Дело моего отца
(Роман-хроника) - Икрамов Камил Акмалевич - Страница 41

О словарях разговор отдельный, а вот необходимость в кратких политических биографиях наиболее активных функционеров сталинской эпохи очевидна. Пока это не будет сделано, не поймем мы до конца ни механизмов того времени, ни самого времени. Подлость Вышинского на процессе есть выражение не только самой этой личности, но и того, что определяется формулой: «спрос рождает предложение» Совершенно случайно узнал, как заместитель Генерального прокурора СССР А. Я. Вышинский в 1934 году пытался в купе международного вагона поезда Симферополь — Москва изнасиловать студентку, дочь известного революционера и хорошую знакомую своего шефа — Генерального прокурора И. А. Акулова…

А Юра Ларин недавно позвонил мне: у него выставка в Нью-Йорке, но поехать на открытие он не смог Самолет сейчас для него очень опасен. Только это и было препятствием. Только здоровья я ему и желаю. Ему и его маме — герои ческой Анне Михайловне. А главное их желание обязательно сбудется, узнают люди правду о том, кого Ленин считал любимцем партии.

Мне всегда трудно начинать цитирование стенограммы процесса и оторваться от него трудно. Трудно удержать себя и от пересказа. Я понимаю, что нельзя цитировать бесконечно, но еще одно место должен привести. Отец говорит, что кроме встречи в 1933 году была еще одна встреча в 1935 году на незнакомой ему квартире в новых домах на Зубовском бульваре в Москве и что будто бы во время этой встречи был разговор о вредительстве и диверсиях.

Этот разговор Бухарин отрицает довольно упорно. Причина, мне кажется, заключается в том, что в квартире на Зубовском в тот день находились люди, которых Николай Иванович никак не хотел упоминать в показаниях на процессе. Этого мой отец, видимо, не учел.

Пусть читатель вновь простит мне весьма длинную цитату. Она нужна.

Вышинский. Я вас спрашиваю, в 1935 году встреча на четвертом этаже была?

Бухарин. Я ответил, гражданин прокурор, что о политике в этот раз ни одного слова не говорил.

Вышинский. А о чем же?

Бухарин. О чае, о погоде, какая погода в Туркестане, но не говорили о политике. Почему не говорили? Потому что…

Вышинский. Потому что вы думаете, что когда вы в 1935 году разговаривали о погоде в Туркестане и Узбекистане, то Икрамов оставался членом вашей контрреволюционной организации.

Бухарин. Во время первого разговора у Икрамова было большое эмоциональное чувство, он был озлоблен против руководства партии в связи с теми событиями, которые были в Казахстане.

Вышинский. Это было в 1933 году?

Бухарин. Да.

Вышинский. А в 1933 году?

Бухарин. Я говорю, что в 1935 году я такого разговора не имел, но такая зарядка уже была в 1933 году. У меня сложилось убеждение, что он настолько сильно привязан к антипартийной и контрреволюционной организации, что такое положение должно у него остаться.

Вышинский. И вы, руководитель подпольной организации, встретивший через два года члена вашей организации, вами завербованного, не проверили, остается ли он на позициях вашей контрреволюционной организации, не интересовались этим, а стали говорить о погоде в Узбекистане. Так это было или не так?

Бухарин. Нет, не так. Вы мне задаете вопрос, который содержит в себе иронический ответ. А на самом деле я рассчитывал на следующую встречу с Икрамовым, которая случайно не состоялась, потому что он меня не застал.

Вышинский. Вы замечательно хорошо помните как раз те встречи, которые не состоялись.

Бухарин. Я не помню те встречи, которые состоялись, потому что они — фантом, а помню те, которые реализовались.

(Фантом — призрак. Как им хотелось намекнуть людям, близким и далеким, к каким лингвистическим уловкам они обращались, чтобы показать нелепость спектакля! — К. И.).

Вышинский. Вы хотите убедить нас в том, что вы, встретившись со своим сообщником, с ним на контрреволюционные темы не разговаривали.

Бухарин. Не разговаривал я не из добродетели, а потому, что обстановка была для этого неудобная.

Вышинский. Икрамов, что вы скажете?

Икрамов. Относительно Казахстана он совершенно правильно говорит. О Казахстане был разговор. Ехал, по дороге из окна вагона смотрел, что видел — ужас. Я поддержал его. Я уже объяснял, какой я был до этого человек. Сразу я дал согласие ему.

(Итак, установлено, что два «врага народа» сговорились после того, как один из них увидел нечто, что — ужас. После этого они и сговорились бороться против Советской власти. — К. И.).

Вышинский. Это 1933 год?

Икрамов. Да.

Вышинский. А вот 1935 год. Бухарин отрицает, что вы в это время в четвертом этаже какого-то дома на Зубовском бульваре разговаривали с ним на тему о вашей контрреволюционной работе.

Икрамов. (Видимо, отец понял, в чем дело, почему Бухарин отрицает то, что, кажется, не имеет существенного значения для их совместной судьбы. — К. И.). Обстановка была действительно такая… Было три посторонних человека…

Вышинский. (Как будто помогая им обоим, — стоит ли городить огород из-за второстепенных лиц. — К. И.). Там была одна только комната?

Икрамов. (Теперь выход найден. — К. И.). Мы в кухне ужинали, потом вышли в другую, хорошо обставленную комнату…

Вышинский. Значит, была другая комната, отдельная, в которой два человека могли поговорить спокойно?

Икрамов. Да.

Вышинский. А почему же Бухарин говорит, что обстановка была неподходящая?

Икрамов. Пусть суд сам рассудит. В квартире три комнаты. Я хорошо помню, что в кухне ужинали, потом было так, что мы, двое мужчин, должны были выйти. Вы понимаете?

Вышинский. Понимаю. Обвиняемый Бухарин, у вас вообще после 1933 года была антисоветская связь с Икрамовым?

(Прокурору надоело выяснять факты «Вообще была связь?» Этого достаточно. — К. И.).

Бухарин. Я виделся с ним в 1933–1934 годах или в 1932–1933 годах, точно не помню.

(Видимо, Бухарину все окончательно обрыдло. — К. И.).

Вышинский. С момента, как вы его завербовали вы с ним встречались?

Бухарин. Встречался.

Вышинский. Говорили с ним на темы, связанные с вашей антисоветской работой?

Бухарин. Говорил.

Вышинский. Это самое главное.

Дальше все идет как по маслу. Компромисс между под судимыми и прокурором состоялся. Процесс при внимательном чтении полон таких компромиссов.

…Но не только для того, чтобы показать способ достижения компромиссов, я привел столь длинную цитату. Даже не столь удивительное в устах Бухарина «большое эмоциональное чувство» привлекло мое внимание. (Люди, хорошо знавшие Николая Ивановича, утверждают, что он не мог сказать «эмоциональное чувство».) Здесь возможна неточная запись, небрежная редактура стенограммы и т. д. Важнее другое. Фраза отца: «О Казахстане был разговор. Ехал, по дороге из окна вагона смотрел, что видел — ужас. Я поддержал его. Я уже объяснял, какой я был до этого человек».

Тут непонятно, кто ехал, отец или Бухарин. Ясно только, что причина ужаса, о котором говорит отец, известна и подсудимым, и прокурору. Естественно, что и тогда, в читальном зале, и сейчас я не в силах точно вспомнить год, когда впервые на моей памяти в Ташкенте вдруг оказались тысячи пришлых людей. Они были неимоверно истощены и тихо бродили по городу, лежали в скверах и возле вокзала. Они были очень тихи. Я не помню их голосов. Однажды мы ехали с отцом в открытой машине и где-то в Старом городе, переезжая через канаву, наш шофер латыш Роберт резко затормозил. В канаве, прямо под машиной, лежал человек, вернее, груда лохмотьев, под которыми был человек. К счастью, колеса нашего «бьюика» не коснулись его. Шофер и отец одновременно выскочили из машины и волоком вытащили человека.