот только я его уже как несколько минут не чувствую в своих жилах. Здесь говорит мое сердце.

— Да.

— Оставила глупую записку.

— И это верно.

— А напоследок хоть поцеловала?

— Поцеловала, Фред, — все улюлюкают (кроме, пожалуй, Рона — он скучает), а я все так же пялюсь в стену в поисках смелости. — У тебя есть почти все основания считать меня мерзавкой за все наши маленькие, большие и просто огромные неприятности, но это не изменит того факта, что я могу говорить о тебе часами, — я склоняю голову в его сторону, встречая редкий взгляд, полный чрезмерной ласки и искренности: — Потому что я люблю тебя.

Мое сердце падает, отправляя к щекам румяные солнца. Я не сразу осознаю, что предыдущую фразу мы сказали как-то одновременно. Но он берет меня за руку и оставляет на ней нежный поцелуй, убеждая в реальности времени и пространства.

— Кстати, выпрями ты уже ноги, пока не пришлось их отрезать! Зачем ты вообще это сделала?

— Для сакральности, — я вновь рада находить свет улыбки между солеными водопадами.

— Но это еще не все. Я хочу все исправить. И мне нужна. Ваша. Помощь, — они заметно оживляются, и я не без помощи Фред пересаживаюсь на кровать, покрывая свои ноги легкими щипками — так к ним быстрее приливает живительная кровь. — Но для начала я все же спрошу… Мир?