Женщины-маньяки (СИ) - Мазурин Олег - Страница 43

Императрица пересмотрела приговор. Салтыковой была назначена гражданская казнь на Красной площади, а затем определено пожизненное заключение в подземелье Ивановского монастыря. Ее лишили дворянского звания, имущества, материнских прав. А ее верных слуг — священника Петрова, дворецкого, кучера, конюха и других слуг в тот же день высекли, заковали в цепи и по этапу отправили на каторгу в далекую и заснеженную Сибирь. Маньячку кинули в подземелье монастыря, где она и провела весь свой остаток жизни.

Надо сказать, что в ту пору монастыри в России помимо своих основных церковных функций выполняли еще и дополнительные функции — пенитенциарные. Но рядовые уголовники (воры, конокрады, грабители) в тюрьмы при монастырях попадали крайне редко. Те, кого осуждали на монастырское заточение, как правило, были или страшные серийные убийцы или сексуальные извращенцы. То есть в монастырскою тюрьму попадали те, кто совершил нечто выходящее за рамки здравого смысла, православной веры и человеческой морали. Например, в городе Суздале, в Спасо-Евфимьевском монастыре содержались сексуальные маньяки, педерасты и зоофилы. Но таких было мало, в основном массу монастырских зеков составляли еретики: раскольники, скопцы, штундисты, хлысты, жиды и прочие отступники от православной веры, а также особо важные государевы преступники.

Все осужденные монастырских тюрем подразделялись на три разряда.

Первый разряд — "Содержавшиеся под надзором". Эти узники обязаны были трудиться на самых тяжелых и грязных работах ("держать в монастырских трудах до смерти"). Хотя эти арестанты и находились в кандалах, но им разрешалось выходить из застенков и общаться с другими людьми.

Второй разряд — "Лица, осужденные на строгое содержание". Эти монастырские зеки сидели в настоящих тюремных камерах, переделанных из казематных стен и башен. Их стерегли стражники. Таким осужденным запрещалось присутствовать на службах в православных храмах в дни церковных праздников. (К этим узникам отнесли и нашу "героиню" — Дарью Салтыкову)

И наконец, третий разряд — "Секретные узники". Особая категория, которая кончала свои дни в вонючих подземных ямах, вырытых под монастырскими стенами. Сюда и относили шпионов. Таких как агент наполеоновской разведки Август Турнель.

Вплоть до XIX века в качестве исправительных учреждений использовались следующие крупные монастыри: Новодевичий в Москве, Голутвин в Коломне, Суздальский, Кирилло-Белозерский, Николо-Карельский в Архангельске, Спасо-Прилуцкий в Вологде, Антониево-Сийский, Соловецкие на Белом море и ряд сибирских — Свято-Троицкий в городе Тюмени и Свято-Троицкий Селенгинский в Забайкалье (в советское время этот монастырь продолжил выполнять свои пенитенциарные функции: здесь располагалась колония для преступников, а потом психбольница.)

В каждом из них наряду с обыкновенными камерами площадью метр на полтора (их называли "каменными мешками"), сделанными либо в ограде монастыре, либо в его стенах существовали и "теснейшие камеры" — клети-одиночки, располагавшиеся под полом. Обитателей теснейших камер содержали лишь на хлебе и воде. Сюда их привозили после сурового приговора: их били нещадно кнутами, вырывали ноздри, клеймили, заковывали в ручные и ножные кандалы. В большинстве таких землянок-казематов царила темень, и узники чрез пару лет оказывались полностью незрячими.

Но самыми страшными и ужасными считались "Земляные тюрьмы". Они находились под монастырскими башнями и представляли собой ямы, вырытые на глубине до 3 метров. Для того чтобы края не осыпались зиндан обкладывали кирпичом, камнем или бревнами. На дно для комфорта заключенного бросали солому. Крышей земляного каземата служил настил из досок, покрытый слоем земли с небольшим отверстием для пищи. В таких землянках отсутствовал свежий воздух, в них не проникал свет, стояла лишь вонь от испражнений и царила сырость, водились крысы. В таких ужасных условиях редко кто выживал. Умерших потом вытаскивали на поверхность с объеденными носами, ушами, пальцами, пятками. Страже категорически запрещалось давать узникам отраву от крыс, иначе доведенные практически до сумасшествия условиями содержания осужденные могли покончить жизнь самоубийством. Порой охранники зажимали уши, чтобы не слышать воплей заживо съедаемых крысами людей.

Государственная преступница и душегубица Дарья Николаевна Салтыкова тоже "удостоилась почести" сидеть в "земляной тюрьме".

Салтычиху любил посещать простой народ. Всем хотелось поглазеть на Троицкого монструма.

…Два паренька подошли к Ивановскому монастырю. Один рыжий, другой белобрысый. Оба босоногие и чумазые.

"Знаешь, кого здесь можно увидеть?" — спросил своего друга рыжий, тот отрицательно замотал головой. — "Знаменитую Салтычиху… Вон видишь то окошко с решеткой и с зелеными занавесками… Она там".

Белобрысый округлил глаза от удивления и заинтригованно последовал за своим другом. Паренек слышал, что эта старуха замучила насмерть много людей. Что это за чудище? Наверно похожа на ведьму. Вот бы поглядеть. Но как-то страшно туда идти! Мальчуган замедлил шаг…

Приятель его, заметив нерешительность белобрысого, с вызовом воскликнул: " Что боишься?"

Белобрысый снова отрицательно покачал головой и чтобы его не сочли за труса пошел за другом. Рыжий, как самый смелый, раздвинул занавески…

Вот она! Сидит за решеткой… Действительно старуха и действительно похожа на ведьму. Седые длинные волосы, пожелтевшее лицо, злой страшный взгляд. Увидев мальчишек, она рассвирепела, и, накинув на голову черный платок, заорала благим матом:

"У, сучьи дети, пошли вон! Чтоб вас черти унесли! Проваливайте!"

Клюка выскочила из окошка и чуть не попала Рыжему в лоб. Тот ловко увернулся. Узница в неистовстве бросилась на решетку.

"Я вам задам!" — брызгала слюной пленница.

Как ей хотелось их достать, ударить, причинить им боль. Но никак ей не добраться до них, ну просто никак. Мальчишки, понимая, что они в зоне недосягаемости стали ее дразнить:

"Салтычиха дура! Салтычиха дура! Ведьма!"

Появились другие зеваки. Они смеялись, потешались над ней. А она неистовствовала в бессильной злобе, выкрикивая какие-то угрозы и проклятия, и трясла решетку. Затем выпустив пар, задернула шторы и притаились…

Кто-то запел разудалую песенку, сочиненную про знаменитую узницу:

Салтычиха снова разразилась бранью в адрес собравшихся, но не открывала занавесок. А люди все продолжали смеяться и дразнить кровавую помещицу. Им было ее ничуть не жаль. Да и чего ее жалеть — сколько невинных душ загубила!

Дарья Николаевна прожила в монастыре тридцать три года, родила ребенка от неизвестного истории караульного, а раз в неделю по воскресным дням ее выпускали посмотреть на купола Владимирского храма. К алтарю убийцу не подпускали: руки-то были у нее по локоть в крови! И грехов на ней тьма — жизни не хватит, чтоб их искупить!

Надо отдать должное могучему здоровью Салтычихи. Жившая в таких тяжелых условиях она умудрилась не заболеть какой-нибудь опасной и неизлечимой болезнью и от этого умереть. Простуда и инфекционные болезни тоже обходили ее стороной. Он даже пережила своих двух сыновей. Обычно про такие случаи в народе говорят: "хорошее наследственное здоровье". И в правду, дед ее Автоном Иванов был могучего телосложения и очень силен. Но только наследственное здоровье и физическая сила Дарьи Николаевны Салтыковой не пошла на пользу людям. Эта мощь была не доброго, а разрушительного дьявольского свойства и стала кошмаром для сотни людей. Да и самой обладательнице этой злодейской мощи она не принесла ничего хорошего, лишь только проклятие людей, церковную анафему, позорный столб на Красной площади, пожизненное заключение в монастыре да недобрую память на долгие века. Знал бы дед Автоном, кем станет его внучка Дарьюшка, так сроду бы не имел детей. Ославила его Дарья, так ославила. На весь белый свет. Да еще и на мир иной. Не раз наверно в гробу дед перевернулся, наблюдая за злодеяниями своей внучки.