Призрачный престол (СИ) - Бочаров Анатолий Юрьевич - Страница 63

– Разумеется, ваше величество.

– Хорошо. Рад слышать, что твое обучение не прошло впустую. Как именно заманить мастера Бирна в ловушку, мы придумаем позже, а пока тебе следует отдохнуть. Вижу, ты едва стоишь на ногах. Анвин проводит тебя в подходящие для сна покои. Надеюсь, – Дунстан поглядел на неподвижно застывшую рядом леди Элену, – госпожа Крейтон не откажет нам в помощи и также поспособствует победе над своим своевольным кузеном.

Та положила ладонь на рукоять сабли:

– Вам известно, государь, какого мнения я обо всех ваших замыслах.

– Известно, спору нет, – голос короля сделался обманчиво-мягким, – однако сейчас мы в первую очередь должны остановить мастера Бирна и отнять у него талисман Древних. Одному небу известно, что он наделает, покуда флейта остается в его власти. Или тебе мало Акарсайда, в котором не осталось ни единой живой души? Не имею понятия, какие планы Айдан вынашивает, но он приносит разрушение и зло. Остановить его – наш долг, и твой в том числе.

– Меня не оставляет чувство, – откликнулась она сухо, – что помогая остановить одно чудовище, я тем самым оказываю поддержку другому, еще более страшному.

– Очаровательное проявление верноподданнических чувств, – хмыкнул король.

Дунстан не встал с кресла, даже не наклонился вперед, только лишь протянул руку – но та неожиданно странным образом вытянулась, сделавшись длиннее в три раза больше положенного. Тонкие костистые пальцы коснулись вуали, скрывавшей несуществуюшее более лицо, затем изящным движением подались вниз, обозначая линию ключиц. Элена Крейтон стояла неподвижно, лишь рука ее, сжимавшая рукоять клинка, напряженно сжалась, как заметил Гарет. Заметив это, Дунстан отнял ладонь – и его кисть немедленно укоротилась обратно, принимая положенный ей вид.

– Помни, – сказал он, – что сражаясь на моей стороне, ты сражаешься и на стороне своего родного сына.

– Я помню, милорд. Я никогда не пожелаю зла родному чаду, выношенному мной и недавно, к тому же, трижды спасенному.

– Хорошо, отрадно слышать. Тогда, Гарет, оставь нас. Мы с леди Крейтон еще немного побеседуем. Так, о разных греющих сердце благоглупостях – далеком прошлом, близком будущем, беспочвенных надеждах, забытых мечтах, – Дунстан Кольдинг снова улыбнулся, с наслаждением и блаженством, словно наевшийся сметаны кот. – Выспись как следует, впереди длинный день.

Юноша, и без того пребывавший в растерянности, счел за лучшее подчиниться. Гарет изобразил, в меру своих способностей и умений, еще один придворный поклон, а затем Анвин, схватив его за запястье, потащила его вниз по ступенькам, к подножию трона. Спускаясь, юный лорд Крейтон бросил через плечо короткий взгляд – леди Элена, прямая, как древко копья, по-прежнему неподвижно стояла перед черным троном, а восседающий на нем человек о чем-то разговаривал с ней. Губы Дунстана отчетливо шевелились, но странным образом Гарет не смог различить никаких слов.

Он слишком измучился, чтобы ломать себе голову еще и над этим.

– Мне кажется, – шепнул юноша Анвин, когда они отдалились от трона, – я совершаю ошибку. Следовало отказать Дунстану и придумать способ от него бежать, а лучше и вовсе не приходить сюда. Мама была права, наверно, а мы ее не послушались. Король слишком себе на уме, затевает неведомо что и еще непонятно, сможет ли преуспеть. Сэр Гледерик его бы точно не одобрил, окажись он тут, а не погибни во тьме.

Девушка остановилась, встревоженно посмотрела на Гарета, будто он признался, что желает пожевать на ужин молотый кирпич, и вцепилась ему в запястья:

– Слишком себе на уме, значит? – зашипела Анвин. – А о ком из нас можно сказать что-то другое? Разве ты не движим одним только собственным выживанием да еще желанием залезть мне под юбку? Или думаешь, мне не заметно, с каким видом ты то и дело пялишься мне в корсаж? – Видя, что Гарет переменился в лице, она смягчила свой тон. – У нас нет другого выбора, Гарет. Мы все – одиноки, потеряны, бессильны. На что я способна, на что ты способен? Тебя учили магии, но думаешь, эти крохи помогут? Сильнейшие из магов разрушили наш мир еще когда я была ребенком, а ты совсем не родился. Только они его и смогут отстроить его заново или сделать еще лучше прежнего. Нам ни хватит ни сил, на знаний, чтобы действовать самим, а король Дунстан преуспел в темных науках и справится там, где бессильны другие. Или ты можешь предложить что-то другое?

– Не знаю, – покачал головой Гарет. – Может, могу. Может, дядя Айдан вовсе не так плох, как все вокруг утверждают, и мы могли бы попробовать с ним договориться…

– Дядя Айдан всю дорогу пытался тебя убить, и не погнушался изничтожить ради этого целый город. Если приползешь к нему на брюхе, считаешь, он над тобой смилостивится? Скорее добьет недрожащей рукой, чтобы избавиться от досадной помехи. Я видела этого человека. У него не осталось ни капли сострадания или жалости, если даже и были когда-то – в нем только холод и тьма. Я прекрасно их запомнила, уж поверь, и снова видеться с ним не хочу.

Слова девушки звучали убедительно и логично, и все же Гарета не оставляло чувство, что он пошел неверным путем, согласившись служить королю. Совсем недавно служение Кольдингу представлялось ему единственно верным выходом, а теперь оно пугало и отвращало. Если все те ожившие покойники, которые на протяжении последних месяцев, по словам капитана Колдера, терзали землю Регеда, действительно служили королю Дунстану и были отправлены в мир живых с его ведома, едва ли он хоть на гран более благороден и порядочен, нежели опустошивший Акарсайд и Лейсен Айдан Бирн.

«Два старых негодяя и мерзавца развлекаются на досуге сложной игрой, превратив весь обитаемый мир в огромную шахматную доску, а я – даже не фигура в этой затянувшейся партии, а только лишь бессильная и целиком подчиненная воле игроков пешка, покорно ползущая к последней черте».

Его сомнения не укрылись от Анвин, настороженно его изучавшей.

– Ты хочешь, чтобы я жила? – спросила она. – Хочешь, чтобы мы больше не расставались?

– Я не представляю, как выжил все эти месяцы без тебя, там, в этом умирающем замке, – признался он неожиданно честно. – Отец только и делал, что пил, солдаты разбегались… Летом ты одна помогла мне не сойти с ума, пока люди вокруг умирали один за одним. Твой голос, твои прикосновения… твой запах, – Гарет смущенно сглотнул. – Когда тебя положили в гроб, мне показалось, все цвета разом утратили краски.

– Смелые слова для увлекшегося обычной пейзанкой высокородного лорда, – усмехнулась она. – Но они меня радуют, Гарет Крейтон. Значит, ты слишком устал, чтобы хитрить или корчить из себя невесть что, или пытаться сделать вид, что тебе все равно. Пойдем со мной – и увидишь, что я могу тебе подарить и чего ты лишишься, если отвергнешь предложение государя и не позволишь ему сделать меня до конца, навсегда живой. Идем, – посмотрела она на него внимательно, – если не боишься, конечно. Если вы, лорд Крейтон, не последний на свете трус.

Гарет не стал колебаться и последовал за ней.

Покрытые прихотливой резьбой колонны расступились перед ними, на пути возникла стена, выложенная посеревшим от времени кирпичом, а в стене обнаружилась широко раскрытая дверь. Анвин провела Гарета несколькими прихотливо изгибавшимися коридорами, освещенными, как и тот, которым они следовали прежде, светом развешанных по стенам факелов. Юноша и девушка, взявшись за руки, спустились по узкой лестнице на десяток пролетов вниз, миновали еще два поворота и оказались перед еще одной дверью. Анвин распахнула ее, повернув деревянную ручку, вырезанную в форме львиной головы, и Гарет, переступив порог, попал в небольшую, уютную на вид спальную комнату.

Он замер, вертя головой во все стороны. Первым делом, будто нарочно, в глаза бросилась широкая кровать под резным балдахином, разместившаяся в дальнем от входа углу, затем – покрытые деревянными лакированными панелями стены; изящный резной платяной шкаф, покрытый прихотливыми завитушками, изображавшими звериные и птичьи силуэты; овальное зеркало в серебряной оправе, разместившееся на заморского вида комоде; узкий книжный стеллаж, заставленный дорогими книгами – сплошь кожаные переплеты да золоченые корешки. Покои, вполне подходящие зажиточной дворянке, материнские комнаты в родном замке были обставлены примерно таким же образом. Широкое окно оказалось распахнуто, за ним виднелись поросший травой луг и лесная опушка, а также краешек ясного синего неба. В ноздри ударили густые и душистые запахи раннего лета, такие полузабыте посреди обступившей его прежде беспроглядной октябрьской хмари.