Искупление (СИ) - "LoudSilence" - Страница 36

— Но как тебе удалось? — я осматриваю узоры теплых ковров, провожу пальцами по мебели — чистой, без единой пылинки, — заглядываю за шкаф, найдя там телескоп, а внутри — новейшие разработки Нимбуса. — Вы заметно продвинулись в своих исследованиях. Вы молодцы, Фред. Я редко говорю это.

— Ты никогда не говоришь этого, — он улыбается во все тридцать два зуба, вызывая между моими ребрами шелест крыльев тысячи бабочек — я чувствовала это всегда, глядя ему вслед, — и зажигает свечи в золотистой люстре над нами. — А о том, как у меня получилось… Сам не знаю. Просто в один ужасный день около месяца назад я заплутал по замку, решив в очередной раз проверить, действительно ли мы утратили такое сокровенное местечко. Сидел на полу, как дурак, больше часа, и когда собрался уходить, почти головой врезался в дверцу. Это было невероятно. Настоящее чудо.

— Да уж. Вот тебе и мораль… — я падаю в кресло-качалку, рукой нащупав под сиденьем холодящую стеклянную бутыль. — Вы тут и распиваете?

— Дни бывают тяжелые, Гермиона!

— Как и мой сегодняшний, — ловлю его удивленный взгляд и развожу руками. — Ну, что? Неси стаканы, Фредерик, будем утолять жажду.

— Так у нас и вода есть! — он не отступает, но ернически наблюдает за тем, как я ступаю на скользкую дорожку.

— Неси, я говорю, стаканы, — вызываю в нем порцию смешков, виртуозно откупорив бутылку одним взмахом волшебной палочки. Так бы решать свои проблем, а не вот это вот все…

— Твое слово — закон, Герм.

— А вот Рон так не считает, — я опасливо поднимаю тему, боясь снова сбиться с верного пути успокоения в лаву бурлящих чувств. Фред забирает бутылку, разливая огневиски по стаканам, уже наполненным — так угодливо — кубиками льда. — Спасибо.

— Ты же знаешь, что он все еще не вырос из прицепа своих претензий к этому миру? — рыжеволосый садится напротив, в точно такое же кресло, делая глоток. Вторю ему допитым до дна содержимым и тянусь к новой порции. — Ты полегче, Герм. Никуда ведь не торопишься.

Ты так ошибаешься, Фредди. У меня ведь так мало времени. Я невесомо касаюсь левого кармана джинсов, нащупывая там исписанный адресом маленький листочек. Ты со мной, мой вектор, а значит, я двигаюсь.

В нужном ли направлении?

— Я отчасти слышал его крики, пока портрет Полной Дамы отодвигался, медленно и со скрипом. И слышал твой ответ. И, пользуясь случаем, хочу сказать, что Ронни — как и я когда-то, обиженный мальчишка, но…

Я заливисто смеюсь, ощущая легкий жар в районе груди, поднимающийся к голове все быстрее:

— Ты всех в вашей семье называешь обиженными мальчишками?

— Кроме родителей. И, конечно же, Джинни. Она не мальчишка!

На время мы забываем обо всем на свете, купаясь в озерах столкнувшихся взглядов. Сегодня Фред в огненном свитере — под стать его волшебной шевелюре. Голубые глаза в этом освещении наполнены медом, тающим в синем пламени и по каплям разливающимся на моем оголенном теле.

— Только не говори, что ты снова оцениваешь, чем от меня…

— Вишней, Фред. Сегодня ты вишневый и немного, — осекаюсь, сравнивая новый аромат с предыдущими, — немного цветочный. У тебя новые предпочтения?

— Я просто нес тебя на руках.

— Оу, точно! Но мне нравится.

— Я этому рад, — улыбается тепло, снова делая несколько глотков алкоголя, и переходит на пол, опираясь спиной о подножие стоящей чуть правее от нас постели. Да уж, на рабочем месте дневать и ночевать Уизли горазды. Я воодушевляюсь его примером, спускаясь на мягкую ковровую поверхность. Какое-то время мы молчим.

— Ах да. Ты меня перебила.

— Прости…

— О, нет, ничего. Я просто хотел сказать, что Рон не прав. Насчет всего, на самом деле…

— Ты не должен оправдываться, Фредди. Я знаю. Чертовски хорошо.

Парень розовеет и отбивает отчего-то знакомый ритм по стакану, блуждая взглядом то по стенам, то по моим прикрытым рукавами огромной черной водолазки рукам. Из-за молчания я медленно начинаю ощущать легкое напряжение, будто бы должна начать очень важный разговор, но только кусаю губы.

— Он сегодня сказал про заносчивость, и я поймала себя на мысли, что когда-то ты действительно обронил эти смыслы недалеко от меня. Сейчас я очень хочу прояснить некоторые вещи, чтобы больше… Не чувствовать такого стеснения. За свое прошлое. Настоящее. И возможное будущее.

Он кивает, наполняя наши стаканы новой порцией прозрачной жижи.

— Я хотела быть идеальной, Фред. Идеальной дочкой. Ученицей. Старостой. Мне было легче жить, зная, что я уже что-то из себя представляю. Не просто маленькую девчонку, от которой моментами отворачиваются друзья, потому что у одного — череда приключений в голове, а у другого — только ветер да сопли. И знаешь, что самое смешное в этой ситуации? — он напряженно подвигается ближе, будто я собираюсь раскрыть ему ряд самых драгоценных секретов.

Черт возьми.

Так ведь оно и есть.

Я заглатываю только что полный стакан огневиски залпом, слегка поморщившись.

— Я не просто не добилась желаемого. Не просто сдала все позиции. Я опустилась на самое дно. Оказалась никчемным…

— Не нужно, Герм. Это бред — как там говорят обычно маглы? — сивой…

— … кобылы!

— Вот! Все верно! — он чокается стаканом о мой, допив последний на двоих глоток жгучей жидкости.

Я делаю вид, что успокоилась, но изнутри меня разрывает бешеное дымление вот-вот разразившегося вулкана:

— И все же. Я никогда не говорила об этом так откровенно, но… Я ведь все-таки убила. Так сильно и ненавистно проткнула сердце насквозь, что сама укололась в грудь, оставив на том месте вечный глубокий шрам. И сегодня игриво швырнула этим фактом Паркинсон в личико, даже не поведя глазом. Я так ужасна.

— Этот придурок заслуживал и большей расправы!

— Но хуже всего — мне это понравилось, Фред. Я только сейчас ощущаю благоговение, которое растекается по телу приятными импульсами, когда я вспоминаю, как он истекал кровью, лежа на мне. Как во второго я — сейчас знаю точно — запустила непростительным, и он тогда вскрикнул от жгучей боли, — голос ровный, рассуждения плавные, будто я доказываю всем давно известную аксиому в качестве прелюдии.

— Я тебя понимаю. Действительно. Понимаю, Герм. Ты это знаешь. А признаешь ли — другой вопрос.

Мы молча смотрим в пустые стаканы друг друга, и тишина не кажется ни неловкой, ни, тем более, смертельной.

— Знаешь…

— Конечно.

— Дурак, — смеемся, потому что можем. На этот раз я подсаживаюсь к Фреду почти вплотную, положив щеку на его плечо:

— Мне все равно, Фред. Я больше не та маленькая глупая девчонка, которая трясется от одной мысли, что ты ей нравишься. В моей жизни и так много стресса. Я не хочу переживать еще по одному пункту.

— Тебе и не нужно. Я буду переживать за нас двоих, если тебе так станет легче.

Мы оба шепчемся, переводя раскаленный воздух пьяного соратничества в пространство душевных изливаний и любовных исключений из правил.

— Ты тоже не переживай. Я хочу сказать о другом. Когда в ту ночь… Два года назад… Ты признался мне впервые в любви, — перевожу дух и прикрываю глаза. Без сердечных трепетаний не обходится, как бы я ни пыталась не волноваться. — Ты тогда сказал не верить ни единому твоему трезвому слову. А я продолжала. До тех пор, пока ты не начал говорить правду. Совсем недавно. И все перевернулось с ног на голову. Я запуталась. Потом разрешила все внутри себя по новой. Спустя время ты сам спровоцировал меня на эмоции. И все ниточки внутри меня частично оборвались и остатками скрутились в странной паутине. До чертиков красивой, такой же опасной и оттого не распутываемой, — эти долгие метафоры терзали меня до того навязчиво, что не излить их стало бы собственноручной инквизицией.

— Помочь распутать? — его дыхание приятно щекочет краешек уха, а нежный голос поступательно тушит новоявленное душевное пожарище.

— Если тебя не затруднит.

— Называй сама. Какие из всех назойливых пауков беспокоят тебя больше всего?