Фарос - Хейли Гай - Страница 61

— Ты пришел, чтобы задать этот вопрос? Ты безумен.

— Я пришел, — пожал плечами Кёрз. — И задаю. Какая разница, чего я добиваюсь? Ну же, Ангел. Ты правда думаешь, что это была случайность? Я хочу знать. Всех нас разбросало по мирам, которые, как оказалось, идеально подходили нашим натурам, — натурам, созданным отцом. Более того, характеры многих наших терранских сыновей также подходят нашим планетам. Мы оба видим будущее, а уж отец, подозреваю, читает его, как газету. Посмотри на меня и скажи: это случайность? Нет? Не будет ответа?

— Нет, — тихо ответил Сангвиний.

— «Нет» — в смысле «нет ответа» или «нет, я не верю»? — насмешливо уточнил Кёрз.

Сангвиний опустил меч на несколько сантиметров. Он сам не понимал, почему решил признаться, но слова сорвались с губ, и он не мог остановить их, даже если бы хотел.

— Нет, я не верю, что наша пропажа была случайностью.

— Да, да! Видишь? — Он разволновался, узнав, что Сангвиний с ним согласен. — Чтобы человек, который строит столь масштабные планы, вдруг допустил такую ошибку в момент триумфа? Глупости. Поздравляю, ты на полпути к истине.

— Что наш отец был лжецом?

— Был? — с улыбкой переспросил Кёрз, нахмурившись на долю секунды. — Именно. Лжецом и не только, ибо я монстр, потому что мне не оставили других вариантов, а ты ангел по той же причине.

— У тебя был выбор, Кёрз. Отец только создал нас, не он формировал наши личности.

Взволнованное выражение на лице Кёрза сменилось оскалом.

— Мне дали такую личность! Ничто не может ее изменить. Я знаю, потому что пытался! Правда пытался! — В глазах Кёрза заблестели слезы. — И для чего? Чтобы Отец мог смотреть, как я страдаю, терпя неудачи? Чтобы Он делал пометки в своих лабораторных отчетах? Что за отец дает ребенку определенную сущность, а потом наказывает его за то, какой он? Ты думаешь, что я жесток? Он хуже! Меня велели покарать за то, ради чего меня создали. — Он вдруг в ярости щелкнул зубами. — По-твоему, это справедливо? По-твоему, я могу следовать за тем, кто со мной так поступил? — Приступ ярости прошел, как волна, и к нему вернулось прежнее нестабильное спокойствие. — Вот так. Он заслужил предательство.

— Я в это не верю, Конрад. Отцы лгут сыновьям, чтобы защитить их, чтобы их спасти. Наш отец бессчетные тысячелетия скрывался среди людей и открылся, лишь когда счел, что наступило подходящее время. Если Он действительно солгал нам о том, как мы потерялись, то эта ложь была необходима. Разница между нами заключается в том, что ты видишь в Его поступке злой умысел. Я — нет. Его скрытность причиняет мне не меньшую боль, чем тебе. Твои выводы тоже меня ранят. Но я отказываюсь поддаваться отчаянию. И в этом заключается настоящая разница между нами. Я не предам мечту отца. Его планы несут человечеству благо.

Кёрз фыркнул. Когда он угрожал насилием, в нем появлялось что-то жалкое.

— Благо для вида, в котором нет ни капли благостного. Ты знал, что здесь, в центре Жиллиманового маленького рая, есть люди, до которых никому нет дела? Я скрывался в иллирийских кварталах. Хваленые гражданские кодексы Робаута стоят на границах этих мест твердо, как стены, но внутрь не проникают.

Ночной Призрак приблизился к брату, но Сангвиний на каждый его шаг вперед отвечал шагом назад, не позволяя сократить расстояния. Кёрз тащил Азкаэллона за собой, как ребенок, обиженный из-за какой-нибудь глупости, тащит за собой игрушку, не думая о том, что портит вещь, которая недавно была ему дорога.

— Я был там — среди лишних, среди ненужных. Они рассказывают обо мне шепотом. Они научились бояться темноты. Но нашел ли меня наш брат? Пришло ли Льву в голову поискать там? Да хоть в любом месте на Макрагге? Нет. Идиоты. Я практически кричал, зовя их! Если при взгляде на этот мир ты видишь надежду будущего, отправься в бедные кварталы. Там ты увидишь отчаяние настоящего. Но ты не хуже меня знаешь, что надежда на будущее — это ложь. Все возвращается к началу, а наше начало лежит в полной тьме.

— То есть ты веришь, что все это было неизбежно?

— Я верю, что предательство Хоруса было частью отцовского плана.

— Я в этом сомневаюсь.

Кёрз выпустил ботинок Азкаэллона, со стуком упавший на пол, и раскинул руки, будто намереваясь обнять брата.

— Ты только посмотри, какой задушевный разговор выходит! Хотя что в этом удивительного? Многие из нас дружны с кем-нибудь. Фулгрим был близок с Феррусом, пока не убил его. А сам Феррус имел хорошие отношения с Вулканом. Такой неприятный этот Феррус, но как же его любили остальные! Может, и для меня еще есть надежда?

— Для всех нас есть надежда, Конрад.

Кёрз усмехнулся:

— Нет. Меня ненавидят. Ты меня всегда ненавидел.

— Тебя не ненавидят. Тебя…

— Меня ненавидят! — закричал он. — Так же, как любили Ферруса. Но что мне до любви? Он мертв, а я жив. Моя смерть не захватит меня врасплох, как его, павшего от руки того, кто заявлял ему о своей любви. С такими отношениями между братьями почему бы нам не быть близкими? Я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, будто мы одинаковы, это было бы отчаянной чепухой. Но похожи, да. Да, и мне кажется, ты это тоже понимаешь? Ангел света и ангел тьмы! — Он хлопнул в ладоши, но выражение его лица тут же из радостного стало задумчивым. — Интересно, если бы поменялись местами, стоял бы я сейчас там в золотом великолепии, а ты — здесь, в грязи? Не думаю. Я думаю, ты был бы мертв, — тихо сказал он.

— То есть ты сам утверждаешь, что мы не похожи.

— Мы братья! Мы похожи.

— Оба варианта верны быть не могут.

Кёрз ухмыльнулся:

— А почему нет? У Отца бывали. Мы… мы оба полны ярости. Ты знаешь, что такое ярость. Я чувствую на тебе ее запах, она прилипчива, как вонь недельного трупа.

— Мы — прометейские создания. У всех нас буйный нрав. Меня это не тревожит, — ответил Сангвиний.

— Это не так. Ты думаешь, что умеешь держать свой гнев под контролем, потому что один раз столкнулся с ним, стал бороться и победил. Может, ты прав, брат. Может, ты действительно подчинил монстра, который сидит во всех нас. Жиллиман с ним никогда толком не сталкивался. Его дорогая старушка Ойтен всегда была рядом и держала за ручку, когда он боялся. Он прятал страсть под пластом льда и расчетов, пока мамочка гладила его по голове. Хоть кто-нибудь позаботился о Ночном Призраке, когда он дрожал в темноте? Меня вышвырнули одного в темный ад. — Его голос звенел от эмоций. — Я испытывал нужду, которая тебя бы уничтожила. Я видел, как сильные истязают слабых. Насилуют, калечат, пожирают. И я бился, бился в ярости, я пытался, Сангвиний. — Он протянул к нему руку. — Я так пытался все это исправить. — Рука сжалась в кулак. — Пока не осознал, что сражаюсь против истинного порядка вещей во вселенной. Поняв, что не могу победить страдание, я также понял, что меня создали, чтобы я довел его до совершенства. Мы рождаемся, страдаем и умираем. Мы не можем это изменить и не можем выбирать, какими нам быть. Все было определено с самого начала, давным-давно. Как ты не понимаешь эту простую истину?

В сознании Сангвиния всплыло изображение, давно знакомое. Его труп на полу, лицо Хоруса, ухмыляющееся и раздутое от немыслимого зла. Конрад одобряюще закивал, словно тоже это увидел.

— Мы живем во вселенной, где наши мысли и страхи порождают существ, которые жаждут нас поглотить. Эти существа, эти нерожденные, кажутся сильнее нас, но это не так. Без нас они ничто. А без них мы — пустые сосуды из глины, спешащие вновь обратиться в прах. Мы две стороны одной монеты, но пытаемся друг друга уничтожить. Во всем этом нет никакого смысла, неужели ты не понимаешь, Сангвиний? — В голосе Кёрза зазвучала мольба, паническое желание убедить. — Но Отец хуже всех. Он поддался пороку надежды, Ангел. Он понимает все лучше нас, Он все знал, но солгал, чтобы уберечься. Варп, заключенные в нем силы… Не доверив нам это знание, Он показал, что слаб! Я столько видел. Боги есть, и они голодны. Их нельзя победить! Есть лишь страдание, и даже смерть не освободит от него.